Вскоре к первому расчёту противотанковых ружей присоединился второй. А потом осмелились и залёгшие в щелях и окопах пехотинцы из третьей пехотной дивизии, открыв неприцельный и беспорядочный огонь в сторону наступающего противника.

На левом фланге батальона длинной очередью заговорил станковый пулемёт. С центра ему начал подрожать ещё один. Откуда-то справа, будто бы сговорившись с первыми двумя расчётами, в момент их перезарядки, длинными очередями затрещали ещё два пулемёта. Их трассера было неплохо видно.

У гитлеровцев появились первые потери. Немецкая пехота уже не шла вперёд как на прогулке — в полный рост. Гансы и Фридрихи с прочими Густавами, заметив не поднявшихся с земли «кригскамрадов» всё чаще стали кланяться земле, стараясь укрыться от всё более осмысленного огня польских коллег по военному ремеслу.

А когда в дело вступили польские 46-мм «гранатники», немцы просто попадали на сентябрьскую землю и не хотели подниматься в атаку. В мощный бинокль было хорошо заметно, как среди цепей бегают офицеры в фуражках, и, размахивая пистолетами, пытаются поднять своих людей в атаку.

Как среди всего этого грохота я услышал рёв авиационных двигателей — сам ума не приложу. Вот только противник в очередной раз вызвал авиационную поддержку. На этот раз немцев было меньше — всего одна девятка пикировщиков в сопровождении четырёх истребителей. Вот только эти девять вражеских пикировщиков «Юнкерс» и решили исход дела. Тем более, что цели лётчикам помогали выбрать с земли, посылая в сторону приоритетных целей одну сигнальную ракету за другой.

Вскоре замолчали польские пулемётчики и противотанкисты, отвалили в сторону германские бомбардировщики, а осмелевшая немецкая пехота поднялась в очередную атаку.

Через несколько долгих минут, польский батальон, во второй раз за последние пару часов побежал назад. Нужно было вмешиваться в ситуацию, и я, переключив радиостанцию на «передачу», отдал приказ:

— «Граб», «Пихта», «Сосна», — Назвав позывные рот, отдаю команду. — Приготовиться…

Вокруг начали реветь заводящиеся танковые двигатели. Через полторы минуты, отдаю новый приказ:

— Выйти из окопов! Приготовиться к атаке!

Танк медленно вздрогнул и пополз назад. Высунувшись из люка, замечаю, что все танки совершают манёвры — вначале выходят из укрытия задним ходом, а потом, аккуратно объезжают свои окопы и выстраиваются в цепь. Через пару минут, когда ротные цепи машин были готовы, отдаю новый приказ:

— «Граб», «Пихта», «Сосна», вперёд!

И танки, ревя моторами начали постепенно набирать скорость, устремляясь навстречу отступающей польской пехоте…

Поручик Ян Домбровский. Отдельный танковый батальон армии "Познань"

Сама контратака мне запомнилась какими-то отрывками. В прицел хорошо была заметна сентябрьская трава и ясное голубое небо, да редкие фигурки вражеских пехотинцев и ещё более редкие корпуса германских бронеавтомобилей.

Я много стрелял из пушки и пулемётов, и, кажется, даже повредил один из немецких броневиков.

Всего же, часа через пол после начала атаки, поддержанной двумя ротами мотопехотного батальона капитана Галецкого и эскадроном улан из бригады генерала Абрахама, а также разрозненными подразделениями пехотного батальона 10-й дивизии, ещё не успевшими сбежать с поля боя, атакующий противник был вначале остановлен, а потом и обращён в бегство. Были взяты пленные, трофеи.

Я же, ведомый каким-то шестым чувством, отдал приказ в рацию «Всем, делай как я!», и, по-мальчишески рванул вперёд, в ту сторону, откуда наступали немцы. А выбравшись на дорогу, как-то сама собой организовалась батальонная колонна, что позволило увеличить скорость.

Место для атаки противника было удобным — чистое поле с редким кустарником и отсутствие каких-либо рвов или прочих естественных препятствий позволили всему батальону, совместно с уланами (чей командир эскадрона понял мою задумку, и, следовал со своими всадниками чуть позади) преодолеть километра три без особых проблем. Не считать же за проблему — короткое боестолкновение с противником?

Нет, кто бы что ни говорил, но Вермахт — это серьёзная структура. Неспроста в моём мнении говорили, что ещё во время соблюдения Версальских ограничений немцы готовились к войне, и, что каждый рядовой у них мог смело занять место унтера, а унтер — место офицера.

Да, грамотные немцы противники. Хотя и без боевого опыта пока (как и я).

И именно эта грамотность позволила германскому командованию не растеряться, а, отправить на танкоопасное направление имеющиеся противотанковые пушки. И всё бы удалось немцам, если бы я оказался чуть менее расторопным! Успели бы немцы развернуть свои «колотушки», худо-бедно замаскировать их… А так… А так я ещё в момент, когда торчал из люка, увидел спешно разворачивающуюся колонну из нескольких немецких грузовиков, которая в один прекрасный момент вдруг остановилась прямо в поле.

Приникнув к окулярам бинокля (то ещё удовольствие, смотреть в оптические приборы наблюдения на ходу, скажу я вам) замечаю, что к грузовикам прицеплены мелкие пушечки, возле которых уже начинают суетиться солдаты противника.

Наплевав на все правила радиопереговоров п позывные, переключаю радиостанцию на передачу и отдаю команду:

— Всем стоп! Первая рота, влево от дороги! Вторая рота, вправо!

В ответ тут же послышались возбужденные ответы командиров рот. А вот командир третьей роты, поручик Конрад Гайда пробурчал что-то неразборчивое, недовольный тем, что он и его подчинённые вынуждены находиться в резерве, и это при том, что сам командир батальона собирался в первых рядах идти в атаку.

Перестроение заняло считанные минуты. Примерно столько же заняло разворачивание немцами своей противотанковой батареи. В мощный бинокль я хорошо видел фигурку в высокой фуражке, которая возвышалась над крайним слева орудием. Немецкий командир батареи (а судя о всему, это был именно он) также рассматривал в бинокль приближающуюся бронетехнику. Мне оставалось только догадываться, какие мысли были в его голове, но уверен — ничего хорошего в них не было, ведь он точно не знал, сколько нас (танки подняли высокий столб пыли, во время движения по дороге).

После завершения перестроения, танки, согласно моему приказу, двинулись вперёд, набирая максимально возможную сторону.

Огня мы не открывали.

Первыми выстрелили немцы. Метров с семисот. Понять, по кому именно они стреляют, я не мог — даже в современной мне технике обзор через приборы наблюдения был откровенно говоря, слабоват, несмотря на наличие просветлённой оптики и камер, буквально облепливающих некоторые образцы техники. А сейчас — в этом плане вообще… мрак.

В общем — танки неслись вперёд, всё ещё не открывая огня, а я надеялся, что выпущенные противником снаряды не найдут своих целей.

Метрах на шестистах, не выдержал уже я — и плавно надавил на спуск.

Выстрел!

Лязгнул затвор, выплёвывая на дно боевого отделения, в специально установленный мешок гильзоулавливателя небольшую гильзу. В нос ударил запах сгоревшего пороха.

Я этого не видел, посылая один осколочный снаряд за другим, но все танки, шедшие в атаку, также открыли огонь в сторону артиллерийской батареи противника. На позициях врага тут же появились небольшие кустики разрывов. Несколько из них оказалось прямо возле одного из орудий. Кто-то упал.

Сделав ещё несколько выстрелов в сторону артиллерийской батареи противника, я понял, что немцы больше не отвечают.

Танки сблизились с разбитыми позициями противника, одна из рот прошла ещё километра пол, после чего остановилась, развернув башни в разные стороны. Вторая рота остановилась возле разбитых позиций артиллеристов.

Я вынул пистолет из кобуры, приоткрыл люк, и, высунулся наружу, выставив в сторону разбитых позиций противника пистолет — желания оставлять позади вражеских артиллеристов с орудиями у меня не было, собственно, не было и сил на то, чтобы проводить зачистку.