Внимание Ямато окончательно притянулось к столу, за которым копошился Ханзе. Черных коробок было несколько, они были разного размера, и все стояли вертикально. Что конкретно в них находилось понять было невозможно, но маркировка на них показалась Ямато смутно знакомой. Он сузил глаза и подошел ближе, и, пока Ханзе опирался на стол, пыхтел и хватался за поясницу, попутно жалуясь на тяжесть, осторожно коснулся наклейки на первом же ящике. Свежая, желтая.

Материализовавшаяся рядом Цубаки с неодобрением взглянула на это:

— Биологические отходы.

— Разве «Химико» — это не искин? — спросил Ямато обоих.

Цубаки лишь потрясла головой, дав понять — она не знает, что тут творится, тогда как Ханзе, наконец, разогнувшись с хрустом из позы ходячей креветки, закивал. Он обошел стол с противоположной стороны и встал напротив Ямато., упершись руками в стол. В неярком свете единственной сиротливо вкрученной в потолок лампочки его лицо выглядело пугающе.

Сладким голосом Ханзе продолжил:

— Ты абсолютно прав. Но искин украсть мне не удалось. Точнее, Оторе. Насколько ты помнишь, тогда я был в состоянии… легкого нестояния. Потому я приказал ему забрал кое-что другое. Данные о том, как работает «Химико» там тоже были.

Ямато смотрел на него во все глаза.

Не моргая.

Биологические отходы. Закрытый холодильник в комнате Оторы. И вместе с этим прокручивал в голове слова Тайтэна, сказанные неожиданно горьким тоном для такого куска дерьма, как он. «Я даже не могу похоронить свою дочь».

Ханзе нажал что-то, и створка на ящиках начала медленно подниматься.

— Зацени! Знаешь, как тяжело мне было отделять мясо от имплантов?.. С головы так и не удалось. Пришлось поместить в аналог формалина, от которого технику не сбоит…

Но чем дальше Ханзе говорил, тем меньше Ямато его слышал.

Во все глаза он смотрел вперед — на то, как в длинных уродливых колбах болтались части позвоночника, шеи, рук, глаза… принадлежавшие Цубаки. Все те, где «Химико» хоть как-то имела с ней контакт. Но главным экспонатом была, конечно же, самая огромная колба, где в светло-голубой жидкости находилась она. Ее лицо. Ее губы. Ее волосы — коротко остриженные, правда, так, что весь хром, ранее скрытый, теперь был виден.

Голова Цубаки.

Ямато не знал, что думала об этом сама она. Но его накрыло липкой волной страха и отвращения, особенно в тот самый миг, когда Ханзе с особой нежностью провел пальцем по стеклу, где находилась голова. В самом конце ноготь его скрипнул, но все тем же мягким теплым тоном он, улыбаясь во все лицо, продолжил:

— Считал все воспоминания с ее мозгов. Потребовало некоторых усилий, мертвецы неохотно отдают секреты, но зато результат на лицо — и у меня в собственности теперь есть личная «Химико». Без сформировавшейся личности, правда, лишь копия сервера «Хорин», но мне и не нужно, чтобы она выпендривалась тут и устраивала драматичные побеги. Ну, знаешь?

Ханзе хохотнул.

— Как наша Цубаки-тян.

— И ты просто… просто распотрошил ее труп?

Стоило Ямато произнести это дрогнувшим от отвращения голосом, тот склонил голову набок и взглянул на него настолько мрачно, что Ямато впервые подумал — нет, Тайтэн ошибся. У него с эмпатией все было в полном порядке. Единственный, кто был по-настоящему ненормальным и отбитым на всю голову — это Ханзе. Он и раньше это замечал, просто игнорировал и списывал на собственную невнимательность, на его своеобразный характер, но только сейчас осознал в полной мере.

Потому он и сотрудничал с Оторой.

Они просто были отбитыми. Оба. Спевшиеся психопаты.

— Ну да? Я же сказал.

— И тебе было… ну, нормально, да? Похер совершенно?!

— Я что-то не понимаю? — Ханзе скептически нахмурил брови, и затем уголки губ у него опустились еще ниже, чем до этого. — Что тебя не устраивает?

Отшатнувшись, Ямато с отвращением указал на колбы и крепко сжал кулаки, до хруста хрома; он не знал, что сейчас делала Цубаки, как смотрела на это, все его внимание было сосредоточено на Ханзе, и, ощерившись, неожиданно для себя громко рявкнул:

— Это же бесчеловечно! Какого хуя?!

— Ямато.

Голос Ханзе звучал скучающе, спокойно.

Он стянул с носа очки, после чего несколько раз провернул их между пальцев. Затем они встретились взглядами, но вместо хоть капли раскаяния в его глазах Ямато увидел лишь пустое равнодушие. Зеленый свет оптики выглядел в полумраке пугающе, словно он говорил не с человеком, а с кем-то потусторонним, другим, кто не понимал даже основном эмпатии.

— Она мертва. Ты выжег ей мозги, когда дернул за рубильник. Как в песенке. Забей, трупу плевать на то, что я с ним сделаю. Я могу хоть выставить ее голову на продажу на черном рынке для извращенцев, которые захотят выебать ее в глазницу, но Цубаки уже ничего не скажет: просто потому, что она мертва, а мертвые не возвращаются. Тайтэн же… Он же, по-моему, мертв? Нитта что-то такое нашептал…

Он продолжал говорить, говорить и говорить, улыбка вновь вернулась на его лицо — таким довольным, похожим на лисицу, Ямато не видел Ханзе очень давно. Да никогда, что уж там. Но он не мог отвести взгляда от колб, в которых покоились останки выпотрошенной Цубаки. И, хуже всего, что с каждой новой секундой гул в голове усиливался — вместе с головной болью. Словно кто-то бил молотом по стали.

Бам. Бам. Бам.

И, затем, он услышал дыхание Цубаки в такт этому пульсу. Учащавшийся, становившийся все быстрее и быстрее.

— Тайтэн, Тайтэн, Тайтэн… — бормотала она с лихорадочным больным блеском в глазах.

Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн Тайтэн……………………………

Она смотрела на собственные же останки с видом голодного волка. На секунду Ямато показалось, что у нее изо рта начала капать слюна, а зрачок дико сузился; следом за этим голограмма перед глазами пошла помехами, лихорадочно меняя цвета. Он хотел было сказать ей не смотреть, самому закрыть глаза, но не сумел: а она сама, затем, она резко повернулась к нему, изображение ее на мгновение сменилось на ее старый образ, тот, что он видел в лаборатории — умирающий полутруп на троне из проводов — и низким, не похожим на собственный, голосом она зашипела и потянулась к нему рукой, так, будто бы хотела схватить за голову.

— Ты мне больше не понадобишься.

И, когда его лба коснулась чужая рука, Ямато почему-то ощутил прикосновение. Странно, подумал он. Она же ненастоящая.

Затем свет отключился.

Около порога шаги замерли, после чего, словно проверяя, осторожно перешагнули через выбитую дверь. Они проследовали вперед, и, ловко минуя лужи еще не успевшего окончательно высохнуть формалина, остановились у перевернутого и сломанного стола, рядом с которым на полу сидела сгорбившаяся фигура с сигаретой в зубах. Сломанные очки валялись в стороне, а по следам крови на одежде, полу и стенам было ясно, что пришлось кому-то не сладко.