Думается, наука нашла правильный ответ на этот вопрос, усвоив и разработав идею А. Бракманна, Э. Каспара и М. Линцеля (Brackmann; Caspar; Lintzel) об особом «неримском», или если угодно, «внеримском» представлении Карла об императорской власти, которое и стало причиной идеологической коллизии с представлениями на этот счет папы Льва III, коль скоро последние не только целиком коренились в римской традиции, но и, как то достаточно убедительно, на наш взгляд, показал В. Онзорге (Ohnsorge, 1951, 1952, 1954, 1975), были развиты самим Львом в направлении именно римского (естественно, папского) универсализма (если верна атрибуция Льву III «Constitutum Constantini»). По причинам, которые сейчас будут с необходимой краткостью изложены, этот «внеримский» идеологический комплекс можно с известной долей условности (учитывая наличие элементов аналогичного «внеримского» представления об империи также и в идеологических традициях других раннесредневековых монархий Запада, например, — в англо-саксонской: Stengel, 1910; 1939; 1966 [ответ на критику Р. Дрёгерайта: Drôgereit, 1952]; некоторые коррективы см.: Erdmann, 1951; Vollrath-Reichelt, 1971) назвать «франкской имперской идеей». Таким образом, скептицизм П. Э. Шрамма, считавшего подобную гипотезу «фантомом современной науки» (Schramm), не встретил поддержки.

Определяющей чертой этой «франкской имперской идеи», насколько она прослеживается по источникам, является интуиция о франках как новом избранном народе — носителе империи (в немецкоязычной терминологии — «das neue Reichsvolk»). Эта интуиция сложилась еще до коронации 800 г. и стала своеобразной амальгамой представления о равночестности всех народов внутри христианской экумены, привычного и выработанного столетиями политического существования западноевропейских gentes и régna gentilia вне политико-идеологических рамок Римской (Византийской) империи (оно было, как известно, сформулировано еще Исидором Севильским в первой половине VII в. [Lôwe, 1952; Borst, 1966] и, знаменательным образом, воспроизведено четыре века спустя на другом конце Европы Илларионом, будущим киевским митрополитом, идеологом политики Ярослава Мудрого) и очевидной исключительности положения Франкской державы во второй половине VIII в., объединившей в своих пределах практически всю латинскую Европу, за исключением Астурии и англо-саксонских королевств. Конфликт с Византией из-за того, что франкская церковь как таковая не была приглашена на VII вселенский (II Никейский) собор 787 г., восстановивший иконопочитание, всего лишь высветил неизбежный антивизантийский аспект уже созревшего квазиимперского политического самосознания короля франков и его окружения. Неудивительно, в итоге, что в направленных против решений собора полемических «Libri Carolini», созданных по поручению Карла Великого Теодульфом Орлеанским, Карл выступает как «государь избранного народа», а Алкуин уже с 798 г. неоднократно прилагает к государству Карла название «imperium christianum».

В свете сказанного, недовольство Карла в церемонии коронации могли вызвать те ее элементы, которые явно восходили к папской римско-универсалистской модели империи и потому плохо вписывались во «франкскую модель». Прежде всего, это, конечно же, конституирующее участие в церемонии римского первосвященника (коронация руками папы, а также, возможно, помазание, если трактовать consecratio в процитированном известии «Лоршских анналов» именно как помазание, на что, вроде бы, указывает и ироническое сообщение византийского современника — хрониста Феофана, будто Карл, по своей варварской неумеренности, был облит миром с ног до головы: Theoph., р. 472. 30–473. 3), которое могло быть понято как санкция Рима и прецедент. Последующие события показали, что так оно и случилось: Стефан IV, преемник Льва III, прибыв в 816 г., в самом начале своего понтификата, к императору Людовику Благочестивому, не забыл захватить с собой корону, которой и увенчал Людовика в Реймсе — напоминание о процедуре 800 г., пусть и запоздалое, но идеологически отнюдь не маловажное, так как речь шла якобы о короне самого св. Константина Великого (намек на «Constitutum Constantini»); в 823 г. императорской короной в Риме папа Пасхалий I короновал франкского престолонаследника Лотаря, старшего сына императора Людовика, хотя тот уже был десигнирован отцом в качестве императора-соправителя шесть лет назад, в 817 г. (Ann. regni Franc., а. 816 [в своей лапидарности «Анналы» излагают дело так, как будто коронация и была главной причиной приезда папы: «Qui statim imperatori adventus sui causam insinuans celebratis ex more missarum sollemniis eum diadematis inpositione coronavit»], 823, p. 144, 160161; Theg. vita Hlud. 17, p. 594; Anon, vita Hlud. 26, 36, p. 620–621, 627). Эта настойчивость Рима принесла свои плоды, и позднее, в пору ослабления Франкской державы и сложной внутридинастической борьбы, именно коронация папами стала общепринятым способом передачи императорской власти. Уже в 850 г. Лотарь сам пошлет своего сына Людовика (будущего императора Людовика И) за короной в Рим.

Между тем, и при Карле, и при его сыне и преемнике Людовике положение было совершенно иным. Во время императорской десигнации последнего в сентябре 813 г. дело обошлось не только без участия папы, но и вообще без какой бы то ни было церковной санкции: по одной версии императорскую корону на голову сына возложил Карл (Ann. regni Franc., а. 813, p. l38: «… coronam illi inposuit et imperialis nominis sibi consortem fecit»), по другой — это сделал по повелению отца сам Людовик (Theg. 6, р. 591–592: «… iussit eum pater, ut propriis manibus elevasset coronam… et capiti suo inponeret»); и в том, и в другом случае перед нами красноречивое отличие от аналогичной десигнации Оттона II на Рождество 967 г., которого отец, император Оттон I, нарочно заставил явиться в Рим, чтобы короноваться из рук папы Иоанна XIII. Отсутствие папы или какой-либо папской санкции при коронации 813 г. тем более многозначительно, что она готовилась загодя, почти два года, так как Карл Молодой, последний (помимо Людовика) из законнорожденных сыновей Карла Великого, умер еще в декабре 811 г. Точно так же поступил вскоре, в 817 г., и Людовик, самостоятельно короновав в качестве императора-престолонаследника своего сына Лотаря (Ann. regni Franc., а. 817, р. 147).

Другим моментом, который необходимо отметить в данной связи, является титулатура, подробно изученная Э. Каспаром (Caspar); ее свидетельство представляется особенно важным, поскольку оно до известной степени компенсирует отсутствие высказываний на интересующую нас тему от первого лица, т. е. самого Карла. Напомним, что аккламация в Риме в 800 г., как она донесена до нас автором «Франкских имперских анналов», включала титул «imperator Romanorum», и дело тут, полагаем, не в «наивности» анналиста (Lôwe, 1989), а в том, что речь идет о формуле римской аккламации, составленной, естественно, в соответствии с папской концепцией империи. Сам же Карл, как складывается впечатление по документам, выходившим из его канцелярии после коронации, тщательно избегал не только эпитета «римский», но поначалу даже титула «император» (впору вспомнить о цитированном сообщении Эйнхарда). Показательна титулатура грамоты, изданной Карлом после Рождества 800 г. — в марте следующего года, которую проанализировал М. Кесслер (Kôssler, 1931): «король франкский, римский и лангобардский» («rex Francorum et Romanomm atque Langobardorum»: MGH DD Kar. N 196); знаменательно, конечно, и то, что «франкский» компонент титулатуры предшествует «римскому», но назвать себя «королем римским» новоиспеченный император мог только в одном случае — если в его представлении империя была одноприродна королевской власти, являясь всего лишь некоторой сублимацией последней (оригинал грамоты не сохранился, но, думаем, этого недостаточно для сомнений в аутентичности представленной в ней титулатуры, которая подтверждается также свидетельством мурбахского формуляра: «Viro gloriosissimo illo gratia Dei régi Francorum et Langobardorum Romanorumque» [MGH Form., р. ЗЗ 1, N 5], где «римский» компонент расположен вообще по хронологическому принципу последним). Весной 801 г. был издан и капитулярий, также демонстрирующий удивительную шаткость титулатуры Карла начального периода его империи: «Управляющий Римской империей, сиятельнейший август» («Romanum regens imperium serenissimus augustus») в соединении с датировкой «первым годом нашего консулата» (!), причем на последнем месте, после датировок годами правления как короля франков и лангобардов («Anno… regni in Francia XXXIII, in Italia XXVIII, consulates autem nostri primo») (MGH Сарр. 1, p. 204). Формула «Romanum regens imperium», подчеркнуто дистанцирующая титулуемого от прямого «imperator Romanorum» (интересно, что к аналогичному обороту Карл прибег еще в «Libri Carolini», где характеризовал свой квазиимперский статус повелителя латинской Европы следующим образом: «Король франков, управляющий Галлиями, Германией и Италией» — «Rex Francorum Gallias, Germaniam Italiamque… regens»), закрепится надолго, продержавшись в ряде модификаций до 813 г. (в последний раз она встречается в грамоте Карла от 9 мая 813 г.: MGH DD Kar. N 218) (Classen, 1951).