— Спасибо тебе, — тихо прошептала я, чувствуя, как к виску стекает слеза, одновременно вспомнив, как стекала с виска кровь Джека, и зажмурилась. Потом снова открыла глаза, глубоко вздохнув, — Почему ты сделал это?

— Кто ж должен был, — грустно ответил он, — И ты не могла сама этого сделать, ты слишком нагружена, в тебе что-то негативное копилось очень долгое время, но ты молчала, держа все в себе. Так нельзя, Рената, это опасно, это как ядерный взрыв — одно цепляется за другое, а потом взрыв всей энергии, которая есть в тебе. Неужели ты этого не понимала?

Я пожала плечами.

— Я бы поделилась, если б было с кем.

— Ты могла бы рассказать все Танату, он всегда тебя выслушает, всегда поймет. Ты же знаешь, как дорога ему.

Меня охватила странная смесь чувств — боль из-за того, что он мне причинил. Вина, потому что я его чуть только что не убила и гнев, потому что это именно он довел меня до такого. Именно из-за него я так страдала и не имела ни малейшего шанса на то, чтоб хоть кто-то меня выслушал — мне приходилось готовиться одной, я не могла видеться с друзьями, не могла ни с кем поделиться. И вот Джон говорит мне о том, что я должна была делиться с Джеком, но я не могла!

— Это из-за него, — тихо шепнула я после недолгой паузы, снова закрыв глаза.

— А?

— Это из-за него, — уже громче проговорила я, — Он меня разбил, растоптал. А потом... потом был с Сарой. Я... пришла к нему, а они там... — я не смогла договорить, но мне и не требовалось, Джон все понял.

Его глаза светились непониманием и сожалением. Я села в постели, спустив ноги на пол. Он встал, подошел ко мне и опустился на одно колено возле меня, взяв за руку.

— Я уверен, — сказал он, — Что Джексон одумается, уверен, что он вернется.

— А смогу ли я? — дрожащим голосом спросила я, — Смогу ли я, после всего того, что он сделал с моим сердцем?

Он посмотрел снизу вверх в мои заплаканные глаза. Смотрел долго, пристально, будто изучая каждую деталь и молчал.

— Да, — наконец ответил он, — Ты сможешь. Ты простишь его, — он встал и пошел к балкону, — Простишь, потому что любишь. И никого другого тебе не надо, в том числе и Сэма. Ты только все усложнишь этим, не нужно.

И улетел.

Два дня я продолжала тренироваться, совсем не видя Джека. Мне сказали, что он в больнице Универа, но быстро приходит в себя, только именно мне к нему нельзя. По слухам, он и сам хотел меня увидеть, но директор Университета категорически запретил нам встречаться. Вот только мне об этом он ничего не сказал, более того, сам избегал меня. Настал день испытаний. Этим утром я встретилась с Ритой Милано — с Афродитой. Она встретила меня как старую подругу, очень тепло и приветливо. Рита крепко обняла меня. Выглядела она, как всегда, потрясающе. Длинные черные волосы волнами струились до пояса, серые глаза сияли, кожа слегка загорелая, хоть это обычно и не свойственно Богам; она была оживленной и яркой, высокой и красивой.

— Я слышала о том, что случилось с Танатом и очень, очень сожалею, — тихо проговорила она. Сейчас она была немного печальной, что совсем не ассоциировалось со всем ее жизнерадостным обликом, — Но я уверена, что все наладиться.

Я улыбнулась ей.

— Спасибо тебе.

Она обняла меня на прощание.

— Не за что. Удачи в испытаниях.

— Спасибо, тебе тоже, — повторила я.

Алеся ушла, и моя улыбка мгновенно растаяла. Я боялась. Обычно Джек всегда поддерживал меня, а сейчас? Я осталась одна. Сэм после случившегося тоже не попадался мне на глаза. Да и вообще никто из друзей не контактировал со мной. И не потому, что они не хотели — Плутос запретил.

И все же в это утро я была шокирована — все мои друзья и подруги пришли к главному зданию — от этого места мы должны были с Джеком отправиться к Аиду, но только наши души, а тела останутся здесь, в башне этого готического собора. Я безумно обрадовалась — все кинулись меня поддерживать, обнимая и давая напутственные советы. Через некоторое время подошли Танат и Плутос, я замерла. Танат вымучено улыбнулся мне, будто не хотел этого делать, так и было на самом деле, поняла я, Дэнис наверняка наговорил ему кучу всего. Я с горечью вздохнула. Ох, не хотелось бы мне, чтоб все это было между нами, чтобы все вот так обрывалось. Я понимала, что очень, очень люблю его, но что мне делать с этой любовью?! Она все равно не нужна мне без него, совсем. И все же я продолжала испытывать к нему трепет.

Мы оставили друзей позади, взяли по жемчужине Персефоны, войдя в здание только вдвоем. Джек знал куда идти, и поэтому я просто шла за ним. Повисло напряженное молчание, что случалось между нами очень редко. Обычно если мы молчали, значит нам просто не нужно слов, чтоб понять друг друга, это было уютное, теплое молчание. И я снова задалась вопросом — как мы допустили, чтоб все между нами так испортилось? Не знаю, думал ли об этом Джек, но он не проронил ни слова, даже не обернулся ко мне ни разу, просто шел, и все. Лучше бы он на меня накричал! Лучше бы он ударил меня или хорошенько встряхнул... Я тихонько хихикнула, поняв, о чем я думаю, и Джек обернулся ко мне, когда мы поднималась по винтовой лестнице к самому верху башни.

— Что такого забавного? — спросил он.

О господи! Его голос... Как красив был его голос! Он тоже улыбался краями губ, я заметила это, прежде чем он снова начал смотреть себе под ноги, чтоб не упасть.

— Просто ты себе даже представить не можешь, о чем я сейчас о думаю.

Мы сравнялись и теперь шагали рядом. Он снова коротко взглянул на меня, мне было приятно, что он не игнорирует меня.

— О чем? — спросил он, снова слегка улыбаясь.

Даже эта его полуулыбка заставляла каждую клеточку моего тела трепетать, но этого я, конечно же, сказать не могла.

— Хорошо бы, чтоб ты хорошенько промуштровал меня.

Он издал короткий смешок.

— В каком это смысле?

Я слегка покраснела, растаяла при звуке его мелодичного смеха.

— Устроил мне хорошую взбучку. Выругал меня, может быть, даже хорошенько встряхнул меня, дал бы пощечину.

Он засмеялся уже громче, даже как-то теплее и веселее.

— Знаешь, Карли, сейчас я бы не против, — Я тоже засмеялась, потом неожиданно даже для самой себя взяла его за руку и остановила. Он немного удивленно посмотрел на меня, а я вздохнула. — Что такое?

— Прости меня, — еле-еле произнесла я, — Я очень виновата перед тобой.

Я опустила глаза и не видела, что он чувствует по его лицу, но мне хотелось сгореть на месте. Он тоже молча вздохнул, но не отпустил моей руки. То, что он дальше сказал, казалось, удивило даже его самого:

— Ты ни в чем не виновата.

С этими словами он отпустил меня и пошел дальше. Я покачала головой, но направилась за ним, вот мы и пришли. Джек открыл дверь в башню. Мы положили жемчужины на пол, он взял меня за руку, и, обменявшись взглядом, одновременно наступили на них, голова закружилась, мир пошатнулся. Я почувствовала, что теряю сознание, накатило чувство тошноты и жжения в горле, как будто изжога, я не чувствовала под собой пола. Даже рука Джека будто отпустила мою, но я знала, что он все еще ее держит, просто не чувствовала этого. Органы будто сместились, мне стало трудно дышать, я будто задыхалась, легкие сдавило, боль в груди возрастала, если бы я могла, то начала бы лихорадочно хватать ртом воздух, но я была полностью обездвижена, пришпилена к... чему? Я ведь даже не чувствовала своих ног! Но пошевелиться не могла. Это как будто морфий, который не анестезировал, а обездвиживал и лишал всех чувств, кроме боли, всепоглощающей и невыносимой. Мне так хотелось кричать, звать на помощь, просить, чтобы это остановили, но не могла, рот как будто тоже онемел, вместе со всеми остальными частями тела. Я не ощущала даже собственного биения сердца, в голове была куча голосов, криков, где присутствовал и мой собственный, а потом все стихло, остались только я и моя боль. Стук сердца заполнял все тишину, стуча громко, глухо, будто молот о колокол. И тут все мои воспоминания пролетели мимо меня, вся моя жизнь. Нет, не земная жизнь, а тысячелетия на Олимпе. Сознание останавливалось на самых волнующих, самых ярких моментах, все мгновения силы и слабости, любви и ненависти, счастья и боли... Все это сейчас ожило в моем сознании, каждый краткий миг, каждое чувство, которое я пережила. Последняя битва — вот что мое сознание показывало мне дольше всех — самые последние мгновения перед моей смертью. И тут исчезло все — осталась лишь пустота и ничего кроме. А через несколько мгновений я почувствовала, что лежу на чем-то твердом и холодном, ветерок обдувает мое тело, Танат все еще держит меня за руку. Я открыла глаза, вокруг был полумрак, мы находились в пещере, а стены ее были тщательно отполированы, потолок очень высокий, тоже ровный, свечение факелов, висящих на стенах, привлекло мое внимание. Потом я повернула голову и увидела рядом с собой костер, с другой стороны Танат сел, оглядел меня. Ему было трудно дышать, как и мне.