Касательно действий, которые в 1917 году предполагалось предпринять согласованно с нашими союзниками, было решено, что в случае, если союзники начнут наступление во второй половине зимы, мы должны будем провести на каждом из фронтов заранее подготовленные боевые операции на сравнительно небольших участках позиций длиной от пятнадцати до двадцати километров, не имея намерений особенно глубоко проникать во вражеское расположение. Сущность этих операций заключалась в сковывании австро-германских войск, занимавших позиции на их Восточном фронте. К моменту, когда наши союзники начнут весеннее наступление, мы также должны быть готовы двинуться вперед, пустив в дело наибольшее возможное количество армейских корпусов и используя максимальное количество материальных ресурсов. Такие операции должны быть проведены на всех четырех фронтах. Об окончательном выборе места для нанесения главного удара будет сообщено несколько позднее, чтобы максимально уменьшить вероятность того, что враг получит эти сведения путем шпионажа, разведки или верного анализа обстановки. Не менее трех четвертей всей тяжелой артиллерии, уже вступившей в строй зимой 1916/17 года или пока еще создаваемой, будет отправлено на фронт, выбранный для основного наступления. Вскоре из этой артиллерии был сформирован 48-й армейский корпус, отданный под команду генерала Шейдемана, о котором я уже упоминал в связи с нашими наступательными действиями в окрестностях Двинска. Особенность этого корпуса состояла в том, что все его боевые части были исключительно артиллерийскими; в остальном он примерно соответствовал обыкновенному армейскому корпусу.

На следующий день, 31 декабря, поступило окончательное подтверждение информации об убийстве Распутина. С уверенностью могу сказать, что это известие было воспринято всеми как свидетельство начала существенного очищения политической атмосферы. Люди думали, что это убийство устранит одну из основных причин возникновения всевозможных абсурдных россказней, сеявших в народе смуту. В действительности же произошло обратное. Случилось так, что убийство «старца» послужило толчком к возникновению еще больших внутренних волнений и к более широкому распространению всякого рода нелепых слухов, связанных с его именем. Убийство Распутина было настолько серьезным событием, что мне пришлось отложить поездку в Петроград, тем более что открытие Межсоюзнической конференции по независящим от нас причинам было перенесено на середину января 1917 года.

Рассуждал я следующим образом: моя поездка в столицу станет первым посещением Петрограда начальником штаба Ставки за все время войны, поскольку ни один из моих предшественников, не имея заместителя, вполне осведомленного обо всех текущих делах, не мог позволить себе отлучиться из Главной квартиры хотя бы всего на несколько дней. Даже прямой телефонный провод, проложенный, кстати, только в ноябре 1916 года, не мог решить всех проблем. Я опасался, что мое прибытие в Петроград могут связать с убийством Распутина. Кроме того, если по той или иной причине за время короткого пребывания в столице мне не удастся посетить императора – а в тот момент с военной точки зрения необходимость такой встречи отсутствовала – то мое поведение могут ошибочно посчитать признаком нарушения нормальных отношений между Верховным главнокомандующим и начальником штаба Ставки. Подобная идея могла иметь весьма серьезные последствия, если бы со временем получила распространение в войсках. Мне пришлось отложить свою поездку до Нового года (по старому стилю) – только тогда я смог выехать в Петроград.

Вскоре по прибытии императора в Царское Село произошло несколько событий, имевших важное внутриполитическое значение. Председатель Совета министров А. Ф. Трепов вторично просил государя об отставке со своего поста. На сей раз его прошение было принято. Основной причиной отставки он назвал неудобство своего положения в Государственной думе, членам которой он пообещал – не сумев исполнить обещанного – замену нескольких министров, и среди них – министра внутренних дел Протопопова.

После открытия в ноябре сессии Государственной думы стало ясно, что ни о какой совместной работе ее членов с министром внутренних дел Протопоповым не может быть и речи. Достаточно сказать, что министр ни разу не отважился подняться на думскую трибуну. Он избегал даже появляться в стенах Думы. Преемником А. Ф. Трепова был назначен князь Голицын; заседания Думы прерваны, а новая сессия назначена на конец февраля. Перерыв в заседаниях можно было объяснить желанием нового председателя Совета министров князя Голицына войти в курс текущих дел, прежде чем начать изучение находящихся на рассмотрении Думы законодательных предложений и выступить с речью при открытии новой сессии. Назначение князя Голицына стало неожиданностью как в российских правительственных кругах, так и для политических деятелей. Когда-то, еще до первой революции 1905 года, князь Голицын, ничем особым не выделяясь, губернаторствовал в Архангельске и в Твери. Став затем сенатором, он не принимал активного участия в политической жизни страны. Естественно, в Петрограде велось много разговоров о причинах, по которым император выбрал князя Голицына. Большинство было склонно объяснять это назначение тем, что князь был известен императрице как член так называемого Татьянинского комитета[142] и Комитета помощи русским военнопленным в Германии.

В первом из двух этих комитетов, созданном для оказания помощи семьям лиц, пострадавших от войны, председательствовала любимая дочь императора великая княжна Татьяна; второй возглавляла сама императрица.

Общественное мнение выражало изумление по поводу вручения столь ответственного поста такому малоопытному человеку, никогда не имевшему связей в думских кругах и отставшему от административной работы; признавалось, впрочем, что в пользу нового премьера свидетельствует его честность, доброжелательность и спокойный характер, соединенные с горячим патриотизмом и прекрасными гражданскими качествами. Многие были довольны уже тем, что пост председателя Совета министров не достался Протопопову. Вскоре после его назначения о Голицыне говорили, что он намерен использовать все свое влияние для замены Протопопова каким-либо другим лицом. Рассчитывали на то, что он сможет повлиять на императрицу, поскольку встречается с ней не только в качестве премьер-министра, но и как член вышеупомянутых комитетов. Об этом намерении он говорил мне лично, и у меня нет оснований предполагать, что в действительности он не стремился добиться его выполнения.

Другим весьма значимым событием стало назначение военным министром вместо Шуваева генерала Беляева. С августа 1916 года генерал Беляев был представителем русской армии при главной квартире короля Румынии Фердинанда. Когда советником Фердинанда Румынского был назначен генерал Сахаров, должность генерала Беляева была упразднена. Последним поручением, которое он выполнял в прежнем качестве, стал его приезд в декабре 1916 года в Ставку на совещание главнокомандующих, где он представлял генерала Сахарова. Перед войной и во время мобилизации он служил одним из заместителей начальника Генерального штаба и имел какое-то отношение к составлению так называемых «большой» и «малой» программ увеличения численности армий. Великолепные результаты мобилизации обеспечили ему репутацию талантливого кабинетного работника. Благодаря этому уже в ноябре 1915 года ходили упорные слухи относительно того, что в случае ухода с поста военного министра генерала Поливанова его преемником будет назначен Беляев и что тогдашний председатель Совета министров И. Л. Горемыкин, естественно, эту идею одобряет.

Совершенно случайно я приехал в Петроград примерно в середине ноября 1915 года и задержался в городе на два дня – за всю войну вплоть до декабря 1916 года это было мое единственное посещение столицы. Будучи лично близко знаком с И. Л. Горемыкиным, я счел необходимым посетить его и просветить насчет того, что представляет собой генерал Беляев как солдат и администратор. Я, помнится, высоко оценив добросовестную работу Беляева, связанную с проведением мобилизации, сравнил тогда его назначение на пост военного министра с назначением министром финансов очень опытного бухгалтера, вполне овладевшего правилами ведения учетных книг, но совершенно невежественного во всем, что касается финансовой науки. Я не мог не отдать должное тщательности и аккуратности, которые отличали необыкновенно методичную работу генерала Беляева, и его всестороннее знание правил кабинетной управленческой деятельности. Одновременно я указал на многие недостатки генерала, которые делали его неподходящим кандидатом на столь высокий пост. Кроме того, он не пользовался авторитетом у армейских начальников. В декабре 1916 года во время его посещения Ставки возник вопрос о его дальнейшей службе. Сам он просил о назначении на строевую должность, рассчитывая получить командование армейским корпусом. Поскольку он не имел серьезного опыта командования войсками в боевой обстановке, я считал, что будет вполне достаточно назначить его начальником пехотной дивизии. В этом смысле я и говорил о нем с императором. Его величество, прощаясь с Беляевым перед его отъездом в штаб-квартиру генерала Сахарова для доклада о совещании, сообщил ему о своем решении сделать его командиром дивизии. Примерно 1или 2 января, вскоре после того, как государь отбыл из Могилева, я получил от него телеграмму, в соответствии с которой генералу Беляеву следовало немедленно выехать в Петроград и явиться к императору. Сначала я не придал этой телеграмме никакого значения, и только по прошествии некоторого времени я неожиданно понял, что Беляев был вызван в связи с его назначением на какой-то административный пост. Тем не менее мне и в голову не могло прийти, что в Петрограде его назначат военным министром. Тут определенно чувствовалось влияние императрицы, которая была знакома с Беляевым по тем же комитетам, что и с князем Голицыным.