Подняв голову, я заметила перепуганных детей из спаленной деревни. Не только я спаслась, но и другие.
Выживших было двенадцать, среди которых оказался только один взрослый. Хотя о чём я. Разве от того, что семнадцатилетнюю девушку выдали замуж, и она сразу забеременела — сделало её по-настоящему взрослой. Я видела её в деревне и даже была на свадьбе год назад. Теперь же она беременная первенцем находилась на сносях, тяжело дышала и устало вытирала струящийся по лицу пот, придерживая огромный живот. Бехати, так звали девушку. Она изначально была женой старшего внука старейшины, но он умер. Поэтому она перешла в наследство второму внуку, который как раз достиг половой зрелости. Именно Мати (подросток для нас, но взрослый для деревни) вывел детей и свою беременную от брата жену.
С ними находились четверо детей примерно двенадцати лет, которые держали детей ещё младше. Среди них даже оказался младенец не больше года, двое трехлеток и ещё две пятилетки.
Мне сказали, что девочку, которую я несла, звали Камали. Она продолжала цепляться за меня, её не успокаивала близость знакомых людей.
Мати, первым узнал меня, потому что он часто просил меня учить его языку. Он, как раз и рассказал мне всё, что с ними произошло. Как он и его друг (того же возраста) вывели детей, каких успели найти. То, как его отец и дед остались в деревне, надеясь спасти хоть что-нибудь. И то, как они столкнулись с одним из убийц, но кто-то из мужчин отвлек его.
Мати сбивчиво рассказывал, иногда переходя с английского на амхарский. Он, как и другие, очень обрадовались мне, надеясь, что я смогу им помочь. Но мой телефон сломался ещё до прилёта в Эфиопию, а мои друзья возможно даже не знали, где я.
Моё печальное лицо говорило громче любых слов, что со мной их шансы выжить не повышались. Мати всё понял, поэтому устало присел и потерянно оглядел вверенных им людей. Теперь он, как внук старейшины, к тому же вступивший в брак, становился старшим. Он обязан спасти их всех. Но он до сих пор оставался ребенком, который только входил во взрослые года и учился делам старшим.
— Мати, — я с трудом встала и отвела его в сторону, заговорив на амхарском. — Нам нужно дойти до деревни. До любой. Ты знаешь, где находится ближайшая.
Потерянный вид сменился на задумчивый. Он осмотрелся, вспоминая дорогу, и кивнул.
— Хорошо, — обрадовалась я. — Но сначала нам нужно найти что-нибудь поесть и попить. Мы все устали и нам не мешало бы отдохнуть. После чего мы все отправимся в путь.
Мати сначала смиренно кивнул, но затем нахмурился и уставился на мои обгоревшие плечи, которые скорей всего начали шелушиться, и покрасневшие ноги.
— А вы сможете? — Уточнил он, с сочувствием глянув на меня.
— Я должна. Не хочу умирать, даже не попытавшись спастись. К тому же, — я посмотрела на безоблачное небо. — Ведь ещё дождливый сезон не закончился. Может быть нам повезет и пойдет дождь.
— Тут вы не правы, — грустно ответил Мати. — Если вернуться дожди, а мы не дойдем до деревни. То скорей всего погибнем. Здесь дождь опаснее жары.
Переваривая услышанное, я вновь посмотрела на безоблачное небо, которое таило в себе не меньшую опасность, чем люди на земле.
Мы вернулись к нашему импровизированному лагерю, где Мати забрал с собой детей по старше, чтобы найти еды и воды. У мальчишек с собой оказался один небольшой кожаный бурдюк. Поэтому мы немного поели, отдохнули в тени леса, и только ближе к вечеру мы поднялись, чтобы снова отправиться в путь.
**
Следующие два-три дня будто слились воедино. Жара притупляла сознание, а усталость и жажда окончательно добивали меня. Ребята находили разные ягоды и сочные плоды, но воды не хватало на всех нас. Но хуже всех чувствовали себя младенец и беременная девушка. Почти годовалый ребенок глядел на меня голодными глазками, заставляя меня не сдаваться. Бехати же с каждым часом шла всё медленнее, после отдыха поднималась самой последней, а пот с её лица стекал, словно водопад Тис-Аббай на Голубом Ниле. Я беспокоилась о ней, что она упадет из-за обезвоживания, но и помочь ей никак не могла.
Мати вел нас к чистой реке, где мы сможем напиться, а затем до деревни нам останется идти не больше двух-трех километров. Это радовало, но это так же не мешало думать о нападающих. Кто в тот вечер напал на деревню? Неужели соседние жители? А если они, то не шли ли мы в новую ловушку? А если это наемные убийцы устроили ловушку в Шеке? Вдруг они напали не из-за деревенских разборок, а потому что ждали кого-то конкретного? Например, меня.
Страх заставлял напрягаться, когда где-то вдалеке слышался мотор. Из-за страха я с трудом закрывала глаза. Страх действительно менял людей. Потому что до этого я не думала, что настолько пуглива.
Неожиданно за спиной послышался протяжный женский стон. Бехати схватилась за живот, дрожа всем телом. По ноге медленно скатилась первая капля, а затем под ней образовалась небольшая лужица непонятной жидкости. Я зачаровано глядела на темное пятно на земле, осознавая что это и предвестником чего являлось. Подняв взгляд, я уставилась на сморщенное лицо девушки. В какой-то момент она с трудом разлепила сухие губы и со слезами прошептала:
— Я не могу… Больше никак… Ребенок. Он скоро родиться.
Звуки на секунду пропали. Я могла только тупо пялится на искаженные черты лица темнокожей девушки. Руки навязчиво пытались искать телефон в пустых карманах, чтобы по привычке позвонить в скорую или службу спасения. Но остатки разума останавливали бесполезные попытки.
Мимо пробежал Мати, который заметил нашу остановку. Он вместе с другим парнишкой подхватили Бехати и быстрее повели к реке, до которой оставалось сотня метров. Детишки постарше уже бежали с малышней к воде, желая напиться. Маленькая рука Камали коснулась моей щеки и даже немного привела меня в чувство. Удобнее перехватив малышку, я ускорилась.
Место идеально подходило для ночлега. Чистая и прозрачная вода радовала глаз, вызывая желание напиться. Дети склонились над рекой и, будто звереныши, уткнулись мордочками в водную поверхность. Мати аккуратно усадил Бехати под тень дерева, а затем набрал в бурдюк свежей воды и поддал его девушке. Она сделала пару глотков и, оттолкнув руку, громко застонала. Бехати уперлась пятками в землю, а пальцами рук сжала траву, вырывая её с корнями.
Моя жажда отступила. Камали слезла с моих рук. Я же могла стоять истуканом, глядя на муки роженицы.
Я наблюдала, как Мати быстро обтер водой лицо Бехати; как Бехати откинула голову назад, в то время как всё её тело напряглось от боли; как остальные детишки, не глядя на роды, готовились к ночлегу.
Я думала, что самые страшные дни смогла пережить. Но сейчас… когда от меня мало что зависело, а если и зависело, то я всё равно оказалась бесполезной. Дитя города без необходимых для выживания навыков — слаб, как неоперившийся птенчик. Мы можем жить только в благоустроенном месте, когда под рукой телефон с быстрым вызовом различных служб спасения. Я даже должна опасаться чистой воды в реке, потому что никакие прививки не спасут от расстройства изнеженного городского желудка.
О чём я только думала, что могу кого-то спасти? Если я даже прокормить в безлюдной местности в окружении дикой природы себя не смогу.
Кто-то тронул меня за повисшую руку. Я опустила голову и заметила двенадцатилетнюю девочку. Она улыбалась, а из-под губ проглядывали желтоватые зубы.
— Я, Джемаль, — ладошкой показала на себя, а затем добавила на корявом английском. — Я видеть, как рожать моя мать. Меня учить этому. Готовить стать акушеркой.
— Разве я тебе чем-то смогу помочь? — Удивилась я, слыша повторяющиеся стоны Бехати.
Роженица оперлась спиной о дерево, тяжело дышала, на коже проявились капельки пота и казалось, что девушка немного побледнела. Я бы хотела ей помочь. Если бы знала как.
— Я видеть, как рожать. Но мне нельзя касаться ребенка. Рано, — грустно проговорила Джемаль.
Тут к нам подошёл Мати и с надеждой спросил:
