Теперь, когда работать не нужно, а думать о грустном хотелось как можно меньше, девушка гуляла по городу, не так, как прежде. В этот раз у прогулок словно появился какой-то смысл.

Октябрина рассматривала панельные пятиэтажки, разглядывала балконы, пыталась увидеть цветы, стоявшие на подоконниках у людей. Слишком часто она и не задумывалась о том, что каждый человек – это отдельная жизнь, такая же неподъемная ноша, которую каждому носить в одиночку даже в толпе. Октябрина замечала книги на подоконниках, котов, сидевших на балконах, слышала разговоры людей на первых этажах. Летняя жара спала, и гулять по чужим дворам можно было спокойно, не боясь, что напечет голову или к горлу подступит тошнота.

С каждым днем Октябрина гуляла все больше. Сначала она надевала парик, чтобы никто ее не узнал, но вскоре поняла, что прохожие на нее и не смотрели. Тогда Октябрина вышла в город на прогулку просто так, как ходила в кофейню или в магазин. Всегда куда-то с целью, а в этот раз жизнь словно стала самоцелью.

На соседских подоконниках росли фиалки. Такие же фиалки росли у многих людей и их района, в других районах такие цветы тоже встречались часто. Октябрина ходила по городу, по улицам, названий которых не знала, и впервые не боялась потеряться. В ее жизни потеряться вообще нереально – впервые у нее были такие люди, которые бы забеспокоились, если бы она вдруг пропала. Во всяком случае, в это хотелось верить.

С каждым днем в воздухе все больше пахло засухой. Дождя не было уже неделю, травы высохли, цветы поникли и осыпались. Октябрина клала головки цветов себе на ладонь и принимала сброшенные лепестки как слезы. Октябрина ходила по улицам частных домов, которые хранили в себе запах девятнадцатого века, запоминала виды деревянных наличников и ворот, что ей встречались. Октябрина бродила мимо высоток и задирала голову, считала этажи. Она ходила по городу и выискивала новые кофейни, иногда даже в них заходила. Но обычно, как бы долго она ни ходила, путь ее всегда в один дом – дом Арсения. Однако очень скоро дом перестал принадлежать только ему.

Как-то раз Октябрина зашла в дом после обеда. Перекусила она в забегаловке, чтобы не отвлекать Арсения, который обязательно бы предложил накормить. Вошла, как обычно, без стука. Но привычной тишины в доме не было – Октябрина слышала множество голосов.

Она разулась неспешно, развязывала шнурки, а не наступала на задник кроссовка, клала джинсовку на столик, который появился над обувью. На нем уже валялось несколько курток и даже рюкзак. Голоса в доме становились все громче.

Когда она вошла, никто даже не обратил на нее внимания. Люди, человек десять, разного возраста и пола, сидели на кроватях и на полу, облокачивались на стены и шумели водой в ванной. Люди, одетые в разноцветные одежды, с рюкзаками, сумками, гитарами захватили дом Арсения, а Арсений стоял среди них как ромашка, затерявшаяся на цветочном поле.

– Приветствуем! – сказал молодой человек с гитарой, который сидел прямо у входа и жевал кусок пирога.

Арсений перестал говорить с какой-то женщиной, обернулся и улыбнулся.

– Октябрина! Я так рад, что ты пришла! – Он подошел к ней и громко объявил. – Друзья, знакомьтесь, это Октябрина!

Незнакомцы здоровались с ней, представлялись, а имена их сливались в шум. Столько людей, столько голосов. Арсений – только один из них, но все глаза были обращены к нему. Люди разные, кто-то выглядел хорошо, ухожено, а кому-то давно пора на стрижку. В комнате пахло чем-то странным, Октябрина сначала даже испугалась. Подумала, что, может, знакомые Арсения наркоманы? Но когда увидела палочку с благовониями на столе успокоилась – кто-то из друзей Арсения принес и зажег.

Друзей. Им же Арсений представил Октябрину по имени. Может, она для него так важна, что он выделяет ее имя? Или она – просто Октябрина, как и один из его друзей –  просто Даниил. О ней больше нечего знать.

Почему-то Октябрина склонялась к второму варианту. Арсений начал разговаривать с остальными, смеяться, продолжил рассказывать о встречи с кем-то, кого Октябрина не знала, с момента, которого Октябрина не услышала. С Октябриной заговорили другие люди, но все ее мысли были с Арсением. Вскоре незнакомцы от нее отстали, начали говорить с другими. А Октябрина снова была одна. Одна среди толпы – привычное состояние. Но в этот раз, в этот наполненный смехом Арсения над чужими историями, его взглядами, подаренными другим, в этот, разделенный с компанией, которая никогда не станет ее, –  особенно болезненное.

В тот день Октябрина пробыла в доме недолго. Сослалась на дела по дому, ушла, а с собой унесла горькую тяжелую печаль. Пришлось поймать маршрутку до остановки – идти до трамвайного кольца с такой ношей не было сил.

Октябрина надеялась, что такое будет единожды, но люди появлялись и снова. Однажды она дошла к Арсению к вечеру. На ночь бы люди не оставались, слишком мало места. Но в этот раз Октябрина снова прогадала – люди были. Их было даже больше. Снова лица, которые не запоминались, имена, запахи, голоса, игра на гитаре. Арсений сидел на кухонной тумбе и качал в такт музыке головой.

– Мой брат мечтал быть музыкантом, понимаешь? – прокричал он Октябрине, когда вся толпа запела одну песню. Пятнадцать голосов слились в один. – Он жив, слышишь?

Люди приезжали из разных городов: были люди из Казани и Норильска, Санкт-Петербурга и Москвы, Волгограда и Краснодара. Женщины и мужчины со всей России собирались у Арсения на кухне и ели, пили, пели песни и говорили о чем-то, что только Арсению и им понятно. Были и земляки Арсения.

«Наверное те, кого он также спас», – подумала тогда Октябрина и оступилась. Ноги споткнулись, Октябрина чуть не полетела в щебенку лицом.

Она для него – всего лишь человек, которого Арсений спас. Одна из нескольких. Сколько – невозможно представить. Но приходить к Арсению она не перестала.

– Это мои друзья. Они едут мимо, заходят. Сейчас лето, время путешествий, фестивалей. Когда едешь мимо города автостопом или на своей машине, почему бы не остановиться и не зайти к другу? – говорил он. Октябрина понимала, что тоже бы зашла к нему. Она бы ехала к нему из всех городов, которые называли незнакомцы. Для нее всегда был бы всего один путь.

– А у них разве нет дел дома?

– А что дела? – Арсений пожал плечами. – Многих из них никто, кроме таких же, не ждет, им тоже ждать нечего. Вот и едут, их дорога лечит.

Боря, который добавился в друзья, писал то же самое: «Летом у него полно гостей. С июня по август курсируют, когда больше, когда меньше. У нас почти никто не ночует, просто заходят, едят, болтают. Ты знаешь, как друзья, которые давно не виделись».

Октябрина понимала головой, но не сердцем. У нее таких друзей не было.

То же Боря написал и про Полину: «Знаешь, я только понять не могу, чего Полинка не приезжает. Обычно она в июне-июле к нам забегала. Надеюсь, что все-таки увидимся. Тебе бы с ней познакомиться!»

Октябрина написала, что тоже жалеет, что хотела бы познакомиться с этой загадочной Полиной, про которую все говорили. Заранее проникшись недоверием и отвращением к незнакомке, которая Арсения явно знала давно, Октябрина пересматривала фотографии Полины в интернете и прикидывала, что такого в ней должно быть, чтобы так понравиться всем, а Арсению особенно.

Но ходить к Арсению Октябрина продолжала. Так, словно иначе и быть не могло.

Один раз Октябрина вовсе забыла, где находилась. Зашла в дом к Арсению, скинула кроссовки. Открыла дверь и – замерла. На кровати сидел ее знакомый, парень, учившийся на другом факультете. То же лицо, но глаза – другие. Он Октябрину даже не узнал, а она ушла до того, как из своей комнаты успел вернуться Арсений.

«Неужели он тоже спас его?» – думала Октябрина, шагая домой. В голове все еще звучали чужие голоса и песни под гитары.

Каждый из них – кто-то дорогой Арсению. Каждый из них – не она.

Как-то вечером Октябрина долго смотрела на табуретку. Они с Галиной Георгиевной сидели на кухне, по радио «Маяк» ставили пьесу, играла музыка. Совсем недавно читали тюремные письма. Октябрина сидела, мешала чайной ложкой сахар в чашке и смотрела на табуретку.