Необходимость теоретического оправдания войны определялась тем, что церковь была не в состоянии искоренить насилие и вычеркнуть войны из истории человечества, тем более, что в то время они удовлетворяли и ее потребностям. Но она могла некоторым образом повлиять на ход событий, регламентировать нормы, обусловливающие применение силы, создать этику, которая, не упраздняя войны, становилась препятствием и осуждением насилия над слабым и безоружным, и, таким образом, в известной мере подчинить войну задачам духовного порядка. Церковь была наделена правом решать, какая война является праведной, а какая — нет, и христианину давалось право участвовать только в «справедливой» войне.

Августиновская теория оказалась единственным в истории ранней церкви аргументированным оправданием военной экспансии, направленной против язычников и еретиков, и тем самым теософия гиппонского епископа еще раз доказала свое преимущество в политической практике последующих столетий в сравнении с учениями других отцов церкви. Маркус Булл совершенно справедливо отмечал по этому поводу: «Церковь унаследовала от римского права, Ветхого и Нового Заветов и ранних христианских отцов Церкви (особенно от Блаженного Августина) систему понятий, в рамках которой возможно было анализировать случаи насилия и выносить оценочные суждения. Общественная точка зрения, восходящая к Блаженному Августину и доведенная до совершенства в более поздние века, сводилась к тому, что о нравственной стороне поведения нельзя судить только по его событийному содержанию, вырванному из общего контекста; при оценке меры жестокости того или иного постулата принимали во внимание состояние духа совершившего его человека, преследуемые цели и правомочность действий лица или учреждения, по чьей воле или с чьего понуждения этот поступок совершался» (Булл, 25).

Организация соответствующей структуры общества, подобной небесной иерархии, а также политическая и физическая борьба с еретиками были главными, но не единственными средствами, способствующими становлению христианского государства, мыслимого Августином как уникальный путь личного спасения каждого гражданина. Забота о строительстве и обеспечении новых церквей и монастырей тоже рассматривалась им как немаловажный фактор в процессе христианизации общества, т. к. позволяло вовлечь в сферу церковного влияния все большее число людей. Ярким примером в этом случае может служить деятельность самого Августина на посту епископа крупного африканского города. Он немало заботился об основании христианских церквей в пределах своей епархии и сам являлся основателем и членом монашеской обители, существующей при его кафедральном соборе. Организация монастырей и церквей не только создавала целый круг материальных проблем, но также предполагала решение вопросов духовного плана. Прежде всего, Августина, в свете сформулированного им принципа единства, беспокоила проблема единообразия монашеской жизни и церковного богослужения, непосредственно связанная с понятием христианской догмы. Епископ осознавал, что реальным выходом из сложившегося положения могло быть только специальное образование. Функционирование кафедральных и монастырских школ представлялось Августину совершенно необходимым. Августиновские богословские трактаты, письма и проповеди однозначно имели цель популяризировать христианское учение, и этот факт еще раз доказывает стиль его произведений, явно адресованных не только высокообразованной клерикальной верхушке, но и духовенству среднего слоя, которое всегда составляло большинство. Постоянная и несомненная ориентированность Августина на большинство представляла еще одну достаточно убедительную причину, по которой именно его теософские идеи были положены в основу раннехристианской догматики, и оказали столь значительное влияние на церковную политику и государственное строительство.

Итак, образ Града Божьего, созданный Августином Блаженным, представляет нам уникальную модель идеального общества, построенную на основе теологических воззрений. Не будучи в силах собственными средствами обеспечить себе лучшую участь, человек Августина направляет свои помыслы, поиск счастья и справедливости в сторону вечности. Вечность же Августина глубоко мистична, т. к. заключает в себе бесконечное созерцание идеальной душой идеального Бога. «Его ясный светлый мистицизм наполняет новым смыслом диалектику Плотина… и недвусмысленно свидетельствует о глубоко личном опыте, проникнутом необыкновенным сверхъестественным смирением» (ЭМ, 9).

Идея Божьего Града, развернутая в сочинении Августина, по существу имела своей целью представить историю не только «священного» народа, но и отдельной личности как процесс ее духовного самосовершенствования на пути постижения Бога. И по библейским, и по августиновским представлениям в начале этого пути человеческая душа оказывалась отягощенной грузом первородного греха, но, вместе с тем, ей была предуготована надежда на спасение. Каждый человек должен был знать и понимать, что существует божественное предопределение к спасению, но оно не известно ни одному живущему на земле, поэтому ему остается только верить и уповать на милость Божию. Истинная вера в Господа и упование на Его милость представлялись самым важным и необходимым залогом будущего спасения и воскрешения в Граде Божьем. Но эту милость человеку следовало заслужить, искупая свой первородный грех и грехи, накопленные в течение жизни и, таким образом, оправдывая себя перед лицом Бога. Если начало и конец пути являлись обусловленными божественным вмешательством, то время, отведенное на искупление в результате свободной воли, дарованной Богом человеку, последний мог использовать в меру своего понимания свершающейся истории, и это в значительной степени определяло его отношение то ли к Граду Божьему, то ли к земному. Именно феномен искупления стал отправным моментом для формирования этического аспекта учения Августина, т. к. созданному им образцу поведения истинного христианина суждено было претвориться в идеологическую основу жизни феодального общества. Провозглашенные гиппонским епископом принципы защиты веры и послушания вполне подходили для обоснования действий политической верхушки, тем более что в рамках этих принципов сам Августин проявлял удивительную гибкость взглядов (например, пути искупления для различных слоев общества мыслились им как совершенно разные). Также следует иметь в виду и выдвинутые Августином бытийные принципы единства, мира, иерархичности (последний предопределил правомочность общественного неравенства), учения о политическом смысле государства, «справедливых» и «несправедливых» войнах.

Важной вехой в истории Западной Европы раннесредневекового периода, кардинально изменившей расстановку политических сил в обществе, было крещение по ортодоксальному католическому обряду франкского короля Хлодвига из династии Меровингов. Среди варварских королей, большей частью предпочитавших арианство, он единственный дал согласие защищать и служить интересам римской церкви, как того требовало христианское учение, утверждая, что королевская власть происходит от Бога, и правители государств имеют особые функции в отношении церкви.

Первой и главной задачей королей-христиан, а значит и Хлодвига, по Августину, являлось сохранение единства, мира и порядка в управляемых ими монархиях. Обращаясь к историческим реалиям раннесредневекового периода, следует отметить, что провозглашенный гиппонским епископом принцип единства казался мифическим. Схизмы разрывали Запад на части. Поэтому для франкского короля-католика борьба с еретиками и язычниками была самой насущной проблемой, тем более, что это совпадало с его собственными экспансионистскими целями, и не только совпадало, но и оправдывало захватническую политику благородным намерением расширения и воссоединения христианского общества с целью обеспечения личного спасения каждого гражданина государства. Кроме того, Августин в рамках своей доктрины «справедливых» и «несправедливых» войн обещал спасение и место в раю всем воинам, сражавшимся за Христа. Убеждениям клириков, говорившим словами Августина, вполне верили, чему способствовало и примитивное прочтение «Откровения Иоанна», в котором Иисус представлен выступающим впереди Христова воинства. Доктрина «справедливых» и «несправедливых» войн также предлагала решение важной для франков проблемы сакрализации оружия. Теперь воин, поклявшийся на освященном, избавленном от дьявольских сил оружии, но затем не повиновавшийся приказу, не просто считался предателем, он совершал святотатство, которое усугублялось еще и тем, что нарушался принцип послушания, который отцами церкви, в том числе и Августином Блаженным, рассматривали как один из путей, ведущих к спасению.