— И вы тоже, милая? — спросила Тереза.

— Я тоже — что?

— Распоряжаетесь мужчинами, естественно, что же еще? Вы думаете, я не заметила, как действует ваше обаяние на всех этих бедняг?

Николь засмеялась:

— Моя единственная страсть — вино. А эти мужчины — дегустационный комитет. Довольно неохотно, но они все же позволяют мне вести с ними профессиональные разговоры.

— Чушь. Они все вами зачарованы. — Тереза говорила с легким испанским акцентом, и от этого казалось, что она перекатывает слова, как горячие угли, между двумя рядами белейших и ровнейших зубов. Длинным ногтем указательного пальца она показала на Наполеона: — Он любит шампанское Моэта. Все время твердит о тончайших пузырьках, о вкусе Франции. Нам с Жозефиной полагалось бы вдвоем пить его ящиками — по общему мнению, это единственный напиток, который достоин внимания дамы. Вот почему я пью виски. — Николь засмеялась так, что прыснула вином.

Рядом с ними появился Франсуа.

— Сплевывает! — с гордостью воскликнул он. — Мало тебе поучать комитет виноделов; я слыхал, что ты буквально задавила знаниями нашего блестящего вождя. Надеюсь, твои суровые слова нас не погубят.

Тереза пристально всмотрелась в него:

— А кого это вы тут прятали целый вечер? Вы знаете друг друга? Потому что если нет, я настоятельно рекомендую вам познакомиться.

— Мой муж, Франсуа.

Она представила ему свою новую знакомую.

— А, вы уже его одомашнили. Отлично, моя дорогая. Ваш безупречный вкус явно простирается и за пределы виноградников. Если так, я оставляю его вам.

— Если бы я не был так занят, прибирая за длинным языком моей жены, я наверняка нашел бы время узнать вас получше, мадам Тальен.

— В следующий раз, когда мне понадобится поставить на место мужа Жозефины, я буду знать, кто это может сделать. Кажется, Николь отлично разбирается в вашем деле, но боюсь, что Наполеон в изрядной степени препятствует ее планам.

— И моим, — сказал Франсуа. — Наши самые заманчивые рынки сейчас закрыты.

— Тогда мне придется искупить плохие манеры моего друга. Я представлю вас свету, mes amours[34]. В каждом салоне Парижа, где я бываю, выпиваются ящики шампанского. Живая сельская девочка и ее красавец муж, которые делают собственное шампанское, — в вас просто влюбятся. Обещаю, я пошлю за вами, как только смогу это устроить.

— Рынки Парижа — наша мечта. Кое-какие связи у нас есть, но если нас представите вы, это будет чудесно, — улыбнулась Николь, слегка загипнотизированная этой соблазнительницей.

Рекомендация от блестящей и скандально известной мадам Тальен положит конец всем бедам.

— Я то и дело нарушаю брачные обеты, как положено любой разумной женщине, но никогда не нарушаю обещание, данное друзьям. А сейчас я предложила бы вам повести жену танцевать, пока ее не увели прямо у вас из-под носа.

Они танцевали, и вихрем кружился вокруг них зал. Перспектива рекомендации от королевы парижского общества — это богом посланная возможность, если удастся наскрести в погребах что-нибудь на продажу. Новая надежда росла в душе Франсуа, приводя его в полнейший восторг.

Когда у Николь голова закружилась так, что танцевать она больше не могла, они с Франсуа вышли подышать на улицу. В небе висела огромная оранжевая луна поры урожая, ярко и чисто светили звезды.

— Проведем ночь в хижине, мой светлячок. Поедем на моей лошади, а за Клементиной присмотрит Жозетта.

«Да, — подумала Николь. — Обеспечив себе Париж, почему бы не забыть ненадолго о заботах и не провести ночь в тайном убежище?»

Лошадь шла галопом через сумеречные виноградники, и луна освещала путь к хижине пастуха. Комната словно ожидала их, как было в ночь свадьбы. Все фонари горели, на кровати громоздились меха, булькал самовар и горел огонь на решетке очага.

— Ты это заранее задумал!

— У нас годовщина. А ты опять ничего не помнишь, Бабушетта? Слишком ушла в свои бухгалтерские книги!

Теперь понятно, откуда и в честь чего те подарки перед балом. Как она могла забыть?

— Перестань болтать и поцелуй меня. — Она закрыла глаза.

— Холодно. — Франсуа отвернулся. — Пожалуй, горячий пунш нам не помешает. Я сейчас сделаю.

Она взяла бокалы, но на душе почему-то стало тяжело.

— Что такое? У тебя руки так дрожат, что бокалы звенят. Дай-ка я тебе помогу. Залезай под одеяла.

Николь устроилась рядом с мужем, положила голову ему на грудь и стала смотреть на звезды. Франсуа замерз как ледышка даже под грудой мехов. Надо бы крышу починить в этой развалине, стало бы теплее. О чем они только думали, когда рванули сюда в такую не по сезону холодную ночь?

— Видишь вот эту, прямо над нами? Это охотник Орион. Три вертикальные звезды — его меч. Когда-то мне казалось, что, когда он в небе, мне ничего не грозит, но сейчас я уже не так уверена.

— О чем ты? — Голос Франсуа прозвучал как-то отстраненно.

Что-то было не так.

Николь повернулась его поцеловать, но он уже спал, дыша часто и неглубоко. Луну заволокло тучами, небо стало мокро-серым. Франсуа вздрагивал во сне. Николь натянула одеяло ему под подбородок и пожалела, что они сейчас не дома, где можно было бы разжечь огонь пожарче.

Сон к ней не шел. Николь встала и вышла подышать ночным воздухом, подумать. Она двигалась, осторожно ступая, пока глаза не привыкли к темноте.

Все, что у них было, они с Франсуа вложили в любимое дело. Сожаление бессмысленно, но именно оно перехватило ей горло, грузом легло на плечи. Никогда еще положение не казалось ей столь безнадежным.

Николь шла дальше. Громко жаловались в ночи совы. Водянистой полоской разгорался в сером небе рассвет, высвечивая увядшие виноградные листья и высохшие грозди.

Она вернулась в хижину и тихонько притронулась к щеке Франсуа, чтобы разбудить. Смахнула у него с глаза соринку — и ахнула: глаз был мокрым. Нагнулась ниже — кровь!

Николь схватила фонарь и поднесла к его лицу — Франсуа плакал кровавыми слезами! Она подняла егоза плечи, посадила — он завалился набок. Она встряхнула его — он замычал, но не проснулся. Николь промокнула кровь подолом платья.

— Франсуа! Милый, проснись, ради бога! — шепнула она. Потом закричала: — На помощь! Кто-нибудь, помогите!

В ветвях заверещала стайка скворцов.

Она бросилась к двери — слава богу, между радами уже шли рабочие.

— Помогите!

Кто-то прибежал, размахивая палкой. Это был Ксавье, Николь потащила его к Франсуа.

— Господи! — Ксавье пощупал пульс и перекрестился. — Господи Иисусе, пресвятая Богородица! Оставайся с ним, я бету за врачом.

— Быстрее! — хрипло бросила она вслед.

Николь пыталась согреть Франсуа своим телом, сжимала его руки в ладонях, переплеталась с ним ногами. Он не шевелился. Николь молилась, плакала. Шипели и трещали угли. Скворцы чертили зигзаги в небе.

Она знала, что его душа уходит, и прижималась к нему все крепче.

— Франсуа, не надо! Останься со мной!

И тут она увидела — на полу рядом с кроватью пустой флакон крысиного яда.

— Боже мой, Франсуа!

Она взяла себя в руки. Просто совпадение. Крысиный яд во всех домах держат.

Застучали копыта, взметнулась пыль у дверей. Николь сунула флакон под кровать.

Поспешно вошел доктор, сильные руки помогли ей встать.

— Позвольте мне взглянуть на него, мадам.

Он попытался расшевелить Франсуа, послушал его сердце, пощупал пульс на одной руке, на другой. Потом повернулся к Николь и печально покачал головой:

— Примите мои соболезнования.

Она метнулась к неподвижному телу мимо доктора, но у нее подкосились ноги.

Ксавье помог ей встать и бережно подвел к огню.

— Пусть доктор делает свое дело. — Он положил руку ей на плечо и склонил голову.

Врач убрал одеяло, расстегнул жилет и рубашку Франсуа. Николь ахнула: вся кожа была в черных пятнах.

— Брюшной тиф, мадам. Классический случай.

Она уткнулась в куртку Ксавье. Ее муж не принимал яда, ей нечего было предотвращать, он не собирался ее покидать. Но какая теперь разница?