И снова расхотелось всех их видеть. Может, так лучше? Но, почему? Джей чувствовал, что отдаляется от всех. Он уже не представлял себя в компании тех людей, он становился на них не похожим. Что-то в нем изменилось, но что именно, он никак не мог понять.

Например, Селли. Она отличная девушка, и еще буквально вчера он испытывал к ней нечто большее, чем просто дружбу, а сегодня она была для него женщиной, каких вокруг много, ну, может, чуть ближе.

Дядя Оззи. Раньше он был почти как старший брат. Он пытался объяснять кое-какие вещи так, как сам их понимал, но, никогда не брался учить. И раньше казалось то, что он говорил, правильно. Теперь, многое из этого Джей мог бы оспорить и доказать.

Джей понимал, что сейчас для него открывался новый мир, совсем другой, нежели тот, в котором он жил до этого. И в этом новом мире все было слишком сложно, до всего приходилось доходить опытным путем, учиться на чужих ошибках, не было времени.

Многие, казалось бы, естественные вещи, приобретали другую окраску. Они становились относительными. Если раньше Джей считал, что предательство сродни смертному греху, то теперь задавался вопросом: а если предать того, кто предал тебя — это будет считаться позором?

Или убийства. Раньше он и не подозревал, что сможет взять в руки оружие и стрелять в людей. Сегодня, если того требуют правила игры (всего лишь) он смог бы. Конечно, у него еще было много сомнений, но он знал наверняка, что прежний Джей уже никогда не вернется. Он взрослел над собой. И, хоть многие понятия для него изменились, все же смысла не утратили.

Наконец, самое главное, что его всерьез тревожило, то, что он начинал входить во вкус. Раньше он не одобрял таких вещей, как Арена, сегодня она становилась для него откровением. Он пробыл на Арене не так много времени, но она им завладевала. По началу он пытался сопротивляться, но постепенно оставил попытки и отдавался ей в распоряжение.

Первый раз, когда толпа аплодировала ему, он чувствовал себя невыносимо плохо. Казалось, кожа огрубела, иссохла и сдавливала душу. Хотелось вырваться наружу. Во второй раз все было проще — он сам по себе, толпа — тоже сама по себе. Первый раз ему казалось, что толпа смотрит на него, как на грязного убийцу. Джей ощущал себя как шлюха, ублажающая самые низменные потребности клиентов. Грязный убийца, но герой. Во второй раз он смотрел на толпу сверху вниз — он понимал что-то такое, что возвышало его над толпой.

Что это было? Может, тот самый новый мир, частью которого он становился? Никто из этой толпы не знает, что значит быть гладиатором, а он знал, пусть не все, но знал.

В первый раз ему казалось, что он навсегда запятнал свою душу кровью, во второй раз он знал, что очистил ее от предрассудков. Нет границ между плохим и хорошим.

В детстве, читая комиксы, он искренне верил, что хорошие парни, вроде Супермена — те самые парни, которые способны преобразить мир. Что зло порождает зло, что убийца не может быть хорошим человеком.

Общество породило слишком много шаблонов — примеров для подражания. Оно говорит, что каждый человек свободен и в тоже время отвергает тех, кто не подходит под стандарты. Оно диктует моду, создает героев и ставит условные границы между плохим и хорошим: сегодня хорошие могут убивать на Арене, завтра им разрешат убивать просто так. Это неправильно, но так есть и с этим можно только смириться.

Арена оказалась уменьшенной копией мира с шаблонами, сатирой, зеркалом, школой жизни, которую необходимо было пройти до конца. Пройти, чтобы никогда больше ни в чем не сомневаться. Джей знал теперь, что даже если у него будет возможность свернуть с этого пути, он пойдет дальше.

Погрузившись в волны философии, Джей доходил до самых ее глубин, и стакан виски, до которого он даже не дотронулся, тут был совсем не при чем, Джею откровенно не хотелось пить.

За соседний столик присела женщина и, Джей открыто покосился на нее, хотя мог этого и не делать. Ее черная кожаная куртка очень удачно сочеталась с короткой стрижкой, подчеркивала стройную фигуру, и, судя по всему, нисколько не стесняла движений.

Бросив на нее косой взгляд, Джей обратил внимание на ее физические недостатки: встроенный прямо в череп слуховой аппарат вместо левого уха и левая рука, затянутая в черную перчатку, по видимому, скрывающую повреждение кожи или что-то пострашнее. Джей посмотрел на женщину еще раз, но теперь она поймала его взгляд, и, он немного смущенно отвернулся, а в голове отпечаталась фраза: "Чего уставился, болван?". Наверное, это было бы справедливо, если бы она ответила ему на этот взгляд именно так, ведь он смотрел в первую очередь на искусственное ухо и перчатку. Где ж ей так досталось, бедняжке?

Джей всматриваясь в глубокое дно своего стакана, думал о ней: почему одна, может, кого-то ждет, стоит ли познакомиться поближе и зачем. Последняя мысль переключила Джея на поиски подходящего вопроса, а мысль о том, зачем ему это надо вселила неуверенности, и Джей еще раз взглянул на женщину в черной кожаной куртке. Та уже в упор смотрела на него и, демонстративно закатив глаза, взяла свой стакан, пересела за столик к Джею и сказала:

— Я могу тебе ответить на твои вопросы. Для начала ты мог бы спросить, как меня зовут, или сколько ты еще протянешь с мыслью о том, что тебе необходима женщина, пока не снимешь проститутку. Только не думай, что это намек с моей стороны.

Говоря все это, она подвинулась настолько близко, что Джей смог различить едва уловимый запах ее духов. Она посмотрела Джею прямо в глаза, томно облизала губы, потом на ее лице скользнула легкая улыбка, и она резко развернувшись, покинула бар. Теперь Джей точно знал, зачем ему захотелось с ней познакомиться: пожалуй, за всю его жизнь еще никто так прямо не говорил ему, чего он хочет. В голове Джея отчетливо стоял ее приятный голос, слишком приятный, слишком идеальный, от того слишком неестественный.

Он снова вертел в руках значок и думал, что делать, если удастся пройти Арену до конца: стоит ли дальше служить в полиции, или же остаться — на Арене слишком хорошо платили, это его соблазняло. Увидев сумму на его расчетном счету, который ему открыли в банке Арены, Деррек чуть с ума не сошел — за два сражения на Арене, он получил как за четыре года службы. С такими темпами он мог стать миллионером почти как по волшебству, если опустить подробности, о том, как ему достались эти деньги. С одной стороны богатство и достаток, с другой — риск не успеть всем этим воспользоваться. Как поступить с деньгами, которые у него уже были? Этим Деррек занимался весь день. Часть средств он перевел на счет своих родителей. Он довольно давно с ними не виделся: по правде сказать, тому виной стали натянутые отношения с отцом. Деррек записал голографическое письмо, в котором постарался настолько искренне, насколько у него это могло получиться, извиниться перед отцом, и пообещал вскоре навестить. Хотя, на это вряд ли стоило рассчитывать ему самому, и он это прекрасно понимал. Кроме этого он записал послание Соммерсу и Джею, в котором рассказал, кто он такой и как попал на Арену. На что он в этом случае надеялся, он не знал и сам, об этом он подумает позже. А пока Деррек просто нашел, чем занять день.