Октябрина следила за домом даже тогда, когда троллейбус проехал, грузно ухнул на остановке, поднялся и поехал дальше.

Октябрина решила, что навестит дом в ближайшее время. Она давно искала подходящее место, это казалось как раз таким. И как бы ни чесался лоб под искусственной челкой, как бы ни саднила спина от сна на жестком матрасе, в тот момент она чувствовала себя окрыленной. Работать еще немного, школьный лагерь в этом году не открывали – школу закрывали на ремонт. Все складывалось лучше, чем она предполагала. До июня рукой подать. Октябрина знала, чем будет заниматься в оставшиеся майские дни.

Дом был большой, намного больше, чем со стороны казалось. Почти все окна выбиты, и сквозняк гулял по пустым комнатам, заботливо укрытыми крошками ссыпавшегося потолка, обломками мебели и осколками бутылок. Кое-где на стенах сохранились репродукции известных картин в рамках. Казалось, что они играли роль окон в что-то получше, чем реальность.

Октябрина остановилась в коридоре. Дверей почти не осталось, и выбор был огромен. По очереди, прислушиваясь к шорохам за дверями, если те все же попадались, она медленно входила в комнату за комнатой, но не останавливалась ни в одной. С первого этажа вид непримечательный: заросшие бурьяном горы земли, прикрывавшие окна с одной стороны почти до середины, а с другой – забор, изукрашенный столькими цветами, что разобрать ни одного не получалось. По усыпанной землей лестнице она поднялась на второй этаж, такой же как первый, но с холлом у ступеней. Может, раньше тут стояли диваны, растения в кадках или даже книжный шкаф. Но со временем остались только осколки. И еще одно отличие – на втором этаже совсем не осталось дверей, а в некоторых углах валялись шприцы, уже почерневшие от пыли. Но комнаты оказались те же, за исключением одной. В центре коридора обнаружилась единственная дверь, старинная, с резьбой, будто оставшаяся тут со времен прошлой жизни дома. Октябрина медленно, прислушиваясь, открыла дверь и уставилась в огромную дыру напротив входа. Прямо там, за разорванной стеной, в лунном сиянии блестела река, а на другой ее стороне темнел шпиль колокольни.

Она не закрыла дверь и медленно подошла к стене, но не высунулась. Важно остаться в тени, словно ее тут и вовсе не было. Под ногами, как было во всем доме, даже не хрустели осколки, словно даже наркоманы и алкоголики чувствовали какой-то трепет перед окном в прекрасное и не мусорили.

«Здесь? Неужели здесь? – прошептала про себя Октябрина. – Неужели это все, что я увижу?».

– Вы что-то ищете?

Она не обернулась. Может, просто послышалось? Сквозняк, бывает, и не такое вытворяет. Может, это просто мысли в ее голове?

– У вас ведь нет проблем со слухом, вы вздрогнули. Вы что-то ищете? – повторил голос за спиной как-то особенно тихо.

Обернуться пришлось против воли.

Он стоял, засунув руки в карманы штанов, чуть наклонив голову на бок, и смотрел на нее. Не высокий, не очень плотный, но и не задохлик. Наверное, парой ударов уложит.

Октябрина думала, что, по-хорошему, конечно, надо бы уматывать, но ноги как окаменели. Да стоял парень в дверном проходе, так что выход оставался только один – на улицу через окно, а смерть с выпрыгиванием из окна не входила в ее планы.

– Ты что тут делаешь? – опять спросил незнакомец, но уже так, словно и сам сомневался, стоило ли.

– А ты? – сглотнув комок горькой слюны, спросила Октябрина. В кармане был баллончик, и она чуть отвернулась от него, чтобы эту сторону незнакомец не увидел. Но пальцы застыли, нащупать баллончик не получилось.

– Мы вряд ли угадаем. – Парень улыбнулся.

Октябрина задрожала уже не пытаясь уверить себя в том, что этого не делала.

Грань между наркоманом или алкоголиком или любым девиантом с простым человеком настолько хрупка, что каждого, даже самого прилежного хранителя общественных ценностей можно спутать с предателем рода человеческого, но этот парень выглядел так, словно его по ошибке вставили в картинку, потому что новая не успела скопироваться в память.

– Я просто люблю заброшки, – сказала Октябрина.

– Может, я тоже.

– И ты тут часто?

– А ты?

Про себя Октябрина ругнулась так, что в ушах появились пробки. Она ведь сидела в кофейне через дорогу несколько дней подряд, следила за домом много часов, до самого закрытия кофейни, пока делала вид, что читала книгу, но ни одного человека заходящего или выходящего из дома не увидела. Неужели залез через окно?

– А ты любишь вопросами разговаривать?

– Ты просто не очень хочешь отвечать, – ответил незнакомец и отошел к углу, достал из кармана пачку сигарет и положил ее на шатавшуюся полку у входа. – Я Арсений. Ты куришь?

– А зачем…

– Я полагаю, ты пришла сделать что-то важное. Приятно знать, имя человека, которого встретила последним.

Липкая влага потекла по спине, испачкала самый красивый свитер из всех, что у Октябрины были. Неужели это так заметно? Новые джинсы, купленные только вчера по полной стоимости, белые кроссовки, которые она вытерла влажной салфеткой в автобусе – они еще пахли химическими розами. Может, ее фото бы попало на первую полосу газет. Нужно выглядеть презентабельно на последних фотографиях. Ведь только от них зависит, будут ли люди искать другие. А забыться можно и при жизни.

– А не пойти бы тебе отсюда к чертям собачьим? – прошипела Октябрина и одернула свитер. Она даже чек оставила дома на видном месте, чтобы потом, когда следователи удивятся ее красоте, на которую Октябрина потратила несколько дней в салонах красоты и тысячи рублей, придут домой к Галине Георгиевне, перекроют вещи и увидят не только последнюю записку, накормленных животных и блокнотик со всеми переживаниями, но и чеки. Пусть город считает ее расходы, для вечности ничего не жалко.

– Я пришел не за тобою, мне незачем уходить, – сказал Арсений и – улыбнулся.

Чем дольше Октябрина смотрела на него, тем больше ей казалось, что где-то видела это лицо. Где-то оно было совсем безжизненным, размытым, но запомнилось, запомнилось так, что в полумраке комнаты черты его можно узнать. Во сне или на чьей-то фотографии? Незнакомец на видео, случайный прохожий, которого остановили для проведения социального опроса. Одно из сотен лиц, которые ежедневно встречаются в интернете. Призрак, но она, кажется, помнила его.

– Ну так вали, что стоишь-то?

– А кто расскажет, что нашел тебя здесь? Думаешь, здесь так часто появляются правоохранительные органы? Они появятся только в том случае, если кто-то их вызовет. Тебя потом долго могут не найти, – сказал он и пригладил волосы.

Тут Октябрина почувствовала то, что совсем не ожидала – стыд, словно ее поймали за воровством конфет в супермаркете. Такой же стыд Октябрина впервые испытала, когда услышала из уст своих учеников мат. Обыкновенные слова, которые спокойно произносили ее знакомые, показались чудовищными в устах детей.

– Плохо вас ваша классная мама научила, маме вашей в укор, – сказала тогда она, намекая на Женю, их классную руководительницу.

Дети потупили взгляд. Матерившиеся, два мальчика и девочка, Коля, Даня и Даша, покраснели, губы из задрожали, словно уже готовились к удару. Но Октябрина была спокойна. Пристыдить детей можно и без криков.

– Не говорите Евгении Максимовной, мы исправимся! – воскликнула Даша и одинокая слезинка скатилась по ее деткой пухленькой щеке. Ее просьбу поддержали и мальчики.

– Давайте поспорим. Я говорю вам, что вы ругаться так больше никогда не будете. Если не будете, я Евгении Максимовной ничего не скажу. Но если будете – за каждое нецензурное слово будете класть десять рублей в банку, – сказала Октябрина и поставила пустую банку из-под кофе на стол. – Если там наберется шестьдесят, все ей расскажу.

Дети согласились. И то ли деньги тратить им было жалко, то ли они так боялись Евгению Максимовну, но больше Октябрина никогда не слышала ни одного плохого слова в их компании. Даже в компании всего класса.