Поручик Ян Домбровский

Это было утром, третьего сентября 1939-го года. Одного из долгих дней Второй Мировой Войны…

Переговоры подготовить — не так-то просто, как могло бы показаться. Вначале нужно прекратить стрельбу, раздобыть где-то белые флаги, оповестить противника и понадеявшись на то, что враг захочет вести переговоры, отправить переговорщиков.

Флаги подготовить — не самое сложное. Как-никак мы находимся в населённом пункте, поэтому набрать белых простыней несложно. Сложнее их вывесить так, чтобы на них обратили внимание, осмелевшие из-за прекращения огня немцы, умудрившись при этом, не потерять людей, которые эти самые флажки будут вешать!

Пока специально назначенные полковником Вихрем люди подготавливали всё необходимое, командир нашей сводной оперативной группы занимался инструктажем меня и молоденького стрелка из разведчиков-парашютистов, который, как выяснилось, неплохо говорил по-немецки.

— Ведёте себя спокойно, можно даже сказать, лениво, но при этом чётко и корректно. Главная задача: донести до командира германского батальона, что покинуть это здание живыми они смогут только, согласившись сложить оружие. В ином случае, пленных брать не будут, а здание просто взорвут.

Я послушно кивал, мысленно выстраивая последовательность своих действий.

— Помните, что нас тут много больше, чем немцев. Как бы невзначай можете сказать, что в наступление перешли сразу три наших армии, а наступление это проходит весьма успешно. Проверить это они никак не смогут. На наше счастье, в вашем батальоне, поручик, имеются весьма мощные радиостанции с квалифицированными специалистами, которые уже последние полчаса забивают эфир всякими небылицами. Проводную связь разведчики уже обнаружили и вывели из строя. И главное, поручик. Если поймёте, что противник на переговоры не рассчитывает, просто уходите.

Отправлять на гибель, полковник Вихрь нас не собирался. Именно поэтому к забору уже подобрались пехотинцы и сапёры, которые в случае чего должны будут сделать проходы в ограждении, через которые штурм начнёт рота из батальона капитана Галецкого. Для убедительности, на виду у немцев выставили сразу пять танков 7ТР и пару орудий калибром в 75-мм.

Впрочем, как потом мне расскажет капитан Галецкий, всерьёз атаковать в лоб никто не собирался — разведчикам удалось обнаружить более-менее удобный проход к дому со стороны воды, и, в случае непредвиденных обстоятельств, разведывательный взвод парашютистов и один из стрелковых взводов батальона Галецкого, а также отделение сапёров, должны будут совершить стремительный рывок, и, оказавшись под домом, ворваться в него с тыльной стороны, в тот момент, когда первая рота будет активно изображать атаку в лоб.

В общем — полковник позаботился, кажется, обо всём.

Впрочем, идти на переговоры всё равно было страшновато — в голову почему-то лезли кадры из ещё не снятого советского фильма, как гитлеровцы расстреляют направленных советской стороной переговорщиков, так и не выслушав требования командования Красной Армии. Да, год сейчас не сорок четвертый, а тридцать девятый, да, передо мной обычные пехотинцы Вермахта, а не корпус Ваффен-СС, но идти всё равно страшно. Но нужно.

Переговоры… Переговоры прошли в нервной обстановке. А как ещё можно передать свои ощущения, когда ты наблюдаешь, что прямо тебе в лицо целятся из пулемёта и десятка карабинов?

К счастью, далеко от забора идти не пришлось — метров двадцать всего прошли и остановились шагах в десяти перед аккуратно вырытым окопчиком на двух человек, из которого прямо на нас смотрел ствол пулемёта. Что характерно, не германского производства. Судя по торчащему вверх коробчатому магазину, смутно напоминающему британский «Брэн», это может быть его прародитель, чехословацкий Zb.vz.26? Хотя что он бы тут делал? А с другой стороны — чехословацкие танки немцы же используют, значит, и стрелкового оружия также не сторонятся, тем более, что калибры практически по всей Европе одинаковые гуляют…

Долго размышлять над историей пулемёта, ствол которого смотрел в мою сторону, было бессмысленно. Тем более, что немецкие пехотинцы в окопчике зашевелились. Так, например, один из солдат, вооруженный карабином, из невидимой для меня ниши достал трубку полевого телефона и начал вызвать неведомое начальство, которое появилось через долгих пять минут.

«Ну уж нет! Ну нахрен! Это последний раз, когда я принимаю участие в переговорах на поле боя, в роли посланца одной из сторон!» — Пронеслась мысль в голове, когда из двери здания усадьбы показались двое.

Когда немцы приблизились, я с изумлением отметил, что на переговоры с германской стороны отправили сразу двух офицеров. Один из них, с виду постарше и как-то поматёрее что ли, двигался уверенно. Было видно — что это настоящий офицер, на счету которого не первая война, носил погоны обер-лейтенанта.

Второй офицер же, несмотря на то, что был немного выше своего товарища, выглядел обычным юнцом, наряженным в военную форму. Нет, форма на нём сидела нормально — подшита и ушита была где и как нужно, вот только… лицо. Детское. В этом лейтенанте я будто бы себя лет в шестнадцать увидел в зеркале, когда впервые отправился на реконструкцию по Великой Отечественной Войне… Форма, правда, в тот момент на мне была красноармейской, да с ефрейторскими петлицами. И зимой это было, к двадцать третьему февраля, поэтому на голове была шапка-ушанка, а не полевая фуражка. Но что-то общее между нами точно было. Наверное, тощая шея, которая торчала из воротника мундира? Не знаю…

Офицеры остановились в паре метрах от нас. У меня появилась возможность подетальнее их рассмотреть.

Обер-лейтенант был не молод. На вид, около сорока, и война эта, на его счету, точно не первая — о чём говорит лента Железного Креста 2-го класса и Железный крест 1-го класса на левой стороне груди. На левой щеке у обер-лейтенанта красовался неаккуратный застарелый шрам. А сам он выглядел как-то… слишком военно, по-фронтовому военно. Это очень сложно описать, но, если поставить к тебе спиной солдата-срочника и сержанта-контрактника, ты издалека определишь кто есть, кто. По каким-то незаметным для большинства людей деталям, например, по движениям рук или шагу. Так вот, этот обер-лейтенант двигался как-то просто. Да, именно, что просто. Он не делал никаких лишних движений. Шёл спокойно и лениво. Но при этом просто. Тот же, сопровождающий его лейтенант, шёл, как-то напряженно, едва не печатая шаг.

Вскинув руку в воинском приветствии, старший немецкий офицер представился:

— Обер-лейтенант Иоганн фон Холдау[4]!

Не знаю почему, но при взгляде на этого офицера хотелось вытянуться по стойке смирно, в качестве дани уважения что ли? Я слегка вытянулся, так, чтобы показать уважение, а не подобострастие, и, приложив два пальца к виску, представился:

— Поручик Ян Домбровский!

Германский лейтенант, вскинул руку в нацистском приветствии и также представился:

— Лейтенант Густав Меер! Хайль Гитлер!

Я мысленно выругался — нашёлся, гадёныш Гитлеровский! С таким ярым поклонником одного австрийского недо-арийского художника переговоры точно вести нельзя.

Впрочем, судя по изменившемуся взгляду обер-лейтенанта, он считал примерно также. Сопровождающий меня капрал также представился, после чего все формальности были соблюдены, и, мы перешли к делу.

— Я уполномочен своим командованием передать послание представителю германского командования! — Начал было я, после чего переводчик начал быстро переводить все сказанные мною слова. Немец внимательно слушал всё, что ему говорят:

— Я, от лица командира передового подразделения Войска Польского, предлагаю вашему командиру почётную капитуляцию! Вчера вечером сразу три наших армии перешли в наступление. Германские части оставляют свои позиции и отступают, бросая тяжелое оружие и технику!