Более того, эти люди не стесняются разглашать имена лиц, «повинных» в том, что их обошли монаршей милостью. Помнится, я еще сказал, что они бывают склонны даже детям и внукам своим наказать, чтобы те не забывали, кто совершил в отношении их предков ту или иную несправедливость. Таким образом, расплатой за благодеяние, оказанное одному человеку, становится образование целой группы недовольных. Разумеется, всегда предпочтительнее удовлетворить поданное прошение, нежели его отвергнуть, но при этом никогда не следует упускать из виду возможные последствия, сколь бы незначительными ни казались допущенные при этом нарушения. В тот раз мне удалось доказать императрице свою правоту, внушив ей, что, хотя она и вольна облагодетельствовать кого угодно, не следует удовлетворять ходатайства, идущие вразрез с законом.

Межсоюзническая конференция, начало которой несколько раз откладывалось, была назначена на конец января 1917 года. Выбором в качестве места ее проведения российской столицы предпринималась новая попытка подтвердить общность интересов и согласованность действий военного командования всех фронтов государств «сердечного согласия». Однако, вспоминая прошедшие события, следовало отдать должное русскому Верховному командованию, которое не только на словах, но и на деле, невзирая на требования текущего момента, всегда стремилось к реализации этого идеала.

Когда Франция попросила великого князя Николая Николаевича нанести удар по Германии, чтобы тем самым помочь французским войскам остановить германское наступление, он не только санкционировал в августе 1914 года дальнейшее продвижение армейских корпусов Ренненкампфа в Восточную Пруссию, но и приказал ускорить наступление армии Самсонова, хотя вполне отдавал себе отчет в том, насколько бедны наши войска всем необходимым для продолжительного наступления.

Те же самые соображения руководили русским Верховным главнокомандующим, когда в мае 1916 года император дал Брусилову указание о начале вторжения в Австрию, чтобы помочь ослабить натиск австрийских войск на Италию. Это наступление лишало нас возможности нанести главный удар на Западном фронте, где нашей целью было изгнание германцев с русской территории. Данная операция была проведена несмотря на то, что в течение всего лета 1915 года, когда наши войска испытывали нехватку всех видов военного снаряжения, союзники не смогли оказать им никакой помощи, оставаясь на своем фронте практически пассивными.

Причины отсрочки наступательных действий на фронте наших союзников состояли в том, что французская армия не была укомплектована тяжелой артиллерией, а британская не закончила формирования и организации. Силы английской кадровой армии к тому времени уже практически истощились. Британская армия, пропорционально численности и боевой силе, которую она имела в начале кампании, отдала все, на что была способна. Наконец, когда в марте 1916 года германцы вели отчаянные атаки, рассчитывая сломить стойкость защитников Вердена, русская армия должна была перейти к активным действиям, хотя ее руководители вполне сознавали, насколько малы были наши шансы на какой бы то ни было успех.

Действительно ли наши операции в марте 1916 года оказали какую-либо помощь Франции, мы узнаем только в будущем, если германцы напишут подлинную историю этой войны, но, во всяком случае, мы выполнили все, что от нас требовалось. Поэтому желание союзников к более последовательному применению принципа согласованного ведения военных действий встретило у нас только удовлетворение.

Имелись все основания верить, что летняя кампания 1917 года укрепит это единство действий как в теории, так и на практике.

Участники конференции должны были прибыть в порт Романовский[151] на мурманском берегу, а оттуда по недавно завершенной строительством железной дороге, которая связала столицу с незамерзающей частью Белого моря, на экстренном поезде переехать в Петроград.

Для их встречи на Мурман был послан генерал граф Ностиц[152], бывший прежде нашим военным атташе в Париже.

Межсоюзническая конференция собиралась тогда в Петрограде впервые. Поездка делегатов конференции в Россию содержалось в тайне из-за риска нападения германских субмарин.

Еще свежа была в памяти трагедия, случившаяся во время поездки на военном корабле с создателем современной британской армии лордом Китченером[153].

Были приняты все мыслимые меры предосторожности, чтобы лишить наших врагов удовольствия пустить на дно корабль, везущий всех делегатов Межсоюзной военной конференции. Судя по полученным мной в Ставке докладам о конференции в Шантильи, можно было только изумляться, в каком неведении относительно условий проведения наступательных операций на русском фронте пребывают наши союзники в лице своих правительств или главных командований. Как видно, все они судили о нашем положении, опираясь на опыт ведения войны на своем театре военных действий. Они плохо понимали различия [природных] условий, в которых вели борьбу мы и западные союзники, недостаточно учитывали обширность пространств, на которых проводились наши операции, а также разрыв между масштабами действий и скудными средствами, которыми мы располагали для их выполнения. Как раз для уменьшения этого разрыва союзники если вообще и делали что-либо, то чрезвычайно мало – если не в абсолютных величинах, то, во всяком случае, соразмерно значимости и размерам нашего театра войны.

В течение длительного времени после начала войны союзники поставляли нам только те излишки предметов военного снабжения, которые заведомо превышали их потребности. При этом они ожидали от нас проведения таких крупных операций, которые почти превосходили их собственные возможности, несмотря на то что конференция в Шантильи утвердила принципы согласованного оперативно-стратегического планирования военных действий, единства целей и общности материальных средств их достижения. Последнее положение я считал скорее умозрительным построением, чем практически действующим правилом. Тем не менее нам следовало воспользоваться упомянутыми принципами, чтобы показать союзникам, до какой степени игнорировалось это правило прежде и как велика вероятность того, что оно останется без применения и в будущем. В то же время я надеялся, что на основе принятых в Шантильи решений мы сможем получить от союзников максимально возможное количество военного снаряжения самого лучшего качества.

Для более наглядного сравнения боевых сил и средств ряда наших фронтов с противостоящим противником я приказал генералу Лукомскому подготовить по моим указаниям схемы и диаграммы, отражающие это соотношение. Кроме того, были приведены для сопоставления данные о длине фронтов государств Согласия с указанием абсолютных и относительных значений численности дислоцированных на них сил союзников и войск неприятеля; количество – также абсолютное и относительное – имеющихся технических средств, тяжелых и легких орудий и пулеметов в сравнении с оснащением австрогерманцев. Эти диаграммы были составлены на основании данных, сообщенных участникам конференции в Шантильи. Они давали всестороннее и подробное представление о состоянии фронтов союзников и о степени их материально-технического превосходства над противостоящими группировками противника; о том, насколько лучше были материально оснащены армии союзников по сравнению с нашими; наконец, насколько русский фронт был слабее австро-германского во всех отношениях, за исключением числа батальонов. К этому можно добавить, что как наши союзники, так и неприятель имели возможность в полную силу использовать свою тяжелую артиллерию, тогда как у нас в этой части дело обстояло не лучшим образом, поскольку поставки снарядов и патронов по-прежнему были ограниченны.

Пока я перед второй поездкой в Петроград находился в Ставке, туда прибыл глава румынского правительства месье Братиану[154].