Намекнуть на свою незаменимость — отлично! Джером мысленно выписал себе чек. Анжей пожевал мундштук — слова редактора соответствовали истине.

— Мне не нравится, как ты её держишь взаперти, — наконец выдал Наместник. — Я приказал усилить охрану, и теперь девочке будет прислуживать её кормилица.

«Так вот кто была та женщина!» –догадался Джером, вспоминая первую встреченную тут, смутно знакомую служанку. Точно! Вот откуда он её знает.

— Мэра будет сама решать, как ей лучше, — отчеканил Джером, не сводя с «медведя» взгляда.

— Ага, ты ей скажешь, как решить, — осклабился Наместник. — Запомни, бумагомаратель, Мэрой Первозданного никогда не станет человек, за которую решает всякая шваль.

Джером пропустил оскорбления мимо ушей. Он их выслушивал каждый день и давно привык к тому, что печатников знатные не выносят. Одни Такербаи чего стоят! Но по сути это не имело значения, редактор все равно продавит Наместника так, как посчитает нужным, пусть выплеснет гнев для начала.

— Сирра тору, я понимаю, о чем вы, — вздохнул Джером подчеркнуто сочувственно. — Вы — человек традиционного мышления: мэр правит всеми, наместники его замещают, когда потребуется, Секретариат где–то там, на задворках государства. Но так не может продолжаться вечно, времена меняются. Секретариат наращивает влияние. Да и при всем моем уважении и любви к сирре Селестине… Она была сияющим камнем в сокровищнице правителей Города. Прекрасная Селена, наш лунный свет и гордость, никогда не станет настолько сильна и одарена властью как её мать, просто потому, что повторить её невозможно, как нельзя повторить самый прекрасный цветок, самый безупречный камень…

Анжей слушал собеседника подчеркнуто внимательно, а в конце басовито расхохотался:

— Это Селестина Трой — «цветок»⁈ Хлыщ, да ты совсем заврался! Морочь голову своим этим Наранам и прочим секретарям, которые тебя слушают, открыв рот, а меня на сладких речах не проведешь! — Анжей встал, перегнулся через стол, положив на него массивный живот, и перехватил мундштук трубки другой стороной рта. — Услышу, что ты хоть чем–то Селене не угодишь, голову пришпилю на самую высокую стену в Секретариате. Думаешь, я не знаю, чего ты добиваешься?

— И чего же я хочу? — вежливо улыбнулся Джером. — Кроме благополучия нашей будущей Мэры?

— Ты зад свой погреть хочешь в моем кресле, — наместник шумно затянулся, усаживаясь обратно и сжимая крупными сильными пальцами подлокотники кресла, в котором с трудом умещался из–за полноты. — Что, ни одна из девиц Нарана не покусилась на твою хитрую рожу? Я же вижу, как ты всеми силами крутишься у власти, но фамилией, видишь ли, не удался.

Джером сузил серые глаза — очень опасное выражение. Печатники в башне знали, что патрона в таком настроении лучше не трогать, но бывший грифойдер за время своей работы и правления перевидал столько угрожающих рож, что его не пронял даже самый пронзительный редакторский взгляд:

— Для такого, как ты, пролезть во власть можно только или под юбкой какой нибудь знатной сирры, женившись и взяв её фамилию, или долго упорно работать, но последнее явно не по твоему вкусу, а первое — жемчуг мелковат, верно, Джером? Нееет, ты, хлыщ, хочешь сорвать банк, стать Наместником при Мэре — Селене. Так вот, этому не бывать!

— Вы понимаете, что сейчас говорите как городской изменник? — холодно уточнил Джером, касаясь подлокотника своего кресла длинными холеными белыми пальцами.

— А тебе напомнить, хлыщ, что у нас есть две наследницы? Или ты уже так хорошо устроился в своих фантазиях, что позабыл о старшей девочке?

В желудок Джерома как ядовитый дротик вонзили упоминанием Шелль Трой, но внешне ни один мускул на лице не дрогнул, только бровь поднялась, усиливая асимметричность лица.

— Значит, несмотря на все просьбы сирры Селены… — Джером нахмурился.

По его рекомендации Селена просила Анжея не заявлять публично о своей поддержке старшей сестры до самого начала малого собрания Секретариата, но похоже что–то случилось, причем настолько масштабное, что Анжей Трой, до того оберегавший Шелль от всех тревог и интриг Площади, решил озвучить свое решение раньше.

Так вот, что значат бакенбарды: старый медведь идет на войну. В высшей политике каждый час решающий, а до собрания меньше недели. Сколько союзников Джерома и Селены побоятся противостоять Наместнику во время голосования? Много. Очень много. Зря редактор не выслушал сначала Такербая. Тот явно пришел неспроста. Несмотря на вражду, врачеватель был в одной лодке с Джеромом. Пожалуй, теперь не стоит разбрасываться любыми союзниками, даже такими неприятными как он.

—…я решил поддержать Шелль, и заявлю об этом сегодня на ночной грацца Мэрия².

Механизм холодной логики и вычислений начал шестеренками проворачиваться в голове редактора. Что же делать? Как минимизировать последствия решения Наместника? Может, попытаться его отговорить?

— Право слово, сирра Анжей, я никогда не мог понять, отчего вы предпочитаете старшую, без сомнения сияющую сирру, младшей…

Тем более, по всем просчетам, слухам, и паре добытых секретных донесений следовало, что Селена — родная дочь грифойдера, а вот Шелль — нет, но этого умный редактор говорить не стал.

— Ведь у сирры Селены такая сильная поддержка среди знати и в Секретариате, а наша драгоценная Шелль, увы, далека от политических дел. Сколько она провела в горах, отрезанная от мира? Двадцать лет? Вы ставите на рискованную карту, Наместник. Вернее даже не ставите, просто вносите лишний раскол среди секретарей, смысла в котором нет. К чему тормошить осиное гнездо, которое и так гудит после ухода на изнанку пресветлой Мэры? Почему бы не принять сторону сильнейшего? Мы и так чуть не допустили вторжение теней, — Джером смотрел на Анжея с огромным интересом: он был уверен более чем, что Зорона и странную тень подослал ему противник, пытаясь подставить и убрать с арены перед собранием. Редактор очень гордился тем, как вывернулся из этой ситуации, Ворон клюва не подточит. Но лицо Наместника оставалось непроницаемым…

— А, что будет потом, если потянуть еще дольше? Каждый день промедления без верхушки, без Мэры на троне, будет стоить нам жизней, вторжений, войн, революций!

— Остыньте, сирра редактор, войнами займутся грифойдеры, — Анжей откинулся на спинку кресла, выдыхая сизый дым. — Не лезьте, куда не просят. Решение принято. Хотите его оспорить — ваше право, но больше я не играю в ваши игры, и не поддаюсь влиянию бедной больной девочки, которой ты задурил голову. — Речь Наместника перескакивала с «вы» на «ты», с громкого басовитого рычания к мягкому, тихому почти шепоту. Умение управлять толпой одним голосом, внушать благоговение, страх или симпатию, и, конечно, проницательный ум — вот те причины, по которым никому неизвестный молодой военный, в свое время поднялся до главы управления, а после смог покорить ум и сердце стальной Селестины, став её самым верным союзником.

— Боюсь, вы совершаете огромную ошибку, — Джером встал и поклонился. — Мне нечего больше сказать, сирра Анжей.

— Иди, — отмахнулся Анжей. — Селена хотела тебя видеть. И помни, мальчишка, я слежу за тобой. Оступишься — прощайся и с башней, и с редакцией, — мягко добавил Наместник, как медом облил. Или другим коричневым веществом, если судить по ощущениям Джерома. Редактор глубоко поклонился, точно по этикету, и вышел, с трудом сдержав дурной порыв хлопнуть дверью.

Ровно через пять минут после редактора в кабинет вошел лощеный вышколенный камерист Геронимо, по совместительству лучший друг Наместника:

— Джером Рута пролетел мимо меня так, будто за ним Ворон гнался, — он поклонился, ставя на стол поднос. — Сирра Анжей, вы сильно рискуете, дразня его.

— Все подслушал? Кто бы сомневался! — Анжей положил сцепленные ладони на живот. — Рута — падальщик, один из сотен, налетевших на труп Города, после смерти Селестины. Сколько я таких уничтожил? И этого задавлю.

Анжей расплылся в кресле своей бесформенной фигурой, и, посмотрев на портрет Селестины на противоположной стене, улыбнулся ей.