Так, повествуя о том, что представляет собой снег, Рабан Мавр писал: «снег — от тучи, откуда приходит, называется и иногда значит белизну правосудия: "Омой меня и буду белее снега"…» (Rabattus Maurus. De Universo. XI. 15. P. 326. В). Рассказывая о дожде автор замечал, что он «рождается из испарений земли и моря… Означают дожди или ливни небесные дары…» (Ibid. XI. 14. Р. 325. С).

В сочинении «О Вселенной» многое было заимствовано из «Этимологий» Исидора Севильского. Однако Рабана Мавра не устраивало только этимологическое объяснение какого-либо предмета. По мысли автора оно давало ключ к пониманию вещи (поскольку вещь и слово рассматривались в их слитности, и сущность была зашифрована в имени), но не составляло исчерпывающего знания о предмете.

Показательный пример содержится в главах трактата, посвященных человеку. Первые абзацы текста были дословно взяты из труда Исидора. «Natura» («природа») происходила от «nasci» («рождаться»), поскольку даровала всем жизнь, «homo» («человек») — от «humus» («прах»), так как человек создан из праха земного и т. п. Но этимологического объяснения было недостаточно, и последующие пространные рассуждения Рабан Мавр выстраивал по-другому. Каждой части тела и способности человека автор подыскивал аллегорическое объяснение. В тексте выстраивалась своеобразная «аллегорическая антропология»: «стоять — для человека означает быть настойчивым в вере, так как у апостола: «стойте в вере». Ходить — стремиться к Богу, ибо в Псалмах: «и буду ходить свободно». Сидеть — смиренно покоиться в Боге, ибо в Евангелии: «Вы — да сидите в городе», и в Книге Царств Давидом сказано: «Сидел перед Господом». Лежать — или порокам, или искушениям поддаваться. Ибо читаем в Евангелии: «и нашла его лежащим в постели»…» (Ibid. VI. 1, 2. P. 178. D). В том случае, если отдельные цитаты из Библии противоречили друг другу, ученый проявлял большую изобретательность в согласовании несочетаемых точек зрения. (См.: Мельникова. С. 79–80).

В трудах предшественников Рабана Мавра (например, в книгах Беды) познание вещи происходило через изучение «причин и семян», заложенных в ней Богом от начала мира. При таком способе построения умозаключений, как у каролингского автора, суть предмета мыслилась отдельно от него самого. Но вещи не существовали отдельно, сами по себе. Они соотносились с универсальной осью, с высшим уровнем смыслов, и это гарантировало миру постоянство. Согласно такой логике, познающему человеку требовался особый «мост», процедура перехода между вещью и ее небесным смыслом. Эту возможность давало установление аллегорической связи. Вероятно поэтому аллегория становилась все более распространенным и востребованным приемом рассуждения.

Во времена Рабана Мавра в ученой среде была развита культура иносказания. Представление о том, что Бог сокрыл мистические значения в вещах, в числах, именах, подталкивало христианского писателя не только к их нахождению, но и к попыткам воспроизвести такой способ презентации знания. Характерный пример дают раннесредневековые загадки. Под влиянием ирландских и англосаксонских учителей[41], и в частности, благодаря Алкуину, в каролингской культуре жанр загадок сделался неотъемлемой составляющей процесса обучения.

В диалогах Алкуина иносказания постепенно усложнялись, так что от простых вещей ученик восходил к более трудным обобщениям. «Пиппин: «что такое ветер? — Алкуин. Движение воздуха, волнение воды, осушение земли. — П.: Что такое земля? — А.: Мать рождающихся, кормилица живущих, келья жизни, пожирательница всего». <…> «А.: …Я видел, как мертвое родило живое, и дыхание живого истребило мертвое. — П.: От трения дерева рождается огонь, пожирающий дерево. — А.: Так.» (Словопрение. 55, 56, 86). В загадках привычные вещи представали как неизвестные, странные; само иносказание часто облекалось в сложную литературную форму. Использование такого языка для повествования о мире указывало на причастность человека к знанию божественных тайн.

В этом контексте может прочитываться сочинение Рабана Мавра «О похвалах Св. Кресту». Форма этого текста — фигурные стихи — непривычна для современного взгляда. В произведении содержалось двадцать восемь «фигур» из хитроумно составленных стихов, рисунков и прозаических комментариев к ним. В каждом стихотворении воспевались или таинства веры, или «мистические числа» ангелов, добродетелей, даров Св. Духа или четырех элементов, времен года, сторон света и четверых евангелистов, или месяцев, ветров, имен Адама, Моисея и т. п. Стихи были сочинены и записаны так, что буквы, лежавшие на пересечении определенных строк и столбцов, обведенные нужным контуром, складывались в зашифрованное слово, или во фразу, которая читалась, как палиндром. За ними следовали комментарии, в которых автор разъяснял глубинный смысл поэтического фрагмента и показывал, как устроены «фигуры». Подобная организация текста должна была, по мысли автора, обнаружить «силу и достоинство вещей» (Rabanus Maurus. De Laudibus).

Подобный жанр был достаточно распространенным во времена Рабана Мавра. Фигурные стихи использовались для обучения; умение их составлять и прочитывать воспринималось как знак принадлежности к определенной ученой традиции, школе.

В фигурных стихах происходило соединение вербального и визуального, текста и изображения. В сочинении Рабана Мавра аллегория приобретала черты художественного образа. Универсум в его неисчислимых проявлениях мог быть вплетен в буквы, из которых складывался рисунок, знак. Так все в природном мире принимало форму текста, подчинялось его игре, аллегорическому узнаванию и интерпретации. В культуре иносказания такая форма сочинения обладала определенной символической ценностью. Сложность, изобретательность, с которой автор одновременно скрывал и обнаруживал тайный мистический смысл, содержала напоминание о божественном премудром устройстве мира и о Св. Тексте, со спрятанными в нем смыслами, которые открывались искусному в истолкованиях.

Источники

Beda Venerabilis. De Schematibus et Tropis // Patrologiae cursus complétas. Ser. latina / Ed. Migne. T. 90.

lohannus Cassianus. Collationes // Patrologiae cursus complétas. Ser. latina / Ed. Migne. T. XLIX.

Isidorus Hispalensis. Etymologiae, sive origines libri XX Scriptaram // Patrologiae cursus complétas. Ser. latina / Ed. Migne. T. LXXXIII.

Rabanus Maurus. Allegoriae in Universam Sacram Scriptaram // Patrologiae cursus complétas. Ser. latina / Ed. Migne. T. CXII.

Rabanus Maurus. De Universo // Patrologiae cursus complétas. Ser. latina / Ed. Migne. T. CXI.

Rabanus Maurus. De Laudibus Sanctae Crucis // Patrologiae cursus complétas. Ser. latina / Ed. Migne. T. CVII.

Августин. О Книге Бытия // Творения Блаженного Августина Епископа Иппонийского. Киев, 1911.

История всемирной литературы. М., 1984. Т. 2.

Словопрение высокороднейшего юноши Пипина с Альбином Схоластиком // Антология педагогической мысли христианского Средневековья / Ред. В. Г. Безрогое, О. И. Варьяш. М., 1994. Т. 1.

Литература

Brandt W. J. The Shape of Mediaeval History. New Haven, London, 1966.

Carolingian Culture: Emulation and Innovation / Ed. R. McKitterick. Cambridge, 1994.

MacQueen J. Allegory. Bristol, 1978.

Бессмертный Ю. Л. Иная история (Вместо послесловия к статье П. Фридмана и Г. Спигел) // Казус. М., 2000.

Мельникова Е. А. Образ мира. Географические представления в Западной и Северной Европе V–XIV века. М., 1998.

Фридман П., Спигел Г. Иное Средневековье в новейшей американской медиевистике // Казус. М., 2000.

Одним из самых важных вопросов, привлекающих внимание историков многих поколений, является вопрос о соотношении общего и оригинального в исторических судьбах отдельных народов и государств. Этот вопрос несомненно относится к числу «вечных», и не имеет однозначного решения, особенно если речь идёт о решающих, поворотных эпохах. Именно такой была эпоха Карла Великого, когда сформировались многие основы западноевропейской общественной специфики, характерной для Средневековья.