Приведу примеры расстрелов гражданского населения вермахтом в сентябре.

Так, например, второго сентября 1939-го года, в городке Старогард были казнены 190 человек, 40 из них — евреи.

3 сентября 1939-го года, в Свекатово казнили 26 поляков.

4 сентября 1939 года, 42-й пехотный полк расстрелял больше 1140 граждан Польши в городе Ченстохов.

В деревне Кайетановице, 5 сентября 1939 года, 72 мирных жителя были убиты в отместку за двух немецких лошадей, убитых дружественным огнём. 72 человека за двух лошадей, которых немцы сами же и убили!

И это лишь малая часть!

А теперь пару слов о расстрелянных военнопленных!

1 сентября 1939 года, пленные польские военнопленные были расстреляны в местечкаъ Пильзовице, Чухуве, Гаралтовице, Бойкове, Люблинце, Коччице, Завишче, Орнотовице и Выри. Как видим, расстрелы военнопленных также носили массовый характер.

Польский историк-социолог Тадеуш Пиотровский, считает, что в первый день войны немцами было казнено около 1 000 польских военнопленных. Американский историк Тимоти Снайдер, считает, что более 3 000 военнопленных было расстреляно в первый день.

Так что, всех немцефилов — прошу заткнуть глотки. «Беспределить» немцы начали задолго до начала войны — на своих же гражданах. А потом — на поляках, французах и прочих европейцах продолжили. Про Советский Союз я вообще молчу.

Поэтому, говорю сразу! Того, кто будет хоть как-то оправдывать германские военные преступления — полетит в бан. Обещаю.

Подпоручик Северен Маршалек

Несмотря на все приготовления и ожидания, встреча с противником произошла неожиданно и только стечение обстоятельств позволило произойти всем описываемым событиям так, как они произошли. День уже подходил к концу, и, подпоручик Маршалек, отдавший приказ на отдых и приготовления ужина, едва не пропустил появление противника. Впрочем, упущение это было не только на офицерах, но и на часовых, которые просто не ожидали, что подходящая с востока колонна может быть вражеской.

Впереди колонны катили несколько мотоциклов с колясками, поднимая высокие столбы пыли на дороге, которые не позволяли рассмотреть очертания идущих следом грузовых автомобилей.

Какое-то непонятное предчувствие у Северена появилось в тот момент, когда один из танкистов принёс ему банку разогретых консервов и кружку крепкого чая. Несколько минут подпоручик не мог понять, что же с ним не в порядке, после чего, отставив еду, и, поправив на голове полевую фуражку, решил проверить посты.

Уланы, расположившиеся секретами со стороны вероятного появления противника, докладывали, что всё спокойно:

— На дороге нет никакого движения, пан подпоручик! — Степенно оглаживая пышные усы, доложил немолодой вахмистр.

На второй позиции, молодой улан также доложил:

— В зоне наблюдения никого не обнаружено!

Настроение у молодого офицера постепенно началось улучшаться. Даже мысль появилась, что это червячок сомнения грызёт его изнутри просто потому, что он, подпоручик Маршалек не обладает должным опытом. Впрочем, эту мысль Северен достаточно быстро прогнал от себя — если было бы так, то именно ему бы не оказали большую честь, первому среди всего батальона направиться на встречу врагу.

После этих мыслей, подпоручик направился проверять остальные посты, правда, зачем-то прихватив с собой ещё двоих солдат.

Два одиночных поста, выставленных в тылу тоже были в полном порядке — молодые солдаты удачно заняли позиции среди небольших раскидистых кустов так, что они были скрыты от случайного взгляда со стороны просёлка, а сами могли просматривать достаточно приличный участок дороги.

А вот третий, самый дальний пост, вернее даже сказать, секрет с пулемётом, почему-то заставил подпоручика напрячься. С ним, вроде, всё было в полном порядке: старшим по секрету был немолодой, уже опытный улан, который проследил за тем, чтобы его люди правильно оборудовали окопчики для стрельбы, организовал хорошую маскировку… Вот только не хотелось Маршалеку отчего-то уходить, и всё там!

Наверное, именно поэтому он и задержался с уланами, вызвав у тех явное неудовольствие — что было буквально написано у них на лицах, но дисциплина брала своё, и, никто из кавалеристов не роптал.

Через несколько минут, где-то далеко, на пределе слышимости, раздался какой-то знакомый звук.

— Тихо, вы слышите? — Негромко спросил подпоручик старшего из улан.

Кавалерист неслышно помотал головой.

«Неужели показалось?» — Пронеслась мысль у подпоручика в голове.

Прислушавшись, Северен подумал, что ему на самом деле причудилось — мало ли, всё возможно от нервного напряжения. Говорят, от такого даже люди с ума сходят. Нет, сам Маршалек с такими случаями знаком не был, но, когда зимой он умудрился подхватить воспаление лёгких и долгих три месяца провёл в Варшавском госпитале, наслушался различных медицинских баек, в том числе и про различных душевнобольных, часть из которых сходила с ума от перенапряжения на работе.

Пару минут ещё простоял, прислушиваясь подпоручик, после чего махнул рукой своим сопровождающим — возвращаемся. Вот только стоило ему сделать несколько шагов, как голос подал старший из улан:

— Пан подпоручик, есть там что-то. Звук такой, как машины едут.

Северен напрягся. По его прикидкам, других моторизированных частей тут быть не должно — к сожалению, в польской армии были большие проблемы с моторизацией. Во всей армии «Познань» из полностью моторизированных подразделений был только танковый и мотопехотные батальоны. Есть ещё механизированная бригада в армии «Краков» (10-я бронекавалерийская бригада полковника Мачека), и, ходят слухи, о возможном формировании в столице Варшавской бронекавалерийской бригаде. Вот только, как уже успел заметить за время службы подпоручик, слухи ходят всегда, да не все из них оказываются правдивыми. А в пехотных дивизиях наберётся всего семь десятков грузовиков. В общем — немного.

Хотя колонна идёт с той же стороны, что и пришло подразделение Маршалека.

«Может наши?» — Появился закономерный вопрос в голове.

— Пан подпоручик, пыль вдалеке! — Негромко доложил улан.

Северен вынул из кофра бинокль и приник к окулярам.

В полевой бинокль был хорошо различим столб пыли, вот только понять, кто там едет не представлялось возможным — было слишком далеко.

Нужно было принимать решение. И подпоручик его принял, хотя и считал в тот момент, что перестраховывается.

— Солдат! — Подозвал он одного из сопровождавших его стрелков.

— Я, пан подпоручик! — Негромко отозвался один из пехотинцев.

— Остаёшься посыльным при уланах. Как только станет понятно, кто это едет, доложишь! Я буду в расположении!

— Слушаюсь!

Жестом подозвав второго стрелка, офицер тут же начал нарезать задачи и ему:

— Пройдёшь по всем постам с этой стороны. Предупреди, чтобы смотрели внимательно!

— Слушаюсь! — Вытянулся пехотинец, после чего повернувшись через левое плечо, направился в указанном направлении.

Сам же подпоручик быстрым шагом направился к своим танкеткам.

Минут через пять, возле одной из танкеток уже собралось импровизированное совещание, на котором присутствовали все командиры подразделений: как самый главный воинский начальник — подпоручик Маршалек, командир взвода пехоты — подхорунжий Оскар Шидловский, командир уланского полуэскадрона — хорунжий Феликс Скиба.

Самым старшим по возрасту был уланский хорунжий. На вид ему было чуть больше тридцати, и он, было видно, уже успел повоевать в войне с Советами 1919-1921-го годов, о чём говорил военный знак отличия «Крест Храбрых» на мундире. Он и отнёсся к приказу о «повышенной боевой» готовности с пониманием — выделил ко всем своим постам дополнительных людей, а направление, откуда двигалась колонна, усилил двумя ручными пулемётами.

Подхорунжий Оскар Шидловский, молодой парень двадцати лет от роду — недавно вступивший в армию добровольно, закончивший краткосрочные офицерские курсы, к таким мерам предосторожности отнёсся скептически и заявил с некоторой издёвкой в адрес подпоручика: