«Юния больше не твоя… Теперь она моя девочка…»

Нет, нет, нет… Я не могу это принять. Не могу!!!

– Молодой человек… Вам плохо? – притормаживает рядом со мной незнакомый мужчина. Один небезразличный из всей, мать вашу, гребаной толпы. Но меня это не то чтобы не трогает… Проходит по касательной. – Куда же вы? Могу я чем-то помочь? Замерзнете ведь без верхней одежды…

– Да похуй… – бормочу, едва ворочая языком.

И двигаю дальше. На звук прибывающих и отходящих поездов. Ума не приложу, почему он сейчас так манит. Никогда этот вид транспорта не уважал. Предпочитал самолеты. Ноги сами несут.

Полагая, что в центральном корпусе могу привлечь ненужное внимание, огибаю здание стороной. Перепрыгиваю металлическую калитку и направляюсь прямиком к железнодорожным путям.

Я влюбился в Юнию, едва увидел ее.

Тянулся день повышенного нервного напряжения – первый день школы. Мы с Нечаем, которого я знал, потому что в те годы наши родители не только дружили, но и вели общий бизнес, стояли во втором ряду общей массы зевающих семилеток, когда кто-то протолкнул мимо нас на передний фон мелкую девчонку с огромными белыми бантами, пушистыми кисточками хвостов и бездонными, блестящими от слез голубыми глазами.

Помню, как она обернулась, и меня будто молнией шарахнуло. Безотчетно сглотнув, я уже не мог оторвать от нее взгляда, хоть и потерял в этот же миг дыхание.

– Отнесешь дедушке букет, как только он закончит говорить, – прошептала ей мама.

– Я пойду одна? – залепетала Юния, заставив меня влюбиться и в свой голос.

– Конечно, одна. Ты уже большая девочка. Я с тобой не могу пойти. Ну, – засмеялась Валерия Ивановна, – выше нос, Ангел.

Девочка промолчала и даже кивнула, но на ее лице отчетливо читался страх.

– Ангел, – хмыкнул рядом со мной Ян. – Во, блин, дела! А похожа на дурацкий одуванчик. Подуй только, разлетится.

Юния зарделась и, опустив взгляд, принялась отчаянно кусать губы. Но они все равно задрожали, а из глаз по пылающим щекам покатились крупные слезы.

Строгий взгляд, которым Нечая попыталась остудить ее мама, не возымел никакого эффекта. Презрительно скривившись, он зевнул и раздраженно тряхнул букетом, которым до этого минут пятнадцать натирал носки своих туфель. А заметив, как побагровела Валерия Ивановна, вызывающе рассмеялся.

– Послушай, мальчик… – начала она, задыхаясь от негодования. – Где твои родители?

– А это, мадам, не ваше дело.

– Ах…

Что происходило дальше, я до сих пор не знаю. Потому как, едва дедушка Юнии зафиналил свое напутствие, я взял за руку Юнию и повел ее к нему. Пока мы шли, вся линейка аплодировала. Не нам, конечно, а Ивану Дмитриевичу. Но меня распирало от восторга, будто все это торжество только для нас с Юнией. Когда же, на обратном пути, она осмелилась мне улыбнуться, я потерял голову полностью и был уже весь ее.

И, естественно, я поверил в то, что и Ангел когда-то отдаст мне всю себя.

В первый же день уселся с ней за парту, нарушив уговор сидеть со своим лучшим, сука, другом Нечаевым. И потом… На протяжении одиннадцати лет я был с Юнией каждый гребаный день.

Я заботился. Я защищал. Я оберегал. Я успокаивал. Я поддерживал. Я развлекал. Я! Все я!

С Яном Ангел не находила общий язык. Он ее презирал, а она его боялась. Но я с упорством барана пытался их сдружить, потому как для меня оба были равнозначно дороги. И в какой-то момент мне это удалось.

Мать вашу, как я был рад тогда! Я, блядь, гордился собой, словно реализовал невыполнимую миссию. Ведь к тому времени наши с Нечаем родители разосрались, деребанили через суд общее дело и настаивали на том, чтобы и мы прекратили общение. По крайней мере, мои давили на это конкретно. Я подчиняться не собирался, но не мог знать, что говорят Яну, и как поведет себя он. Потерять его не хотел. Он давно стал ближе, чем друг. Я называл его братом, которого у меня никогда не было. Да, блядь, кроме него и Юнии у меня не было никого.

Потому и стало так больно и обидно позже.

Дружба наша не развалилась. Пережила войну отцов.

Но…

Буквально пару месяцев спустя я заметил, что между Яном и Юнией развернулась какая-то новая напряженная хрень, и, безусловно, пришел в ярость. Потому как эти чувства уже являлись не неприятием. Она смотрела на него так, как я хотел бы, чтобы смотрела на меня! Взволнованно и нежно, смущенно и влюбленно, отчаянно и страстно. А Нечай и вовсе… Он ее, сука, жрал глазами на полную! Никого, блядь, не стесняясь! Одно успокаивало, у Юнии такое наглое и интенсивное внимание по наивности вызывало стыд и страх.

Этим я и воспользовался.

Я не мог… Не мог допустить, чтобы она стала его девушкой!

Это было бы нечестно. Несправедливо. Неправильно. Я ведь первый в нее влюбился! Я! Я ходил за ней! Я был всегда рядом!

Тогда, в девятом, у меня впервые пропал аппетит и нарушился сон. Если с едой еще как-то себя заставлял через силу, то спать нормально никак не получалось. Мысль о том, что Ян решится на какой-то шаг, а Юния ответит ему взаимностью, доводила меня до безумия.

Я не мог… Не мог ее лишиться!

Поэтому, наплевав на все свои загноившиеся страхи и юношеское смущение, да, блядь, даже на принципы, сделал все, чтобы устранить соперника. Признался Нечаеву, как мужчина, что люблю ее и хочу в будущем сделать своей женой. Не мог быть уверен, что он отнесется к этому серьезно, поэтому добавил, будто Юния поделилась, что ей стало сложно с ним общаться. По сути, это тоже являлось правдой. Нечай это сам замечал. Озвучив, я лишь подтвердил его опасения.

Не скрою, какое-то время чувство вины терзало душу. Кроме того, мне самому не хватало Яна. Он же перестал приходить на футбольную площадку, на звонки и сообщения по паре дней не отвечал, в школе, если и появлялся, нас с Юнией сторонился. Однако позже я узнал, что Нечай не только от нас отдалился, а в целом пустился во все тяжкие, и успокоил себя, что дело не в том, что я сказал. Ян таскался по каким-то чиксам. Лично мне это его блядство дало дополнительное понимание, что я поступил разумно. Ведь он в любом случае долго бы не был с Юнией. Она бы надоела ему через неделю. Он бы ее ранил и бросил. В общем, мне удалось убедить себя, что я просто в очередной раз уберег своего Ангела.

А потом отца Нечаева арестовали. И он совсем пропал. Дед Юнии – наш классрук – катался за ним, пытался уговорить не бросать школу. Оставалось всего ничего до конца девятого класса. Но Ян ни в какую не соглашался. А позже будто между делом равнодушно обмолвился, что Алексей Николаевич – отец Юнии и наш директор – в первый же день после ареста вызвал его к себе в кабинет и пообещал выдать свидетельство об окончании, только если он избавит его дочь от «своего отравляющего присутствия в классе».

– Вероятно, после того, как разнесли эту хрень, будто мой отец убийца, ваша чертова трусиха боится меня еще сильнее! – выпалил Ян с очевидной горечью.

Я не стал его одергивать за то, как он охарактеризовал Юнию. Как не стал и разубеждать относительно ее чувств в отношении него. Честно признаться, сам на тот момент не знал, что она думает. Юния казалась ошеломленной событиями. Причем не только тем, что сделал Нечаев-старший, но и тем, что Ян бросил всех. Однако она не говорила об этом вслух. Никак не комментировала ситуацию. И о Нечае не спрашивала.

Первый раз я осмелился поцеловать Юнию на выпускном. Но в тот вечер она это не оценила – уперлась ладонями мне в грудь и, мягко отстранившись, загрустила. У меня оборвалось сердце. Едва справился с эмоциями. Да в принципе, мать вашу, с трудом до конца вечера досидел. Чувствовал себя не просто отвергнутым… Разбитым.

После выпускного пару дней не появлялся у нее. И тогда, как мне показалось, она испугалась.

– Я не хочу тебя потерять, – шептала со слезами, когда я пришел в себя и смог принять ее вызов.

– Я тебя тоже, Ангел.

– Мы можем увидеться?

Я бросил телефон и побежал к ней. А когда она вышла, рискнул испытать удачу еще раз. Она задрожала, но не оттолкнула меня. Не отталкивала больше никогда.