— Мне нужно за Алисой в сад, — вдруг произносит Оля, на этот раз переводя разговор совсем в другое русло, и кажется звучит бодрее, чем каких-то пять секунд назад,

Не успев переварить смену темы, удивленно кошусь на неё.

— Что?

— Мама попросила забрать её, потому что папа куда-то уехал на несколько дней, а она будет поздно.

На то, чтобы перестроиться у меня уходит несколько секунд.

Я думал она начнет злиться, плакать или ещё что-то в этом роде. Искал подходящие слова, чтобы стереть из её памяти то, что мать сказала про Ани, а она смотрит на меня и улыбается кончиками губ.

Что за непонятная девчонка, а?!

Трясу головой и жму плечами.

— Тогда едем за Алисой. Адрес скажешь?

— Да, конечно. Могу навигатор включить.

Осипова торопливо лезет в сумку за телефоном и вбивает в нём нужный адрес. Ставит на панель передо мной.

— Вот, нам сюда.

Подвигав пальцам экран, примерно понимаю пункт назначения, и трогаюсь с места.

Включаю радио и несколько минут мы едем молча. Думаю, эта её манера поведения больше как ширма, чтобы не показывать как на самом деле ей неприятно.

Скашиваю на неё взгляд и быстро обвожу бледное лицо глазами. Оля сняла шапку и расстегнула верхние пуговицы пуховика. Похожа на медвежонка сейчас в этой своей дутой куртке.

Спешно отворачиваюсь.

— Оль, не принимай слова матери близко к сердцу.

— Какие именно слова?

— О готовке и тому подобное.

— Эти я и не принимаю, — жмет плечами. — У каждого своё мнение. Я же не буду всем объяснять почему я не умею готовить. Тогда уж проще написать табличку и поднимать её всякий раз, когда кто-то интересуется. «Я не готовлю, потому что я растяпа. Из-за меня мой папа остался инвалидом и теперь распадается семья», — коверкает голос, очертив в воздухе кавычки.

— Это не из-за тебя.

— Да знаю я. — её руки падают на колени, — Я никогда не считала себя виноватой. Ну… точнее по началу не считала. Но потом, когда все становилось хуже и хуже, мне не оставалось выбора. То есть, если бы в тот день я не попросилась к маме на кухню, ничего бы не случилось. Правда?

— Ничего бы не случилось, если бы твой отец уделил пол часа младшей дочери.

— Всё это уже разговоры, — вздыхает Оля, — Всё равно ничего не вернуть. Но знаешь, последние дни папа ведет себя иначе.

— Да?

— Да. Он рассказал, что ты приходил.

Останавливаюсь на светофоре и снова возвращаю своё внимание Оле.

— Не знаю, что ты ему сказал, но он не пьет вот уже несколько дней. Хмурый, холодный, неразговорчивый, с мамой ругается, правда, но не пьет. Так что спасибо тебе. Ты не представляешь, что это значило для меня.

А потом она вдруг наклоняется и касается своими горячими губами моей щеки. Легко чиркается щекой о мою, а меня высоковольтным электричеством в этот момент прошибает с ног до головы. По сердцу разряд проходит, закоротив все нервные окончания. Застываю, вдыхая легкий аромат её шампуня и чувствую, как все внутри меня натягивается. Оля отстраняется, но всего на пару сантиметров, словно только сейчас поняла что сделала, и так и замирает около моего лица.

Прикусывает губу, встречаясь со мной взглядом. Искренним и полным такой надежды, что я задыхаться начинаю.

«Потому что он женится на другой» — сказанные ею слова пилой проходятся по памяти.

Не могу ни сказать ничего, не оттолкнуть её, ни отвернуться. Воздух вокруг тяжелеет, мы оба дышать начинаем тяжело и часто. На выдохе наше холодное дыхание сталкивается, потому что уж слишком она близко ко мне. Настолько, что я вижу в её расширенных зрачках самого себя и могу рассмотреть россыпь крошечных веснушек на кончике носа.

Опускаю взгляд на мягкие губы и испытываю ещё один разряд. На этот раз ещё более мощный и болезненный. В горле сохнет, пульс набатом в висках колотится. Всего пара сантиметров и можно попробовать их на вкус. Красивые, капризно изогнутые, приоткрывшиеся. Ничего не стоит взять и поцеловать.

Точно так же, как я целую других, ведь с ними я не задаю себе вопрос — а надо ли? С ними беру и делаю. С ними всегда просто, а с ней с самого начала всё не так.

Прикрываю глаза и стиснув до боли кулаки, отворачиваюсь. Резко дергаю переключатель передач и под оглушительную трель собственного сердца, рывком срываю машину с места.

Оля

— А ты жених Оси, да?

Алиса стаскивает с себя шапку, которую я ей с трудом завязала всего каких-то пять минут назад, и с неподдельным любопытством рассматривает затылок Давида.

— Плюш, — шикаю на неё, а у самой щеки пунцом наливаются.

— Нет, не жених, — отвечает Давид с переднего сиденья и встречается со мной взглядом в зеркале заднего вида.

— Парень?

— Алиска! — дергаю её за косичку, — Давид просто мой друг.

— Как Миша? — задирает свою мордашку ко мне и получает от меня легкий чмок в нос.

— Да.

— А Миша не жених? — зачем-то интересуется Дав, теперь уже направляя своё внимание на Алису.

— Миша мой жених, — без каких-либо сомнений отвечает моя самоуверенная егоза, вызывая у меня смех.

Давид тоже улыбается.

— Правда?

— Конечно! Только я подрасту немного, куплю себе красивое платье, стану красивой как моя Ося и он в меня точно влюбится.

С теплом прижимаю к себе сестру и утыкаюсь носом ей в макушку. Запах гречки и мясной подливы, которым пропиталась малышка, вызывает легкую ностальгию по детству. Как же было легко тогда вот так рассуждать, не задумываясь ни о чем. Просто веришь в чудо и всё.

— Сто процентов, — не опровергает её слова Дав, — только ты и так уже красивая.

— Еще не такая, как Ося. Она у меня самая- самая красивая. Правда ведь?

Взгляд карих глаз находит меня в зеркале.

— Правда, — произносит серьезно Давид.

— Ну вот. Да и у нас с Мишей всё, как должно быть, — продолжает рассуждать сестра, а я не могу справиться с ускорившимся сердцебиением. Сердце кульбит делает и расшибается о грудную клетку, пока Давид еще несколько секунд смотрит на меня, а потом возвращает взгляд на дорогу, — Он старше, умнее. Пока я вырасту, он найдёт себе работу и сможет покупать мне сладости сколько захочу. В общем, хахаль что надо.

— Алиса! — Рывком выплываю из тумана. — Какой хахаль? Где ты таких слов набралась? — ошарашенно глазею на мою, полную амбиций, сестру.

— Бабушка так говорила, что хахаль должен быть старше и иметь нормальную работу.

Господи!

Слышу сначала смешок Давида, а потом по салону разлетается его громкий смех, от которого у меня мурашки по коже сновать начинают, как одуревшие.

Сама еле сдерживаю улыбку.

— Алис, слово хахаль невежливое, — стараюсь звучать серьезно, чтобы сестренка не подумала, что можно выражаться подобным образом, — Так говорят только бабушки. А ты ведь у меня не бабушка. Ты замечательная маленькая леди, которая должна выражаться соответствующе. Говори просто — молодой человек. Будущий жених, парень, мужчина.

— Хахаль смешнее, — заметив, что Давида развеселило это слово, она цепляется за возможность использовать его в лексиконе.

Ох и детки. Как те губки, впитывают в себя всё самое нехорошее.

— Нет, не смешнее, — слегка поднимаю интонацию, давая Даву понять, что пора прекращать смеяться.

Он понимающе сжимает губы и возвращает на лицо серьезное выражение, хотя глаза при этом остаются веселыми.

— Ладно, — сдаётся Алиса.

Пока мы едем она с энтузиазмом рассказывает как Петя Сидоркин сегодня отказался ужинать и ему не разрешили вставать из-за стола, пока за ним не пришли родители. Говорит, что ей тоже не понравилась гречка, но она её съела, потому что сильно хотела поиграть с девочками в куклы.

Я обнимаю её, а сама усилием заставляю себя не пялиться так на Давида. После того, как я поцеловала его, чувствую себя жутко неудобно. Хотя дрожь в животе от того, как он смотрел на меня так и не прошла. Он не отстранился сразу, не улыбнулся легко, как это делает обычно Миша после наших приветствий или прощаний. Карие глаза во мне дыру прожигали. Мне кажется я могла бы в пепел превратиться, если бы он продолжил, а не отвернулся…