— Позвольте мне представить вам мадемуазель Вар, — сказала мадам Оливье.

— Пожалуйста, зовите меня Жоэль, — застенчиво отозвалась та. — Как это чудесно — быть хозяйкой всего, что видишь вокруг!

— Такова моя жизнь, — ответила Николь. — Мы ждем Наташу, тогда нас будет четверо. Немного, но достаточно, чтобы составить маленький дегустационный комитет. Прошу вас присесть.

— Пока Наташа не приехала, можно будет одной старой даме высказать свое мнение? — спросила мадам Оливье.

— И сочувствующей старой деве тоже, — добавила Жоэль.

— Да? — удивилась Николь.

— Лучше бы они выступали открыто и говорили вслух, иначе нечестно получается, — заявила мадам Оливье.

— Кто — они?

— Практически все уважаемые женщины этого города.

— Не думаю, что мне хотелось бы это услышать.

— У вас есть право знать. И право ответить, — возразила мадам Оливье. — Они говорят, что вы навлекаете позор на своего отца.

— Каким образом? Мой отец вполне может сам позаботиться о своей репутации, а я уж точно могу сама вести свои битвы.

— А зачем вообще воевать с общественным мнением? Пусть я говорю то, что вы не хотите слышать, но ваша маленькая дочка — Ментина, я не ошибаюсь? — Николь кивнула. — Ментина не просила свою мать навлекать позор на ее детскую головку. Ходят слухи, что ваш торговый агент сейчас в России — опасное место в теперешние времена. Частично ваши предприятия и весь этот риск финансирует Филипп Клико — а зачем? Чтобы вы предавались этому вашему увлечению, действуя как мужчина?

— Репутации моей дочери угрожают лишь такие люди, как вы! Я веду дело, в котором так или иначе участвует почти каждая семья этого города. Вы слепо следуете древним правилам и традициям — зачем?

— Правила существуют не без причины. Мужчины ведут дела, женщины ведут дом — разве что если у них нет иного выбора, как, например, у вашей подруги Наташи.

— И революция ничего не изменила?

— Для женщин — ничего.

— Если вы так считаете, зачем тогда приехали? — Николь вышла из себя. — Набрать еще сведений для досужих сплетен?

— Ну-ну, дорогая моя! — улыбнулась мадам Оливье. — Да, всем известно, что я на самом деле люблю знать о делах всех и каждого. Но разговор с вами в булочной изменил мое мнение о вас и, должна признать, заинтриговал. Мы сюда приехали узнать побольше о вас, но есть и другая причина: кто во всем этом городе может научить нас тому, что всегда было делом только мужчин? Никто еще никогда не предлагал мне поучаствовать в чем-то настолько увлекательном, — мадам Оливье кивнула на подготовленный к дегустации зал.

То есть к ней относятся как к диковинке, на которую стоит поглазеть? Николь начала сожалеть, что позвала этих дам.

— Простите, я опоздала! — объявила Наташа прямо с порога. — Впервые за тридцать лет закрыла пекарню. Так трудно и непривычно оставлять ее без присмотра.

Ксавье принес бутылки.

— Милости просим в ковен[45], — буркнул он.

Наташа и остальные две гостьи сели за дегустационные столы.

— Так, что-то у вас у всех вид, будто привидение увидели! — Наташа достала из сумочки несколько свертков и выложила на стол. — Узнаете? — спросила она у мадам Оливье, извлекая ключ, завернутый в бархат, и иконку святого Ремигия.

Мадам Оливье не ответила.

— Вы дали мне это, когда погиб Даниэль. Никто не был так добр ко мне, как вы.

— Ключ от пекарни, — тихо произнесла мадам Оливье.

— И святой Ремигий. Вы мне дали ключ от моей новой пекарни, и арендная плата с тех самых пор куда ниже рыночной, благодаря вам. Вы мне сказали, что фигурка святого Ремигия означает: я для города своя. Это когда все вокруг думали, что я должна вернуться в Россию. Вы мне сказали, что ваш муж — человек жестокий и лучше бы умер он, а вам досталась та свобода, что получила я.

Мадам Оливье побледнела. Наташа схватила ее за руку и вздернула рукав вверх. Синяк в форме пятерни был достаточно красноречив. Мадам Оливье в приступе стыда одернула рукав.

— До сих пор, хотя столько лет прошло? — спросила Наташа. — Дайте Николь делать свое дело. Я чужачка, и хотя смотрю на мир не так, как вы, но даже я вижу, что это вино у нее в крови. Только им она и жива. Ваше влияние в городе может дать ей свободу, мой добрый друг. А для вас, мадемуазель Вар, у меня тоже кое-что есть.

Наташа пододвинула к ней полотняный мешочек:

— Взгляните.

Мадемуазель Вар высыпала содержимое на стол.

— Косточки?

— «Лимонные косточки. Почти каждый день после революции вы приходили ко мне в пекарню и снова и снова просили рассказать, как я приехала сюда из России, что видела по дороге, как у меня там, дома. Вы мне говорили о том, как бы вам хотелось увидеть блеск Средиземного моря, навестить родственников на юге, но вы не можете этого, потому что отец не берет вас с собой, а в одиночку женщина путешествовать не может. Что вас останавливает?

— Для женщины невозможно путешествовать одной, это же ясно, — ответила мадемуазель Вар, удивляясь, что приходится говорить такие очевидные вещи.

— Но не для Николь. Ей хватает смелости плевать на правила, а мы ее за это наказываем. Загляните к себе в сердце и спросите почему. Потому что она делает то, чего вы хотели бы, да не можете. Я не сужу. Мы все сами создаем себе клетку, но не надо создавать клетки для других.

— Мы сказали то, что сочли правильным, — подытожила мадам Оливье. — Я и без того слишком далеко зашла — как всегда. Давайте лучше приступим к дегустации: если у меня будет рот занят, я лишнего не ляпну, — как бы извиняясь, добавила она.

— Вы не открыли мне ничего такого, чего я не знала бы сама, мадам Оливье, и я ценю вашу честность. — Николь налила несколько бокалов. — Бывает, что правду трудно говорить и трудно слушать. Давайте на этом и остановимся.

Наташа аккуратно уложила иконку и ключ обратно в сумочку.

— Начнем с белого, — предложила Николь. — Мадам Оливье, вы, конечно, все это знаете, я говорю для Наташи и Жоэль: глубоко вдохните аромат, потом наберите в рот большой глоток, так, чтобы прихватить воздуху, и сплюньте. Не слишком обо всем этом задумывайтесь, попытайтесь просто определить вкус. Первое слово, которое придет вам на ум.

— Какое угодно? — уточнила Жоэль. — Я думала, есть какие-то определенные слова, которые надо произносить.

— Правил нет, и все ощущают вкусы по-разному, что тоже является элементом этого развлечения, — ответила Николь. — Представьте себе, что вы описываете вкус ребенку. Расскажите какую-нибудь историю.

Жоэль сделала глоток и сплюнула.

— Юг, солнце на воде. Гм, лимонные деревья, цвет миндаля, море…

— Цвет миндаля — попадание! — обрадовалась Николь. — Хорошее вино переносит нас в иные места.

— Земляника, сено, новые перчатки для верховой езды. Долгая летняя пора в те годы, когда я еще не была замужем, — произнесла мадам Оливье, вдохнув запах из бокала. — Идеальное розовое в данном случае. Этот бленд можно утвердить.

Женщины приступили к следующему вину.

— Поджаренная мука, лимонный крем, соль Черного моря — у нее совсем особый вкус, — задумчиво протянула Наташа.

— Ты права, хотя я понятия не имею про соль, — ответила Николь. — Тем не менее хороший набор нот для шампанского.

— Еще бы, — отозвался Ксавье. — Плоды моего личного труда — вот это вино. Луи продаст его в России за бешеные деньги.

Он усмехнулся, вытер бокалы и разлил лучшее красное вино Николь.

— Значит, ваш торговый агент все-таки в России? Его нужно оттуда немедленно отозвать! — воскликнула мадам Оливье.

— Он доехал только до Саксонии. Там вполне разумная торговля, и потому он там. По происхождению он немец, и у него в том регионе хорошие связи, — соврала Николь.

Торговля там все же не так хороша, как в России. Особенно для шампанского. Наверное, я опять говорю лишнее, а вы склонны рисковать больше всякого другого, но если вы цените этого человека, пусть он побыстрее возвращается. Сейчас все отзывают своих представителей из Лондона и Санкт-Петербурга. Там, говорят, арестовывают всех французов без разбору.