Grant — Grant, A. E., Early Lives of Charlemagne by Einhard and the Monk of Saint Gall. 1907.

Henderson, CCEI — Henderson G., «Emulation and invention in Carolingian art», Carolingian culture: emulation and innovation, ed. R. McKitterick. Cambridge University Press, 1994.

Innés, McKitterick, CCEI — Innés, M.; McKitterick, R., «The writing of history», Carolingian culture: emulation and innovation, ed. R. McKitterick. Cambridge University Press, 1994.

Lôwe, H., «Die Enstehungszeit der Vita Karoli Einhards», Deutches Archiv fur Erforschung des Mittelalters, vol. 39. 1. 1983).

Riché, P., The Carolingians. A family who forged Europe, trans. by M. I. Allen. Philadelphia, University of Pennsylvania Press, 1994.

AnnSt-B — The Annals of St-Bertin. Ninthh-Century Histories, vol. 1, trans. and annot. by J. L. Nelson, Manchester University Press. Manchester and New-York, 1991.

Regenos, LLF — The Letters of Lupus of Ferrières, trans., introd. and notes by G. Regenos, Martinus Nijhoff — The Hague, 1966.

Основной работой Августина, которой принадлежит важное место в мировой христианской литературе, является книга «О Граде Божьем», созданию которой он посвятил 20 лет жизни. Цель этого труда состояла в защите христианской религии и христиан, на которых пала вина за происходящие в Римской империи события. Не христиане, а греховность человеческого рода, по его мнению, явилась истинной причиной развала Римской империи, которая в определенном смысле была приравнена Августином Блаженным к граду земному. Церковь же представлялась им как образ Небесного Иерусалима.

Идеи, сформулированные и развитые Августином Блаженным в сочинении «О Граде Божьем», очевидно, стали причиной того, что именно августиновское учение было положено в основу раннесредневековой католической догматики и решительным образом повлияло на политику государства по отношению к церкви, а также на процесс государственного строительства в целом. Современный немецкий ученый К. Дешнер определил роль Августина в истории следующим образом: «…он был епископом, который не только оказывал значительное влияние в течение своей жизни, но более того, стал зачинателем политического августинизма» (Дешнер 1, 418).

Самым важным положением теософии Августина является принцип единства, выраженный формулой «Один Бог, один царь, одно царство», из которого следует, что люди должны быть объединены, прежде всего, единой верой и, таким образом, составляя единое сообщество, управляться одним царем, поскольку его власть установлена Богом, Главными условиями существования единого христианского сообщества, по Августину, являются мир и порядок. Для достижения мира, как учит гиппонский епископ, опираясь на любимые и ценимые им Послания апостола Павла, необходимо, чтобы каждый гражданин занимал в государстве определенное ему Божественным Провидением место, обязательно и четко исполнял свои функции, обусловленные его принадлежностью к тому или иному общественному сословию, и не стремился что-либо изменить в своем положении. В доказательство приводится как простой пример сравнения государства и человеческого тела, где каждый член имеет свое предназначение, так и сложное теософское рассуждение на тему, о том, что церковь, по сути, есть ни что иное, как тело Христово, Град Божий; в земном же понимании — это собрание истинно верующих в Спасителя, каждый из которых, желая через Него получить спасение, должен стремиться к сохранению гармонии и мира в Его Граде. В конечном итоге, «…все его [Августина] помыслы были обращены на Божье царство и на устроение той его части, которая скиталась на земле» (Герье, 670).

Таким образом, Августин идеологически обосновал правомерность и значение королевской власти, а его концепция общественной иерархии вполне оправдывала подчинение низших сословий высшим, приветствуя послушание как путь искупления греха и осуждая какие-либо попытки возмущений. В рамках августиновской теософии естественно, что сословием, имеющим самое значимое положение в обществе, являются клирики, поэтому епископ призывает всех, в том числе и монархов, им подчиняться, т. к. по Божьей воле именно клирики осуществляют духовный контроль над своей паствой и отвечают за нее перед лицом Бога.

Исходя из этого, заботу о мире и порядке Августин перекладывает на государство и его правителей. Русский ученый В. И. Герье, исследуя творчество Августина, пришел к выводу, что именно эта функция для отца латинской патристики была «… главным достоинством государства, главным признаком, далеко возвышающим его над разбойничьим станом…» (Герье, 667). Речь, конечно же, идет о христианской монархии, шестом возрасте человеческой истории, — следуя «всемирным хроникам» отцов церкви, в том числе, и Августина, — каковой уже в это время являлась Римская империя.

Однако необходимо отметить, что подобное отношение к государству сформировалось у Августина не сразу. Изначально он, проводя параллель между земным грешным градом и государством, резко противопоставлял их Граду Божьему (это видно из первых глав августиновского сочинения). Мнение Августина известным образом изменилось, когда он осознал, что только в союзе и под защитой государства, в обязанность которого вменялось служить церкви, духовенство может распространять и осуществлять свою власть и бороться с еретиками и язычниками, разрушавшими единство христианского мира.

Из этого ясно, почему Августин с таким упорством вел нескончаемые богословские споры с донатистами, пелагианами, целестианцами, выступал против иудеев и язычников. Следует также отметить, что гиппонского епископа, по-видимому, не устраивали не только догматические расхождения (они, кстати, не были в то время многочисленными и значительными), но и высказывания еретиков, имеющие политический характер. Например, вряд ли удовлетворяли Августина — в свете его представлений об общественной иерархии, предначертанной самим Господом, — призывы Пелагия к отказу от любого богатства и отрицание эксплуатации.

Августин неоднократно в своей «Исповеди» признавался в том, что его душой движет любовь. Поэтому изначально он колебался в вопросе о правомерности применения насильственных мер по отношению к врагам церкви, но в конечном итоге, оправдываясь благородной целью возвращения в лоно церкви заблудших ради их спасения, епископ смирился и с конфискацией имущества, и с лишением наследства еретиков и язычников в пользу церкви, и даже с пытками. Ему же принадлежит мысль, достойная политического лидера: только лучшие воспитываются любовью, большинство — страхом. Единственно, что Августин отрицал категорически, — это смертную казнь. Вот что по данному поводу пишет К. Дешнер: «Действительно, Августин в принципе отвергал смертную казнь, но отнюдь не на гуманных — лишь на теологических и тактических основаниях: она исключала возможность покаяния и помогала противникам в мученичестве, в большей способности к конкуренции» (Дешнер I, 417). С достаточно резким выказыванием Дешнера можно до конца и не согласиться, учитывая, с одной стороны, представление об Августине как личности на основе «Исповеди» и ряда его биографий, например, Посидия Каламского или Карло Кремоны, а с другой, особенный аспект работы Дешнера и его личный максималистский тезис: «Кто пишет мировую историю не как криминальную историю — ее сообщник» (Дешнер I, 9); тем не менее, в нем содержится значительная доля истины.

Борьба с еретиками и язычниками стала причиной, по которой Августин был вынужден в рамках своего учения о Граде Божьем создать теорию «справедливых» и «несправедливых» войн. В своих историко-религиозных истоках раннесредневековая церковь оказалась связанной с народами, для которых война была основой их общественной жизни. В этих условиях она была вынуждена не просто искать оправдания постоянным войнам варваров, но поставлена перед необходимостью создать «… самую настоящую "теоретическую" основу, хотя и выраженную посредством известной символики, но органично вытекавшую из христианского учения» (Дешнер I, 419).