— Да, — коротко буркнул барон.

За этим простым ответом, сказанным как бы нехотя, скрывались невероятная обида и разочарование человека, которому отказали в помощи и тем самым фактически бросили умирать.

— Мне известны некоторые отвары — они укрепят ваш организм, господин. Вернувшись в город, я немедленно займусь их изготовлением. Это займет самое большее месяц или два. Разрешите…

— Месяц? Два? Значит, это потерпит, — остановил собеседника, который собирался уходить, одноглазый. — Моему сыну сейчас всего шесть лет. Я успею его воспитать или мне искать регента?

— Повторюсь: пока ваше состояние состоит лишь в упадке сил… — уклончиво принял бормотать собеседник, боясь навлечь на себя гнев.

— Гром тебя раздери! — вспыхнул барон, прерывая его. — Я прошу простого ответа: успею или нет?

— Мне сложно сказать, сколько ещё ваше сознание будет справляться с видениями, господин. Вы лучше меня знаете, как это может быть опасно, — рука мужчины указала на повязку, — но несомненно, что рано или поздно ваш разум начнёт угасать.

— Пока это просто сны и, как ты талдычишь, упадок сил…

— Верно, господин, — лукаво согласился его собеседник. — Пока это просто сны. Вы уже убедились, насколько они могут быть опасны. Их будет всё больше, и они начнут приходить не только по ночам. Вы перестанете различать, где реальность, а где видение прошлого или будущего, господин. И не на мгновения, а на часы или даже дни.

— Твой отвар это отсрочит? Насколько? — одноглазый недобро осклабился. — Отвечай прямо, без увиливаний, лести и ложных надежд или сильно пожалеешь.

— В таком случае я скажу, господин, что вашему сыну необходим регент, — помолчав, собеседник добавил, — и боюсь, что вам он тоже понадобится.

— Гром тебя дери… — пробормотал барон, но из не от злости, а скорее от отчаяния.

Не став дожидаться того, что будет дальше, Рентан осторожно постучал в дверной косяк и окликнул:

— Господин Ярек, разрешите войти.

Всё в комнате замерло на мгновение, а затем развеялось, словно дымка на ветру, обнажая побитое временем помещение с минимумом убранства, погруженное в полутьму. По сравнению с видением, отражающим события почти пятнадцатилетней давности, исчезла мебель и ковры, куда-то подевалось зеркало, а на месте, где раньше крепилась люстра, теперь зияла дыра. Даже стекла из окон и того больше не было, теперь на его месте слегка трепыхалась на ветру плохо натянутая, толстая, пожелтевшая от времени и непогоды ткань.

Кобыслав экономил на комфорте отца не со зла и не специально, а потому что позволял людям вроде Венегила распоряжаться своими финансами. А вот помыслы бывшего регента и его дружков были далеки от кристальной чистоты. Особенно это обострилось после запрета на пользование лесами — тогда молодой барон окончательно попал в полную зависимость от своего двора.

— Рентан, это ты? — раздался с кровати слабый голос с едва уловимыми нотками радости. — Конечно, входи!

Кровать была единственным элементом убранства, который не изменился в комнате за эти годы. Правда, если когда-то эта деревянная, резная конструкция, размерами позволявшая уместиться на ней и пятерым, выглядела как подтверждение богатства, то теперь больше напоминала грустную насмешку. Ведь на ней лежал, сжавшись, будто от холода, давно не общавшийся с цирюльником старик, казавшийся на её фоне карликом.

Его единственный глаз слегка светился синим светом, но затухающим по мере того, как Ярек возвращался из своих видений в реальный мир. Видеть от этого старый барон лучше не стал — он ослеп ещё лет пять назад.

Рентан осторожно, неторопливо приблизился к кровати, испытывая нарастающее чувство отвращения. Не к старику, а к тем, кто держал его в форменно скотских условиях. То ли в качестве насмешки, то ли желая приблизить кончину.

— Вы запомнили мой голос, господин? — удивился лекарь.

— Разрази тебя гром! Оставь эти господинства хоть сейчас, — на мгновение вернув себе прежний звонкий и могучий голос сказал Ярек. — Твой голос я не узнаю. Как и у остальных. Даже слуг, которые здесь иногда пока ещё бывают, не различаю. — Вдруг он властно потребовал: — Помоги мне встать!

Хотя эта затея была обречена на провал, Рентан всё же попытался её исполнить. Как он и ожидал, от долгого лежания ноги старого барона перестали годиться на что-то, кроме роли обузы.

— Разрази тебя гром! — ругнулся Ярек, жестом показывая, что отказался от своей затеи, пускай и не полностью. — Помоги хоть сесть.

Это уже оказалось куда более выполнимо, хотя старого барона то и дело приходилось поправлять, чтобы он не завалился на бок.

— Я бы спросил, как выгляжу, но, к сожалению, видел. Ты знал, что мои видения теперь передают и запахи тоже? Так вот — передают.

— Как вы себя чувствуете? — проводя внешний осмотр, поинтересовался Рентан.

— Хуже, чем кажется со стороны. Сильно хуже, — устало ответил старый барон, рукой массируя грудь в районе сердца. — Я как будто горю изнутри, но всё никак не могу сгореть.

— Часто вы, эм, ваши видения проявляются видимым для посторонних образом?

— В последнее время почти каждый раз. По крайней мере, так говорят слуги, сам я этого не замечаю. Что ты видел?

— Это был наш первый разговор.

— А-а-а, — закивал барон, а его рука одновременно с этим потянулась к пустой глазнице со шрамом. — Помню.

С этого глаза всё и началось. Ярек, находясь в видении и не разбирая происходящего, схватил с пояса кинжал и вогнал его себе в глаз, лишь чудом избежав смерти — не хватило сантиметра или двух.

— Ваши видения показывают только прошлое или…

— Всё по старому, — перебил старый барон мрачно. — Что-то из прошлого, что-то из будущего. Ты спрашивал, как я тебя узнал? Видел несколько раз этот наш разговор. И знаю, что это последний наш разговор.

Рентан замер от удивления, желая спросить сразу множество вещей, на что Ярек отреагировал слабым хлопком ему по руке и неприятным смехом.

— Хе-кхе-хе. Да не делай ты такое лицо! Узнал я тебя по амулету. Не знаю, что за безделушку ты в этот раз притащил, но в видении этого дня из-за неё кажешься каким-то размытым, как будто я гляжу на тебя, хе, через грязное, запотевшее стекло. Раньше при тебе такого не было, верно?

— Нет, — коротко ответил лекарь, чья рука в этот момент сжимала лежавший в кармане подарок. Он огляделся. — Как вы определяете ход времени, хронологию видений?

Впрочем, ответ на этот вопрос он нашёл и сам. В углу стоял горшок с засохшим от недостатка ухода растением. Судя по тому, что некоторые листы ещё сохраняли бледно-зелёный цвет, случилось это недавно. Таким образом угасающий цветок служил угасающему барону своеобразным ориентиром, позволяя понять, какие события когда происходили.

— Пользуюсь чем есть — календари тут не помогут. А что насчёт смерти, — рука Ярека сделала слабый взмах, — это к лучшему. Давно пора.

В последних словах чувствовался немой укор. Впрочем, старый барон этих своих мыслей никогда и не скрывал. Скорее, в определённый момент устал просить, а молить о снисхождении считал ниже своего достоинства.

— Ваш сын запретил мне, — напомнил Рентан. — При вас и многих других. Своего решения он…

— Много он понимает, сын этот, — поморщился Ярек и успокоил лекаря: — не бойся. Сегодня уговоров не будет.

За этими словами определённо что-то таилось. И Рентана очень смутило, что с ним не стали делиться подробностями, хотя прежде так делали почти всегда. Обычно Ярек не переживал насчёт видений и сбудутся ли они, если тот, к кому они относятся заранее, узнают некоторые подробности.

— Что в мире говорят?

Это был ещё один неожиданный вопрос, как для человека, который давным-давно не покидал не то что своей комнаты, даже с кровати явно поднимался не чаще раза в месяц. К тому же раньше сам старый барон отказывался слушать новости, утверждая, что так меньше печали от невозможности поучаствовать.

— Осень, сбор урожая, пир Винарда, — рефлекторно пожав плечами, ответил лекарь, искренне не понимая, что нужно рассказывать. — Сын ваш опять что-то затеял, навёл шороху по округе…