Надеюсь, что это не солдаты.

Перебирая остальные фотографии, он нашел еще одну, изображающую похожее скопление где-то в другой части города. Все изображения были сняты через телеобъективы и размыты атмосферой и смогом от двигателей.

— Черт! Там, наверное, половина города…

Он громко свистнул, головы всех присутствующих повернулись к нему.

— Мне нужен кто-то, кто знает Неверленд. Кто там жил.

После минутных переговоров от стайки людей отделилась средних лет женщина. Чейсон жестом подозвал ее и показал фотографии.

— Они все время такие устраивают, — сказала она. — Воспитательные митинги, чтобы проследить, что всем понятна очередная байка, от которой отталкивается текущая политика. Было бы неплохо знать, какую байку они толкают сегодня… — Потом она пожала плечами и вернула фотографии Чейсону. — Явка на митинги обязательна, но из-за этого их эффективность упала. Всем все равно; чтобы найти компашку циничнее, чем гретельские горожане, нужно хорошенько поднапрячься. Правительство вечно кричит «волки!», так что если они надеются подстегнуть массовый энтузиазм, это вряд ли сработает.

Чейсон воздержался от вопроса, что такое «кричать волком»; ее слова его не обнадежили.

— Они ожидают, что их граждане бросятся на завоевания, — сказал он. — Наверное, долго к этому готовились.

— Может быть, — снова пожала та плечами. — Но правительству никто не верит.

С наступлением ночи приготовления не замедлили хода, однако у Чейсона силы иссякли. Пока его отвозили в новое, более просторное жилище на одном из городских колес, в голове у него продолжали мелькать образы жителей Неверленда, хлынувших в Стоунклауд с саблями, ножами и самодельными дубинками. Что же им говорили о людях, которых им следовало покорить? Чейсона приучали не доверять людям Фалкона и опасаться их; и он только начинал видеть их такими, какие они есть, — обыкновенным народом, с трудом поддерживающим нормальную жизнь под пятóй системы угнетения. Гретели были настоящими мастерами искажения реальности. Они, должно быть, сказали своим людям, что Стоунклауд кишит злобными троллями и ведьмами, поголовно заслуживающими смерти?

Его провожатые высадили его на оси двухсотфутового жилого колеса. Карабкаясь вдоль скважины с перилами навстречу растущему весу, он понял, что вспоминает о свободе в пустом небе. Хорошо бы себе лететь, новым человеком с другим именем, в какой-нибудь дальний уголок мира…

В конце тихого, застланного ковром холла адмирал нашел маленькую квартирку, вошел и с облегчением прикрыл дверь.

Внутри было совсем темно. Он как попало раскидал свою одежду по дороге к едва различимой кровати. Только забравшись в нее, он понял, что там уже лежит Антея.

— Привет, — усмехнулась она.

— Привет.

Он улыбнулся в темноту, чувствуя рядом с собой ее тепло. Было бы так несложно всего лишь повернуться с бока на бок и заключить ее в свои объятия; но они каким-то образом — и кто бы знал, когда именно, — пришли к негласному соглашению. Какое бы влечение они ни испытывали друг к другу, оно оставалось вне рамок интриги, которую Антея вела ради своего начальства из стражи. Подумав об этом, он почувствовал огромное облегчение и успокоился. Непонятно как целомудрие превратилось в маленький островок доверия, приютивший их обоих.

— Когда? — прошептала она; он понимал, о чем она спрашивала.

— Максимум несколько часов, — сказал он. — Завтра с рассветом все начнется.

Затем он отвернулся и тут же, почувствовав, как она расслабилась за его спиной, уснул.

С приходом гретелей рассвет начался на три часа раньше. Пока встревоженные часовые Стоунклауда промаргивались от света внезапно наступившего дня, из-за толчеи башен Неверленда выскочили четыре быстрых крейсера, оттеснив несколько байков Фалкона, которые пытались их перехватить. Они с ревом подлетели к окраинам Стоунклауда на расстояние окрика и дали по ним бортовой залп.

Рабочие бригады трудились всю ночь, разбрасывая в окружающем воздухе обломки после разборки города. Идея заключалась в том, чтобы создать бесполетную зону для байков, кораблей и ракет, а проблема — в том, что обломки в конце концов отнесло в сторону, поэтому гретели без труда нашли проломы, через которые можно было вести огонь. Шестнадцать, двадцать, сорок ракет пробились сквозь неизбежные бреши в обороне Чейсона и ударили вглубь города.

Чейсон стоял на Т-образном мостике поверх циркового шара. Грохот взрывов на мгновение заглушил хлопанье семафорных флажков за его спиной. Между сгрудившимися кварталами проглянули оранжевые цветки пламени.

— Они намерены посеять смятение в центре города, — сказал он Корбусу, который молча смотрел, покусывая мозолистые костяшки пальцев. — Заодно они перекроют нам обзор.

А вслед за бомбардировкой надвигался Неверленд. Всю ночь два города тяжеловесно вальсировали: Неверленд старался выстроить свои кварталы для удара в самое сердце Стоунклауда, а фалконский город ускользал от его хватки, словно какая-то медуза дальних зимних областей, втягивая внутрь вереницы зданий и снова их выпуская, со скоростью примерно мили в час. Глубокой ночью запасы топлива в Стоунклауде вышли; тысячи грузовиков и частных экипажей, буксировавших здания, один за другим прекращали работу. Дома начали сталкиваться. Именно этот низкий рокот, скрежет исполинских зубов, разбудил наконец Чейсона и Антею.

В город устремились новые ракеты. У Чейсона ничего даже близко сопоставимого для ответного обстрела не имелось. Он, однако, был удовлетворен, увидев, что большинство взрывов пришлось на густые облака растительности; полетели по сторонам листья и ветки, но до окрестностей городских колес пока еще ничего не добиралось.

Колеса являлись стратегической целью. План Гретеля был очевиден: поглотить районы города, лежащие в невесомой зоне, непосредственно Неверлендом, и захватить господство над городскими колесами, заведя меж их спиц тяжеловооруженные крейсера. План имел шансы на успех до тех пор, пока их флот не прервет атаки; без этих крейсеров Неверленд вместо того может сам оказаться ассимилирован Стоунклаудом. Большую часть последних суток Чейсон трудился над тем, как бы вызвать у флота соответствующую заминку.

На Т-мостик вспрыгнул юный посыльный с ближайшей семафорной станции:

— Они стреляют по облаку обломков на окраине. Куча ракет, куча взрывов!

Чейсон кивнул:

— Осколочно-фугасные заряды, разумеется. Ударные волны расчистят обломки. Они пробивают дыру, через которую смогут пройти. Мне нужно знать, готовы ли клещи. Послать резервные бригады туда, туда и туда, — показал он. — И предупредить команду зимнего призрака, чтобы они начали выстраивать бревна.

В Стоунклауде не имелось конвенциональных ракет; но это не значило, что у города не было снарядов. Он покрутил головой, подумав, как безумен его план. Завтра гретели будут над ним покатываться со смеху.

Гретели разделили силы своего флота надвое; одна эскадрилья кораблей устремилась прямо в брешь, которую они пробили в обороне города, в то время как другую можно было лишь мельком заметить как яркие блики света, мечущиеся позади зданий и облаков — слишком быстрые, чтобы за ними угнались бригады охвата. Они кружили на высоких скоростях вокруг города в поисках еще одного пути внутрь.

Первая эскадрилья протолкнулась сквозь последние дрейфующие обломки. По их металлическим корпусам стучали пули, но пять крейсеров задраили люки, рыла их собственных пулеметов торчали из стальных куполов. Они осыпали пулями здания впереди себя, легко подавляя разрозненный ружейный огонь защитников. Один пустил ракету в жилое колесо, которое содрогнулось и развалилось, заполнив артерии позади себя летающей каменной кладкой. Крейсеры протиснулись мимо облака дыма в более широкую артерию — нечто вроде пещеры, образованной массивными, практически неподвижными муниципальными зданиями, которая выходила через четверть мили в центральное пространство Стоунклауда. Воздух здесь был чист, здания статичны; крейсера ускорились.