Действие этого закона едва началось, чтобы оказать сколько-нибудь существенное влияние на нынешнюю войну. Только с появлением неопровержимых доказательств неизбежности гигантских потерь среди армейских офицеров, прежде всего – пехотных, были сделаны шаги в направлении создания института ускоренной подготовки офицеров из числа образованных молодых людей. Эта мера тем не менее оказалась недостаточно совершенной, поскольку студенты, уже приступившие к занятиям в высших учебных заведениях, получали разрешение отсрочить начало своей военной подготовки до окончания курса наук. Эта практика отражала отчетливое стремление как можно меньше вредить интересам отдельных личностей, не лишая их возможности завершить образование в области специальных научных и технических исследований, что в будущем сулило принести армии значительную пользу. Во всяком случае, после подведения итогов было доказано, что полученных таким путем офицерских пополнений будет недостаточно для покрытия потерь и удовлетворения потребностей новых воинских формирований. Было необходимо создать специальные курсы, на которые принимались бы унтер-офицеры, особо отличившиеся по службе или приобретшие это право за счет более высокого образовательного ценза. При этом было нарушено правило, согласно которому офицеры должны были иметь равное военное образование, что привело к появлению офицеров, хорошо подготовленных к исполнению своих обязанностей, и тех, чья подготовка ограничивалась четырьмя месяцами. В свою очередь, среди этих последних имелись как люди, имевшие хорошую общеобразовательную подготовку, закончившие сельские или городские училища, так и почти малограмотные. Верно, однако, и то, что среди этих малообразованных людей многие имели большой боевой опыт.

Огромные трудности, с которыми мы столкнулись при доведении наших офицерских пополнений до стандартов, сравнимых с принятыми в западных державах, вполне естественны. Чтобы это понять, достаточно учесть хотя бы соотношение числа городских и сельских жителей и то, какой не значительный процент составляли в России образованные сословия сравнительно с общей численностью населения. Потребности армии, насчитывающей миллионы солдат, необъятны. Было тем не менее множество случаев, когда люди, прошедшие ускоренную подготовку и произведенные в офицеры, отлично себя проявляли; многие, начавшие кампанию рядовыми солдатами, к концу 1916 года становились батальонными командирами. В то же время молодые офицеры, поступившие на службу только в конце войны, также командовали батальонами. Столь быстрое производство легко объяснимо, если вспомнить, что в июле 1915 года дивизии, пришедшие ко мне на помощь, имели номера начиная со 125-й, тогда как в мирное время самый большой номер армейской дивизии был 52-й.

Не меньше неприятностей вызывало формирование и полное укомплектование штабов начиная со штаба дивизии и выше. Эта проблема особенно затрудняла деятельность Генерального штаба. В начале войны, исходя из предположения о скоротечности конфликта, Военное министерство закрыло Николаевскую академию Генерального штаба, направив два старших курса на штабную работу, а младший курс возвратив в строй. Потребовалось два года войны, чтобы осознать необходимость организации специальных лекций, чтобы усилить сообщество офицеров Генерального штаба новым пополнением, поскольку реальная численность закончивших академию была совершенно недостаточна как по условиям войны, так и из-за постоянной необходимости формирования новых штабов. Многие направления деятельности Генерального штаба пришлось закрыть, однако недостаток сотрудников по-прежнему продолжал ощущаться. Летом 1916 года в Николаевской академии были организованы краткосрочные курсы, на которые были в основном направлены офицеры, уже имевшие опыт практической работы в полковых штабах. Нахождение кандидатур на занятие более высоких постов не вызывало особых трудностей; несмотря на колоссальное увеличение числа командиров армейских корпусов и начальников дивизий, это просто означало более быстрое производство для лиц, которые хорошо зарекомендовали себя в боях. Таким образом, к началу 1917 года имелось несколько командующих армиями, которые в начале войны были только командирами дивизий.

Германцы нанесли нам первый удар примерно в середине апреля, и его последствия дали о себе знать немедленно и самым серьезным образом. По уже упомянутым причинам весь Юго-Западный фронт был вынужден отступить – не только части, уже спустившиеся на равнины Венгрии, но также и те, что занимали перевалы в Карпатских горах. Если бы это отступление не было проведено, то расходящееся движение германских войск в направлениях на Перемышль и Лемберг постепенно привело бы к пресечению единственного маршрута, по которому наши войска могли спуститься с горных перевалов. Совершенно ясно, что для удержания перевалов требуется меньше сил, чем для защиты горных отрогов, где можно подвергнуться нападению в любом пункте.

Положение русских армейских корпусов, которые только что спустились с гор в предгорья Карпат, сильно осложнилось, и у наших частей не хватало сил сдерживать натиск германцев и австрийцев, воодушевленных своими недавними успехами. В то время они демонстрировали намного больше упорства в обороне, а в атаке проявляли гораздо больше стремительности и натиска. Допрошенные о причинах такого поведения пленные отвечали в том смысле, что раньше, когда австрийские солдаты ясно видели, как победа склоняется на сторону русских, они не считали нужным проявлять упорство и тем самым только продлевать войну. Теперь же, напротив, уверовав в победу своего оружия, они готовы сражаться для ее достижения, чтобы как можно скорее закончить войну.

Однако австрийские победы оказались недолговечны. Благодаря сверхчеловеческому напряжению наших железных дорог в Галицию было постепенно доставлено достаточное для восстановления баланса сил количество русских войск. Достичь этого удалось ценой значительного ослабления сил Северо-Западного фронта. Зачастую солдаты сразу же после прибытия шли в бой и добивались местных успехов. Среди прочих армейских корпусов Северо-Западного фронта, переброшенных в Галицию в мае, был и мой 6-й пехотный корпус.

Когда мои войска были сняты с фронта по рекам Бзура и Рава, я на автомобиле поехал в Седлец[72] – корпус перевозился по железной дороге, – чтобы встретиться там с главнокомандующим Северо-Западным фронтом генералом Алексеевым, который направил меня дальше, в направлении на город Холм[73], занятый 4-й армией генерала Эверта, впоследствии ставшего главнокомандующим Западным фронтом.

Алексеев намеревался направить два армейских корпуса (один из них – мой) для нанесения флангового удара по австро-германским войскам, наступавшим на расположенный недалеко от нас правый фланг Юго-Западного фронта. Прибыв в штаб генерала Эверта, который находился в местечке Ново-Александрия[74], я узнал, что усилившееся давление австрийцев на армию генерала Щербачева[75] на линии реки Днестр побудило Верховное командование направить мой армейский корпус дальше, в распоряжение генерала Щербачева, вместо того чтобы принять участие в вышеупомянутом фланговом ударе, который сулил отличные результаты.

Таким образом, 6-й армейский корпус, не выгружаясь из эшелонов, был отправлен прямо в Лемберг (Львов).

Не имея ни малейшего представления о боевой обстановке на юго-западном театре боевых действий, я продолжил свою автомобильную поездку в штаб этого фронта, чтобы встретиться с генералом Ивановым в надежде получить от него необходимые сведения. Должен с сожалением заметить, что в штабе и от самого генерала Иванова я не узнал ничего обнадеживающего. Здесь уже определенно решили, что в случае, если неприятель продолжит наступление, мы не станем оборонять Перемышль более упорно, чем обыкновенное сильное полевое укрепление. Поскольку было совершенно ясно, что австро-германские части намереваются обойти крепость с обоих флангов, не пытаясь взять ее штурмом, определили – если германский маневр окажется успешным, то крепость должна быть оставлена. Приказ об этом уже был отдан, но в последний момент отменен, так как положение наших войск как будто упрочилось. Несмотря на это, как раз в данный момент оборудование крепости эвакуируется. Общее впечатление, которое сложилось у меня после остановки в штабе генерала Иванова, было таково, что и сам генерал Иванов, и его штаб в значительной степени потеряли мужество и веру в возможность остановить австро-германское наступление. Медленное движение моего корпуса по железной дороге и неизбежная задержка при перегрузке в новые эшелоны на австрийской границе позволяли мне надеяться прибыть в Лемберг не позднее своего штаба. Более того, я рассчитывал, что преимущество автомобильного транспорта позволяет до этого еще заехать в штаб генерала Щербачева и получить там более подробные сведения о положении на том участке фронта, куда я должен выступить со своим корпусом.