– Как ты сказал?! – Вик, внимательно глядя на молодого человека, спросил незнакомца.

– Привет вам, Вик, от народа Лакии. – Повторил без запинки незнакомец.

– Откуда ты знаешь эту фразу?!

– Я принц Лакии! – с достоинством сказал Тир.

Стоявшие рядом охранники весело захохотали, один из них сказал: – По- моему, с ним все ясно. – И взял незнакомца за правую руку выше локтя, на всякий случай пытливо, сквозь веселые искорки смеха, заглянул в глаза Вику.

Тот серьезно приказал: – Отпустить! Можете быть свободными!

Второй охранник открыл было рот, но слова застряли в его горле, повернулся и ушел следом за товарищем в оцепление. Корреспонденты неустанно замигали вспышками, фотографируя происшествие для свежего номера «Вестнике светской жизни».

Вик втягивал голову в плечи после каждой такой вспышки, поскорее увлекая незнакомца в лимузин…

«Города, города, как эхо.

Погребенных временем стен.

А ведь жизнь была в них. Это

Лишь истории древней тень.

Были радости и тревоги,

И любовь, и распятья святых.

Исторические дороги

Начинали свой путь от них.

Открывали свои чертоги

И ученый, поэт и маг,

Звездочет, отвергая пороги,

Во Вселенную делал шаг…»

Читал Лакий, углубившись в поэму древнего философа и врачевателя Ираклия, истоки творчества которого касались древнейших времен эпохи становления народов. Магическое действие книги, как лекарство, успокаивало, давало силы к жизни, очерчивало ее смысл. Лакий оторвался от чтения. Последние события налагали на него теперь уже ответственность за судьбы других народов. А они были куда не из лучших, жизнь с новой силой обрела смысл, властно вторглась в его сознание началом нового пласта в истории человечества и его собственной судьбе. Утрата сына отступила, оставив на время переживаемых событий. И вот сегодня Совет Перемирия закончил работу. Наступило затишье в политическою жизни стран, отождествляемое политиканами всех мастей с затишьем перед бурей. В этот период участники Совета получили трехмесячный отпуск, так называемые каникулы. Пока информация о решениях будет обрабатываться соответствующими службами и законодательными органами Лакии, затем, чтобы лечь в своды законов, обрести форму в новой Конституции Совета Перемирия. Где взять силы пережить смерть единственного дорогого существа, где взять волю, успеть заложить зерна в пахоту событий, где взять силы взрастить ростки, уберечь от разорения грызунами войны. Тяжкий вздох вывел Лакия из забытья. Он наклонился и вновь углубился в чтение:

«Древних стен кружевная россыпь

Обнажает нам времени бег.

На развалины, древнюю проседь,

Тихо подает времени снег…»

До слуха долетел стук в дверь. За стеллажами книг и мягкими обоями стен, не сразу расслышал Лакий настойчивый стук. Он недовольно отложил книгу на высокий столик, стоящий рядом с оббитым кожей креслом. Тяжело поднялся и засеменил к двери. На пороге появился взволнованный Вик. Его глаза восторженно сияли. Лакий остановившимся от неожиданности взглядом следил за выражением на его лице. Оба застыли в молчании. Неловкое чувство охватило обоих. Первым начал Президент Мира:

– В- вы что- то хотели?!

– Д- да. Я в- вот, – заикаясь от волнения, глотал слова Президент Аркии, – В- ваш…

– Отец! – нетерпеливо крикнул незнакомец, выскакивая из-за спины Вика.

Лакий перевел равнодушный взгляд на бородатого грязного незнакомца в одежде чабана, затем взглянул на Вика: – Это мой сын?! Вам, видно, мало моих страданий?!

– Дорогой друг, во имя нашей дружбы, прошу. Этот юноша столько перенес, что вряд ли нас с вами смогли б узнать после даже небольшой части его мучений.

Лакий замер в нерешительности. Затем приблизился к незнакомцу, протянул левую руку к его лбу, провел по бровям, носу: – Сын мой! – вырвалось откуда- то из груди старика. Глаза Лакия увлажнились. Ноги подкосились, и, если бы не сильные руки Вика и помощь Тира, Лакий грохнулся бы на паркет. Они бережно перенесли его в кресло, где Лакий только что сидел. Вик порылся у себя в кармане, извлек сердечное средство. Тир поднес стакан воды. Глухие хрипы вырывались из горла Лакия, напоминая рыдания. Он умер, не приходя в сознание. У власти в эту ночь стал его считающийся единственным сыном, принц Лакии, Тир, Сын Думара и Марики…

Азон бежал коридором жилого крыла дворца, наталкиваясь на важных жильцов. Те недоуменно бросали ему вслед пронзительные взгляды. Был поздний час. Гости расходились по комнатам после вечерних бесед с соседями. У двери Думара за столом под тусклым светом настольной лампы, сидела медсестра в белом халате и белой шапочке. Она пытливо смотрела на Азона, оторвав взгляд от толстой книги.

– Вам что угодно, Господин?

– Я к товарищу.

– Приходите завтра. Он только что после ванной, уже спит.

– У меня дело, не требующее отлагательств.

– Лечащий врач Президента категорически запретил нарушать установленный режим.

Непреклонные нотки в голосе девушки в унисон, сочетаясь с ее тембром, сказанного, твердили: «Хозяйка, ни за что не пускать! Не пускать! Не пускать!..»

Азон понял бесполезность уговоров. Круто повернулся и быстро пошел к выходу. Под окнами комнаты Думара росло раскидистое дерево, подступавшее из всех многочисленных деревьев парка ближе других к стеклам. Парк кишел охраной. По аллее ходил здоровенный сержант, время от времени вглядываясь в освещенные окна.

Азон подошел к нему.

– Кто идет?

– Лейтенант Азон!

– А, лейтенант!

– Послушайте, сержант, я к Думару, опоздал со службой. Вы бы не могли мне помочь взобраться на дерево. У того округлились глаза. На крупном щекастом лице выступила краснота от натуги мыслей.

– Но, лейтенант?!!! – начал было он. Но Азон уже взбирался по толстому стволу, цепляясь за выступы коры.

– Сейчас! – движением руки, скинув каску на затылок, охранник бросился на помощь.

Азон, почувствовав мягкий упор левой ступни в плечо сержанта, ухватился за ветку и быстро взобрался на ответвление ствола. Дальше пробираться стало легче. Ветки словно специально выросли для этого случая. Постовой, задрав голову, вглядывался в густую крону листвы, но разглядеть ничего не удавалось в сплошной темноте. И лишь характерный дребезжащий звук открываемой рамы окна убедил его в том, что лейтенант достиг цели. Он постоял еще с минуту. Затем надвинул каску на лоб, заложил руки за спину и сдвинулся с места. Азон спрыгнул с подоконника на пол. Мягкая ворса ковра заглушила прыжок. В комнате царила тьма. Он некоторое время стоял не двигаясь, боясь наткнуться на что- либо в темноте. Очертания кровати слева у стены медленно проступали в отступающей темноте. Рядом обозначилось инвалидное кресло. Сердце дрогнуло у Азона при виде этого предмета, заменяющего теперь ноги другу. Он направился к постели. Думар спал, не слыша гостя. Азон постоял в нерешительности над головой, затем дотянулся рукой до ночника, включил свет. Больной зажмурил глаза, затем открыл. Удивление в них сменилось теплотой улыбающегося взгляда.

– В столь поздний час, невидим глазом… – Процитировал Думар строчки известного поэта.

– И дни разлуки нипочем. – Дополнил Азон. Друзья весело расхохотались. Но, вдруг, испугавшись громкого смеха, Азон прикрыл рот правой рукой и немного присел.

Думар поднес указательный палец к губам: – Тсс- с! – прошептал он. Азон на цыпочках подошел к двери, прислушался. В коридоре царила тишина. Убедившись, что их не слушают, он также тихо вернулся к другу.

– Вы знаете, я к вам по очень важному делу… Он сбивчиво, путаясь от волнения, рассказал Думару об Отшельнике и закончил словами: – Что вы думаете на этот счет?

– Похоже на какой-то бред. Но если это правда?

– Вы, Думар, не доверяете мне?! – обиделся Азон.

– Извините, дорогой друг, я вовсе не хотел вас обидеть. Ведь когда ты минуту назад был здоров, мог бегать, лазить, наконец, по деревьям! – он посмотрел на Азона! – а, тут…