– Ах… – отшатывается Скоробогатова, притискивая к полуобнаженной груди жакет, в котором была сегодня за ужином. Но в отличие от ошарашенной меня, она все же довольно быстро приходит в себя. – Шерше ля фам[8], – толкает с непонятной патетикой. А потом и вовсе странную цитату приводит: – Ведь сердце не слуга, не склонно к подчиненью[9]! Я вас не видела, голубки. Вы – меня.

Крутанув бедрами, смывается.

Я же еще долго даже моргнуть не могу. Пока Ян не выводит меня из ступора своим тихим смехом.

– Пойдем, ля фам.

Тянет за руку.

– Э-э-э… – выдаю я уже на лестнице. – Это вроде в некоторых случаях переводится как супруга.

– Хах. Ну и отлично, – смотрит на меня с ухмылкой Ян. – Тебе нравится моя фамилия?

– Нечаев…

– Ага… Нечаев… НечаевА, – акцентируя окончание женской формы, подмигивает.

Я окончательно смущаюсь. Чувствую, что снова становлюсь красной. И язык к небу прилипает. А сердце, которое не слуга… Ох, о нем и говорить нечего. Конечно же, не подчиняется. Распирает своей дурью мне грудь. Сгущает гормонами кровь. Взрывает все точки пульса.

Боже, сводит с ума!

Решаю, что лучшим ответом на эту провокацию будет молчание.

– Не думай, что съехала, – роняет Ян с какими-то странными интонациями.

Но, наконец, отворачивается, потому что прямо по курсу мы видим спину тренера Безугленко. Приходится ускориться, чтобы буквально влететь в комнату, прежде чем он обернется.

Нечаев проворачивает замок и, глядя на меня, прижимает палец к губам. Я киваю. Когда в дверь негромко долбят кулаком, сглатываю. Безугленко стучит еще дважды и, слава Богу, уходит.

Но Ян, соблюдая осторожность, все еще без слов показывает, чтобы я забиралась на кровать.

Снова киваю.

В этот раз не искушаю судьбу. Так в спортивном костюме и ложусь. Нечаев тоже не раздевается. Занимая свою половину матраса, поворачивается ко мне. Напряженно смотрим друг на друга, пока он не обнимает и не притягивает ближе, заставляя уткнуться лицом себе в грудь.

Ума не приложу, откуда этот порыв… Клянусь, моя нога сама по себе забирается Яну на бедро. Шокированно охаю и стремительно ее снимаю. Но Нечаев сдавленно вздыхает в ответ и, сжав пальцы вокруг моего колена, закидывает мою ногу обратно на себя.

– Я-я…

– Спи.

Больше я не дергаюсь.

Позволив себе увязнуть в запахе и тепле Яна, действительно довольно быстро засыпаю.

Подъем был запланирован на восемь утра. Но я просыпаюсь в половине шестого. Не размыкая глаз, на инстинктах веду ладонью по атаковавшему меня ночью маленькому теплому телу Ю, пока не осознаю, что под моими хамскими пальцами оказывается ее ягодица.

Блядь…

Юния практически лежит на мне. Рука вокруг моей шеи обернута, голова на груди лежит, сиськи припечатаны к предплечью, согнутая в колене нога поверх моего бедра закинута. Более того, боком я, что, вероятно, меня и разбудило в столь ранний час, ощущаю жар ее промежности. Оценив все это, позволяю себе несколько раз по-быдлюгански сжать сладкую булочку.

Охуевший от такого счастья член одурело дергается. Приподнимая резинку боксеров, рвется, наглая дубина, наружу. Хорошо, что штаны не снимал.

Стиснув зубы, перемещаю руку на безопасную территорию – Юнии на спину. Но это, конечно, мало успокаивает полностью пробудившийся и разбушевавшийся организм. Пока длится, казалось бы, невинный контакт с Ю, идет адский покос моих нервных клеток.

Пялюсь на спящую красавицу, пока слюну во рту не разбавляет кровь. После этого заставляю себя выскользнуть из-под нее и встать с кровати. Правда, стойкость мою пошатывает, когда вижу, как Ю тянется на мою половину и, поворочавшись, скручивается там невероятно трогательным комочком. Не думаю, что в этом толстом костюме можно замерзнуть, но все же, прежде чем уйти в ванную, накрываю ее пледом.

До первой тренировки команды успеваю и пробежаться, и накуриться, как черт.

С Ю встречаемся только за завтраком, так как в комнате, куда почти пять часов спустя возвращаюсь изрядно измотанным, чтобы принять душ, ее не застаю.

Потеснив Валидола, приставляю к углу стола дополнительный стул.

– Привет, – выдыхаю Ю на ухо.

Когда удается поймать ее смущенный взгляд, не могу сдержать улыбку.

– Доброе утро, Ян, – шелестит красивая.

– Не думал, что скажу это тебе когда-нибудь, Одуван… – тяну все так же тихо, чтобы слышала только она.

Улыбаюсь шире, но почти сразу же, как Ю фокусирует на моем лице робкий, но определенно заинтересованный взгляд, чувствую острую необходимость перевести дыхание. А сделав это, прикусываю угол нижней губы и в принципе всячески её, блядь, жую, пока наблюдаю за Юнией.

– Что? – не пытается скрывать любопытства она.

– Ночь с тобой – лучшая ночь в моей жизни.

Добиваю это признание совершенно неуместной хулиганистой ухмылкой.

– Ян… – укоряет, как обычно, слишком мягко, чтобы это можно было принять за реальное возмущение. – Ты меня смущаешь.

Отзываюсь смехом, просто потому что снова чувствую себя счастливым. Закидывая руки ей за голову, притягиваю, чтобы обнять.

– Можешь вернуть мне любезность, – бомблю на ушко.

– Тяжело это сделать, – шепчет Ю взволнованно.

Перемещаясь, находит взглядом мои глаза.

Из-за того, как я удерживаю ее, между нами пар собирается, но это, по ходу, уже мало нас заботит. Наклоняя головы, сталкиваемся лбами. Смотрим друг на друга, цепляясь во время моргания ресницами.

– Почему?

– Ни с кем кроме тебя я никогда не спала.

«Я не сплю с парнями в одной кровати…»

Что-то такое она уже говорила. Но может ли такое быть, что за блядских два года отношений с Усмановым у них не было ни одной совместной ночевки? Рили? Не хочется поминать его… Но я должен знать.

– Эм… Ты серьезно, Ю? А как же Свят?

– Ты что… – пытаясь вытолкнуть этот вопрос, задыхается. И мое гребаное сердце принимается бешено намахивать еще до того, как ей удается выдавить: – Нет, конечно.

«Да! Да! Да!» – ликую я мысленно.

– Ну, так тем более, зай.

– Что тем более?

– Лучшая ночь для нас обоих.

– Угу, – выдает Юния после паузы.

И меня вновь захлестывает счастье. Глотая ее сладкое дыхание, с трудомсдерживаюсь, чтобы не поцеловать.

Ну как сдерживаюсь…

– Губы не трогаю, – хриплю в свою защиту, когда Ю вздрагивает на одном жадном касании к щеке. – Не трогаю губы, – повторяю еще более низко. С гремучим скрипом. И присаживаю, блядь, в уголок манящего рта. – Не трогаю, зай.

Но после третьего раза, черкаю по всей площади, пока отстраняюсь. Сдерживая разбивающую ее дрожь, невольно сжимаю руками хрупкие плечи.

– Мм-м… – мычу сдавленно, словно мне сто, мать вашу, лет.

И отстраняюсь.

– Ладно, – ухмыляюсь, хотя внутри все прям на максималках бурлит. Юния смотрит на меня растерянно. Моргает заторможенно. Крайне осторожно переводит дыхание. – Ешь, а то останешься голодной.

– По-моему, кое-кто охуел вкрай, – подъебывает Самсон, когда перебираюсь к нему, чтобы дать Ю, да и себе самому, передышку.

– Пошел ты.

– Мне, безусловно, похрен, но ваши облизывания выглядят так себе, учитывая, что все в курсах насчет Усманова. Хочешь, чтобы кто-то вас слил?

Честно? Мое сердцебиение ускоряется. Но я, конечно же, прикидываюсь, будто не колышет.

– И кому это надо? На себя намекаешь?

Самсон хмыкает.

– Ты же не тупая скотина. Со мной можешь идиота не клеить, – рычит приглушенно. – Оглянись, блядь. Переебал полгруппы, а теперь на глазах у парочки использованных чикс плодишь розовых единорогов с Недотрогой. Бабы – народ ревнивый и мстительный, не слышал?