— Нет, — он поднимает голову и повторяет: — Нет.

— Но…

— Я эгоистичный ублюдок, куишле. Я выбрал тебя. И никогда не отпущу, никогда не позволю никому забрать тебя.

Я не понимаю, что плачу, пока его покрытая чернилами рука не стирает слезу с моей щеки. Образ лисы, который раньше преследовал меня по ночам, теперь вытирает мои слезы. Зажмуриваю глаза и прислоняюсь к его ладони, позволяя себе хоть раз просто почувствовать.

Отбрасываю назад свои страхи и всю логику, которая кричит мне бежать. Я отбрасываю все это, пока не чувствую только тепло его ладони и ощущения в груди, привязывающие меня к нему. Чувствую, как мои легкие раздуваются, грудь прижимается к его груди, твердой и горячей. Держа глаза закрытыми, я наклоняю лицо вверх, приглашая его к поцелую.

Его губы снова встречаются с моими в испытательном порыве.

— Ты в моих венах, Харлоу, — на этот раз, когда он произносит мое имя, это крещендо боли, похоти, желания и самопожертвования. И я хочу утонуть в нем.

— Почему ты еще не трахнул меня? — шепчу я ему, и он вздрагивает, впиваясь зубами в губы. Его хватка на моем бедре становится сильнее, и я ожидаю, что он сорвет с меня пижамные шорты и нагнет над кроватью. Он угрожал сделать это много раз, и все же…

— Потому что после этого не будет пути назад. Как только я овладею тобой таким образом, ни один другой мужчина не сможет этого сделать. Ты моя, куишле. Я признал, что принадлежу тебе, но не переступлю эту черту, пока ты не признаешь, что тоже принадлежишь мне, — он проводит пальцем по раковине моего уха, и мое дыхание сбивается. — Как только я сделаю эту идеальную киску своей, то привяжу тебя к кровати, если ты попытаешься уйти. Буду трахать тебя до тех пор, пока твои ноги не станут не смогут убежать. Я сожгу весь город, пока не останемся только ты, я и пепел, так что у тебя не будет выбора, кроме как остаться.

Я обдумываю его слова, деликатно, как с гранатой. Только не знаю, вынута ли чека. Но точно знаю, что не смогу принять удар, пока не подберу осколки, которые оставил после себя Убийца из Джун-Харбор.

Скольжу руками от его шеи к груди.

— Я не могу давать тебе никаких обещаний, пока не выполню свое обещание ей.

— Знаю, — он накрывает мои руки, лежащие на его груди, своими. — У этого ублюдка нет ни единого шанса.

***

— Как вы его назвали?

— Висячий Даг, — мы вернулись в хранилище Кэша, и последние несколько минут он возится с компьютером. Когда я рассказала Кэшу свою теорию о Даге, он понял, о ком я говорю. Наверное, плохо одетые мужчины все-таки запоминаются.

— Мы бы подружились с твоей Бет, — он смеется, но у меня сдавливает грудь. — Отличное чувство юмора.

— Ты когда-нибудь виделся с ней? — я пытаюсь представить, что бы Бет сказала мне сейчас о Кэше. Наверное, предупредила бы, что он психопат-убийца, но если он делает меня счастливой, то это самое главное. Бет очень верила в то, что любовь побеждает все. Она обожала любовь. Возможно, именно поэтому из нее получилась такая хорошая танцовщица. Она обожала места, где царит чувственность и романтика.

— Не знаю. Может быть, — Кэш пожимает плечами, не отрывая глаз от экрана.

— Ты бы ее запомнил, — смеюсь я.

— Сомневаюсь, — он поворачивается в кресле лицом ко мне. — Никто не запечатлелся в моей памяти так, как ты. Даже если бы я больше никогда не увидел тебя после того момента в кафе, я бы помнил каждый твой дюйм до самой смерти.

Я проклинаю бабочек и краснею, незаметно реагируя на его слова.

— Стелла была права насчет тебя, ты королева драмы.

Он усмехается, вытаскивая меня из кресла и усаживая к себе на колени.

— Король, детка. Я — король драмы, а ты — моя королева, — он щекочет мою шею своим смехом, покусывая кожу зубами. — Познакомься с мистером Тинни-Вилли, — он поворачивает нас в кресле, чтобы показать мне черно-белый снимок с камеры наблюдения на компьютере.

На снимке Бет разговаривает с молодым белым мужчиной в черной толстовке с откинутым капюшоном. У меня сразу же забурчало в животе, от черного капюшона затошнило. Желтый, черный, красный, черный, черный, черный. Я заставляю себя не отрывать взгляд от экрана.

Его голова коротко подстрижена, и он выглядит на несколько лет моложе нас. Ее руки защитно скрещены над крошечным танцевальным бюстгалтером. Даже в ее высоких сценических туфлях он все равно на несколько дюймов выше ее.

— Нет, этого не может быть. Даг был старым мерзавцем. Этот парень слишком молод.

— Не знаю, что она тебе сказала, но это человек, которого Декстер неоднократно выгонял из клуба, — у меня в голове крутятся шестеренки. Бет не стала бы лгать мне о чем-то подобном, у нее не было для этого причин. У нее не было причин защищать этого парня на снимке.

— Без обид, но в стрип-клубах не так уж мало извращенцев. Это просто очередной озабоченный засранец.

— Это он, — настаивает он.

— Почему так уверен? Ты знаешь, кто он?

— Нет, он призрак. Я использовал все свои ресурсы, и никто не знает его, — это разочаровывает, но не удивляет. Я уверена, что он был бы уже в шести футах под землей, если бы Кэш имел хоть малейшее представление о том, кто он такой.

— Я хочу поговорить с Дексом, — говорю я, но наклоняюсь вперед, чтобы рассмотреть каждую черточку этого человека. Понять, есть ли в нем что-то знакомое.

— Я подумал, ты могла бы…

— Подожди, подожди, можешь увеличить его руку? — ракурс ужасный, но я вижу, что вдоль основания большого пальца есть темное пятно. Остального не разглядеть, но похоже, что пятно продолжается на тыльной стороне руки.

— Блин, ни черта не видно, — расстроенно шиплю я, когда Кэш увеличивает изображение, но лучше не становится. — Есть другие ракурсы?

— Руки не видно. Мы уже проверили, — категорично заявляет Кэш.

— Ну и ладно, потому что я сомневаюсь, что это тот Даг, о котором говорила Бет.

***

Мы сворачиваем на дорогу, которую я так хорошо знаю. У меня замирает в груди и потеют ладони. Я начинаю жалеть, что приехала сюда. Декстер наверняка встретил бы нас в другом месте, если бы я попросила.

Черт, черт, черт. Паника, бьющая по грудной клетке, нарастает.

Лицо Кэша остается бесстрастным, когда он поворачивает руль на парковку «Персика». Днем все выглядит совсем по-другому. Неоновая вывеска приглушенно светится в солнечном свете без контраста темной ночи. Входная дверь закрыта, не трещит от музыки и не пропускает ярких огней. Декс не стоит там и не желает нам спокойной ночи.

Лужи, в которых желтый цвет. Размытый красный. Черный. Еще больше красного.

— Кажется, меня сейчас стошнит, — понимаю я, когда он заглушает двигатель. Липкий пот выступает у меня на лбу, а в животе бурлит.

— Понял, — говорит он спокойно, и сразу же напоминает мне о том, насколько это отличается от реакции Бет. Она бы паниковала, но пыталась сохранять спокойствие ради меня, а на самом деле бесилась бы, потому что ненавидит рвоту.

Он выходит, и на секунду я думаю, что он оставит меня здесь одну. Но потом он открывает дверь с моей стороны и, подхватив мои ноги под колени, вытаскивает из машины.

— Давай, детка, все в порядке. Просто положи голову между коленями, — он гладит меня по щеке, скользит рукой к моему затылку и мягко толкает вниз. Это совсем не похоже на тот безжалостный способ, которым он заставил меня глотать его член несколько дней назад. Он ласково и ободряюще помогает мне дышать.

— Вот так. Умничка, — он круговыми движениями гладит вверх и вниз по моей спине, пока я зажимаю голову между коленями. Кровь эхом отдается в ушах, когда я сосредотачиваюсь на том, чтобы заглушить желчь, пытающуюся проползти по моему пищеводу. — Ты хорошо справляешься, продолжай дышать.

Я слышу, как мимо проезжают машины, для них это обычный день. Город никогда не останавливается, чтобы оплакать или хотя бы осознать, что он потерял. В течение недели после убийства в газетах каждый день появляются статьи, пока не иссякнут все зацепки и они не сосредоточатся на новой видах горилл в зоопарке или на шеф-поваре, обвиненном в сексуальном насилии.