— Прыгай, поймаем! — крикнул молодой солдат.

На два этажа выше стоял молодой парень, возбужденный вином и весельем. Он покачнулся:

— Ладно, сейчас прыгну. Обещаешь поймать?

— Не будь маменькиным сынком, доверься судьбе и шагни в пустоту. Слава или смерть! — крикнул в ответ солдат.

— Ставь сетку! И если что, передайте маме, что я ее любил!

Народ встретил это признание в сыновних чувствах вздохами и смешками.

Солдат скомандовал своим товарищам, и они выстроились лицами друг к другу, переплетя руки.

Парень прыгнул, раскинув руки как крылья:

— «Лечу!

Все дружно ахнули, когда он упал. Николь крепко зажмурилась, ожидая тошнотворного глухого стука. Но вместо этого грянули аплодисменты, и, открыв глаза, она увидела, что парнь благополучно приземлился в колыбель из рук, солдаты поймали его и аккуратно поставили на ноги.

— Браво! — Рядом оказалась Тереза, она орала, хлопала в ладоши, от прозрачного платья веяло духами.

— Епсог! Епсог![37]

Прыгнувший раскланялся.

Николь восхищалась и злилась одновременно. Как можно так свободно и так легкомысленно играть собственной жизнью?

На балконе появился другой человек, небрежно растрепанные каштановые волосы посеребрила луна.

— За виноградники Клико! — крикнул он.

Николь замерла.

— Дорогая, это же ваш деловой партнер, Лоран… Лео… нет, он же Луи! И ради вас. Пошлите ему воздушный поцелуй! Это восхитительно! — заговорила Тереза возбужденно. — Вы их всех держите на одной ладони.

— Да или нет?! — крикнул «Луи, не сводя глаз с Николь.

Туда же повернулись взгляды всей публики — с помощью Терезы, кокетливо указавшей на подругу.

Николь в ужасе покачала головой.

— Скажи, что ты их оставишь, — и я спущусь по лестнице и буду вечно тебе служить! — крикнул Луи.

Женщина рядом с Николь вздохнула. Остальные махали веерами, очарованные такой романтикой.

— Спасите его, сохраните виноградники! — прошептала юная красавица в белом платье.

— Да пусть прыгает, дайте ему рискнуть! — рявкнул солдат из цепи. — А я постараюсь, чтобы он пролетел мимо. Отдайте свои виноградники мне, и будем вместе делать отличное вино.

Предложение было встречено взрывом хохота.

Николь встретилась взглядом с Луи. Он раскинул руки, как Иисус на кресте, и шагнул к краю.

— Я бы отдал жизнь за тебя и за виноград. И если я прыгну, ты навеки останешься одна, — объявил Луи.

Он был пьян до изумления.

— Перестань, прошу тебя, шею сломаешь! — крикнула ему Николь.

— Я в твоих руках, — выкрикнул он, шатнувшись к краю.

— Я не стану ничего обещать, Луи. Слезай!

Он прыгнул. Линия оказалась не готова, и солдаты дернулись, чтобы его поймать. Кто-то в ужасе вскрикнул. Николь задержала дыхание, застыв от страха.

Луи приземлился благополучно. Она не стала ждать его торжествующего взгляда.

Как он посмел выставлять ее на посмешище?! Николь бросилась прочь сквозь веселую толпу, смахивая злые слезы. Над ней смеялись. Кто-то подставил ножку, она споткнулась и ударилась коленом. Поднявшись, захромала прочь. Какой-то мужчина поймал ее за руку и притянул к себе слишком близко. Она отвесила ему пощечину, встреченную раскатами смеха.

— Шутки надо понимать, деревенщина!

Выскочив наружу, Николь остановилась перевести дыхание. Небо было полно звезд, хотелось снова оказаться в тишине реймсской ночи, почувствовать запахи росы и земли на рассвете.

— Прости, я как прыгнул, так сразу понял, что дурак, но было поздно. Зато протрезвел. — Луи пристроился рядом, стараясь не отставать.

— Иди к черту.

— Это не твоя публика, Николь.

— Оставь меня, не дави. Я буду жить как хочу.

— Я принял решение — в тот момент, как меня на ноги поставили. Отправляюсь снова в путь. Я всегда к твоим услугам, когда понадоблюсь, но меня нельзя продавать вместе с землей и бочками.

— Поступай, как считаешь нужным, а своими делами я займусь сама.

— В тебе видят богатую вдову, созревшую для жатвы, и ничего больше. Будь осторожна. — Луи резко развернулся и ушел.

Одиночество казалось сокрушительным. Весь обратный путь к дому Терезы на Рю-де-Бабилон Николь прошла не останавливаясь. Выбранные подругой тесные атласные туфли резали ноги.

Николь помог уснуть большой бокал бурбона — здесь она приобрела такую привычку, — и пришло блаженное забвение. Всю ночь ей снилось, что она падает, а проснулась от шума в голове и стука в дверь.

— К вам посыльный, мадам.

— Пусть оставит записку.

— Он говорит, что дело срочное и что должен рассказать вам лично.

Николь набросила халат.

В прихожей стоял, смущаясь, подросток, большими глазами разглядывая роскошь позолоченного особняка.

— Я выучил наизусть, мадам Клико. — Он откашлялся, посмотрел на потолок, вспоминая слова, которые выдал на удивление монотонно и без выражения: — Какого черта лысого ты там делаешь, болтаясь с этой аристократической шоблой? Ты нужна здесь. Гильдия виноделов избрала тебя. Ты будешь открывать парад в день Сен-Винсента в деревне Бузи двадцать второго января. Ты первая женщина, удостоенная такой чести — не то чтобы ты ее заслуживаешь. И хоть ты нас бросила, мы хотим воздать должное твоему мужу, а он тебя высоко ставил. Поэтому мы надеемся, что ты примешь эту честь и вернешься со всей скоростью, которую могут обеспечить парижские клячи. Эмилю, который принесет тебе эту весточку, дай за труды золотой. Он читать не умеет, и я тоже, так что все, что хочешь сказать, передай ему. У него хорошая память на слова — почему я его и послал. — Мальчишка закончил и вздохнул с облегчением.

— Ты мне только не сказал, от кого послание, — засмеялась Николь. — Сама угадаю: Ксавье?

Мальчик просиял:

— Как вы узнали?

Она щелкнула его по носу.

— Голодный, небось. Пойдем на кухню, что-нибудь ноешь.

— Прошу прощения, времени нет. Мать мне дала с собой хлеб и сыр, а моя телега стоит на улице, я должен доставить груз и сегодня вернуться. Десять тысяч бутылок, и все на один адрес: мадам Шан-Рикар, самая богатая вдова Парижа. А бутылки ваши, мадам. На каждой пробке — «Клико». Луи организовал заказ у Ксавье и сказал, что вы их вместе продали на балу. Отличная работа, мадам, никогда не видел их столько сразу.

— Кто твоя мать?

— Мари Жумель, мадам.

Это была проститутка, которую Николь видела жизнь тому назад, в день революции на площади, где Мари торговала вразнос своим изнуренным телом. Сейчас она — одна из самых верных ее работниц, потому что Николь верила в «падших» женщин, которые просто пытались прокормить детей.

— Матери передай мои наилучшие пожелания. А это тебе за труда. — Николь дала ему два золотых, которые он попробовал на зуб, вздохнул, когда монеты подались, как и положено подлинным, и сунул их поглубже в карман, — Я не должен возвращаться без ответа, — сказал он серьезно.

— Можешь передать Ксавье, что я обязательно приеду. Я бы ни за что на свете такого не пропустила. Запомнишь?

Мальчишка пренебрежительно сплюнул:

— Легко.

Идеально. Можно будет на время удрать из Парижа, почтить Франсуа на параде, потом подписать договор с Моэтом и оставить прежнюю жизнь за спиной.

День святого Винсента — фестиваль виноградарей — выдался ясным и холодным. Как говорили люди, покровитель виноделов улыбнулся. В прошлом году был град, и год вышел жуткий. Яркое январское солнце считалось хорошим знамением, и все радостно крестились, шагая в такт барабанам и корнетам мимо мэрии с хлопающим на ветру триколором.

Чепец и алая мантия Бузи придавали Николь некую анонимность и важность. В городе царило праздничное настроение, все слушки про Франсуа были забыты — по крайней мере, на этот день. Именно в честь его памяти виноградари доверили Николь открывать парад, так что, быть может, она слишком поспешно заклеймила всех жителей Реймса как своих врагов. Первая в истории женщина, открывающая парад. Как бы гордился Франсуа! Ему была бы приятна еще одна ее победа над традицией.