Октябрина включила поиск по слову и нашла десятки записей с фестиваля. Десятки, если не сотни людей веселятся в поле, поют песни, чем-то торгуют. Выглядело это так, будто кадр из фильма появился в реальной жизни.

– Вот это я понимаю, Клюква, жизнь. А у нас с тобой что? – прошептала Октябрина и потерла глаза. Десятки незнакомцев, которых сеть и чужие комментарии увековечили, десятки лиц плыли перед ее глазами. И каждое лицо так или иначе относилось к той жизни, о которой Октябрина и мечтать не могла. Жизнь в сообществе, где каждый готов позвать тебя за собой простым «отписывайтесь в комментариях, поедем вместе». Все так легко, просто, как не бывает в настоящей жизни.

Вдруг раздался телефонный звонок. Октябрина обрадовалась бы звонку Жени или Вари, которые бы рассказали о своих жизнях, но звонил Роман. Реальность камнепадом холодных капель отрезвила. Вот ее жизнь.

– Как же мне все это надоело, если бы ты знала, – прошептала Октябрина и обновила страницу. Улыбающийся Арсений скрылся за белым окошком загрузки.

Что конкретно Октябрине надоело, она не знала. Обыденность, очевидность, бесполезность. Все это – все сразу. Сколько бы жизней Октябрина ни перепробовала, ни одна ее не устраивала. Играть другого человека постоянно – опасное занятие. Можно потеряться, забыться и – оказаться в темном доме напротив дыры. Дыра в прошлую жизнь – единственное, что глаза бы запомнили перед концом. А жизнь Арсения казалась таинственной без каких-то усилий. Он просто выглядел интересным.

Звонок Романа она сбросила в тот момент, когда на странице появилось объявление: «Собираемся на ежегодный фестиваль! Никакая жизнь нам ни по чем! Кто поедет с нами? Будет весело».

Долго Октябрина глядела на пустое сообщение. Начали появляться первые лайки, затем и комментарий – от Полины. «Едем!»

На странице Полины были отметки с Арсением. Полина ниже, даже, наверное, ниже Октябрины. На всех фотографиях она улыбалась. В альбомах Бори были ее фотографии с цветочными венками на голове в поле на фоне костра, в смешном костюме на фоне администрации города, названия которого Октябрина не слышала, фото пачками мармелада на фоне монастыря, в горном озере, на лесной опушке, напротив Новгородского кремля, в одеяле напротив Байкала.

Был ли с ней Арсений? Что их связывает?

Октябрина смотрела на эти фотографии, на них, улыбающихся, других, и чувствовала, как тяжелая, плотная, как опухоль на сердце, тоска наливается в груди. Октябрина не понимала даже, как столько тоски в ней умещалось: тело ее маленькое, щуплое, а тоски хватило бы на стольких, что половина района бы ходила понурая.

Она видела чужие лица на экране и думала, что им никакие ухищрения не нужны, чтобы показаться нужными. Они все выглядели так, словно могли выслушать. Многие годы, особенно последний, тянувшийся за несколько, Октябрина мокрыми от слез глазами смотрела на людей вокруг, на толпы, и понимала, что никто, даже кто-то один, не остановился бы, не спросил бы, как она себя чувствует, и не выслушал бы. Даже подругам было дело до себя, а до других их дела не дотягивались.

Октябрина увидела в общности этой фразы Арсения. Уже представила, как они втроем, Боря, Арсений и Полина, будут сидеть в машине и ехать куда-то, куда Октябрине пути нет. Ее путь пролегал до мрака пыльных комнат, пропахших сыростью, плесенью и запекшейся кровью в ванной на первом этаже. Черту там переступили даже те, кому было что терять – люди намного младше. А она развернулась в последний момент.

«Может, не стоило?»

Крышку ноутбука она захлопнула так громко, что Клюква от испуга подпрыгнула.

– Мне нужно проветриться. – Октябрина поднялась и побежала в ванную.

Галина Георгиевна сидела на кухне у советской швейной машинки и выправляла строчку на кофточке, которую шила для внучки уже третий день.

– Катенька, все хорошо? – Услышала Октябрина уже над раковиной. Холодная вода немного успокоила горевшую кожу.

Октябрина ответила, что все в порядке. Никогда так тяжело ей не было ответить то же, что говорить вошло в привычку.

Во время быстрой прогулки до кофейни напротив Кремля, в предвкушении круассанов с кофе, Октябрина вдруг напоролась на Никиту. Встречаться с коллегами и даже друзьями вне их мест обитания, школы и клубов, было непривычно. Обычно их общение и встречи не выходили за пределы этих крепостей. Выглядел Никита так, словно только что смылся со свидания: белая рубашка, глаженные брюки, натертые ботинки и кожаная сумка на плече. Октябрина хотела было развернуться и спрятаться в тени дерева, но Никита ее уже увидел и помахал рукой. Пришлось подойти.

– Фига, я не ожидал тебя тут увидеть! – начал он радостно. – Ты куда, гуляешь просто?

– Да так, за круассанами вышла. – Октябрина очень надеялась, что к круассанам Никита равнодушен. Так и оказалось – он даже бровью не повел. – А ты ждешь кого-то?

– Да Женьке свидание назначил, а она не пришла. Я вот, ей даже шоколадку купил, – сказал Никита и вытащил из сумки шоколадку.

– А ты ей уже дарил шоколадки?

– Нет, вот, в первый раз, – замялся Никита. – А что, она не любит?

Октябрина даже представлять смущение на лице Жени не хотела. Подарить человеку со страхом вредной еды шоколад и надеяться, что произведешь хорошее впечатление? Верх безумства.

– Она сладкое не любит. Ты ей лучше цветы купи, она любит лилии. Шоколад ни в коем случае не покупай, пока она сама тебя не попросит. Но если скажешь, что это я тебе посоветовала, прибью!

Никита улыбнулся. Могучие плечи ее тряслись в смехе.

– Ну а что ты думаешь, получится у нас?

Октябрина бы высказала все, что думала, но сил на правду уже с утра не осталось. Она бы сказала, что люди слепы, что даже в интересующих сородичах не видят очевидного. Женя никогда в школе не позволяла себе даже смотреть в сторону шоколадок, она в школе никогда не ела, всегда в компании, где был и Никита, от сладкого отказывалась. Неужели нельзя сложить то, что на поверхности? Женя тоже хороша: всегда говорила, что с Никитой даже за деньги гулять не пойдет, что он ей противен. А тут – не первая встреча.

Невольно вспомнился и Роман. За все месяцы, что они были вместе, он не удосужился спросить, каким именем ее называть. Каждый раз, когда слышала «Катя» про себя ругалась.

Она вздохнула, посмотрела на кроссовки, досчитала до десяти и ответила:

– Я понятия не имею. Я, если ты не заметил, не Женя. Но я тебе одно скажу. Если ты ее хоть пальцем тронешь, если огорчишь, будешь иметь дело со мной.

Никиту такой ответ, кажется, устроил. Он улыбнулся, перевел тему. Еще немного они постояли в тени липы, обсудили работу, а когда Октябрина напомнила, что спешит, Никита даже возгордился. Ему, наверное, было приятно, что Октябрина потратила на него свое время.

В кофейне тихо. Октябрина села за столик у окна, заказала любимый круассан с лососем и сыром с кофе, вытащила из сумки книжку и начала читать. Но чтение не продвинулось дальше десятой страницы. Октябрина глядела на еду, на красивый рисунок на пенке и думала, что Арсению такое место бы тоже могло понравиться. Тихая музыка и стук вилок о тарелки, аромат хрустящего слоеного теста, кофейных зерен и апельсинов, блестящие эклеры на полках и трюфельные шарики в шуршащих обертках. Кусочек Франции, до которой не добраться, часть Октябрининой жизни. В ней бы точно нашлось место Арсению.

По пути домой, на трамвае, Октябрина невольно задумалась о нем снова. Наверное потому, что Варе не позвонить и не написать – она уехала отдыхать с Колей на море, а Женя наверняка занята на свидании с Никитой и, хотелось надеяться, хорошо проводит время, хоть поверить в это и сложно. Может, виной тому сообщение от Романа, может, написанный отпиской ответ, но образ Арсения снова появился перед глазами. Октябрина видела его на соседнем сидении, почти бестелесного, светлого. О нем не получалось думать как о Романе – к Роману хотелось прикоснуться, хотя бы в начале, или чтобы он прикоснулся к ней. На Арсения хотелось смотреть, хотелось слушать его. Казалось, ни один человек на земле больше не мог сказать тех слов, что таил в себе призрачный, но самый реальный Арсений Бессмертный.