– Прекрати же! Остановись! – продолжаю кричать я.

Однако Ян меня в упор не слышит. Ограждаясь рукой, никак не позволяет приблизиться.

– «Приятных снов, Свят!» Заебательно!

– Не надо!

– «Я…», – тут он, тряхнув головой, смеется раньше, чем читает увиденное вслух. – Хах… Хах… Хах… – невероятно жутко видеть, сколько попыток совершает, прежде чем цитирует меня. – «Я люблю тебя», – жует эти слова, с остервенением вгрызается в каждый звук.

Мои затылок и спину ударяет дикой волной дрожи.

Но…

Это лишь первый шквал.

Всю силу эмоций Яна, которые оказываются мощнее вселенской катастрофы, я ощущаю, когда он вскидывает взгляд. Прорезая разделяющее нас пространство, они заставляют меня буквально всем телом сжаться и застонать от боли.

– Не думал, что ты до сих пор пишешь ему подобное… Это… Это ебаный пиздец, Ю… – хрипит Нечаев, поражающе часто моргая. – Меня и раньше, сука, подташнивало от этих слов. Но сейчас ты заставила меня их возненавидеть, – чеканя слог, скрипит зубами.

– Ян…

– Может, скажешь, что это тоже неправда?

– Правда… – признаюсь, захлебываясь рыданиями. – Но… В том-то и дело, что любовь бывает разной! – сама в шоке, откуда силы берутся. Секунду назад смирилась и собиралась просто умереть. Как вдруг… Толчки по венам, и цунами адреналина несется в сердце. – Ты сам это знаешь, Ян! Любовь может быть детской, дружеской, сестринской! Я люблю Свята, это правда, Ян... Я люблю его как брата! Тебя же… Как ты смеешь этого не понимать, Нечаев?! Я люблю тебя как мужчину!

Он реагирует на мой крик совсем не так, как я того ожидаю.

Отшатывается.

Стискивает челюсти, выразительно сглатывает и, распахивая губы, тяжело и шумно через них выдыхает.

– Не говори мне гребаное «люблю», пока говоришь то же Усманову.

– Но я люблю тебя…

– Серьезно, Ю! – рявкает Ян, не скрывая ту яростную боль, которую вызывает у него мое признание. – Не говори больше!

И я замолкаю.

Опуская взгляд, курсирую им по серым клеткам кафеля. Пытаюсь за что-то зацепиться, но там просто не за что.

И вдруг… Мой телефон начинает звонить.

Ян ругается матом так грязно, что я сжимаюсь и зажмуриваюсь.

А он… Вкладывает жужжащий мобильник мне в руку и выходит, в сердцах громыхнув дверью.

На экране фотография и имя Свята. Должно быть, он приземлился в Одессе. Наверное, звонит, чтобы я поехала с ним, как и договаривались, в больницу к отцу.

Ему нужна моя поддержка. Нужна.

Но… Я не могу принять вызов.

Перед глазами все еще Ян стоит. В висках пульсируют его слова. А в сердце бьются его эмоции.

Почему он не заметил, что я отвечала на сообщения Свята преступно редко? Почему не увидел того, как Свят из-за этого обижался и злился? Почему не понял, что Свят буквально выжимал из меня эти слова?

Юния Филатова: Где ты?

Боже… Вместо того чтобы ответить на звонок, пишу сообщение Яну.

Он прочитывает. Но не отвечает.

Проходит минута, две, три… Я начинаю задыхаться.

Юния Филатова: Ты заставляешь меня волноваться.

Юния Филатова: Напиши, пожалуйста, чтобы я знала, что с тобой все хорошо.

Только после этого он присылает отписку.

Ян Нечаев: Порядок.

Юния Филатова: Где ты?

Ян Нечаев: В дороге. Нужно проветриться.

Юния Филатова: I❤️U

Отправляю и замираю бездыханно. Кислород в легких заканчивается крайне быстро, а Ян… Он так и не отвечает.

Оседая на пол, разражаюсь слезами. А точнее, бьюсь в каких-то задушенных конвульсиях. Ведь боль такая сильная, что полноценный выплеск невозможен.

Вибрация входящего звонка. Яркая вспышка надежды. И… Горькое разочарование.

– Алло, Свят… – лепечу в микрофон, с трудом владея языком и упорно кривящимися губами.

– Ты плачешь?

– Да… Прости…

– Не волнуйся так сильно, ангел… Я уверен, что папа справится. Должен.

И снова мне становится убийственно стыдно.

– Конечно… Я тоже в этом уверена, Свят.

– Откуда я могу тебя забрать?

– Давай… Давай я тебя на троллейбусной остановке подожду, ок?

– Ок. Еду.

«Я люблю тебя…»

Эти, блядь, слова… Эти проклятые слова!

Даже на затертой уплывающими минутами перемотке суть выжигает нутро. Весь организм это пламя охватывает. Догореть бы и воскреснуть – этот путь мне знаком. Доводилось не раз проходить. Но сегодня не помогают ни сигареты, ни скорость, ни время. Все это словно с обратной силой работает. Против меня.

Раздражает. Разбирает. Воспаляет. Отравляет токсинами.

Но самым лютым токсином, конечно же, остается Юния. Со своими уникальными, крайне навязчивыми и агрессивно забористыми визуалом, голосом, запахом, вкусом, манерами и чертовым, мать вашу, характером!

Со свистом вхожу в поворот. Заднюю часть машины тянет на обочину. В свободном движении поперек трассы валю. Пока не хватаю шинами лед. Тачку разворачивает полностью. Лобовухой к движущемуся потоку. Еще таскает, когда я, ослепленный светом летящего на меня автомобиля, вцепляясь в руль, прищуриваюсь и хладнокровно завершаю вращение на триста шестидесятом, блядь, градусе. В моей крови столько всего топит сейчас, что эта геометрическая мера никакого, мать вашу, впечатления не производит. Сердце неспособно ускориться, оно уже на повышенных долбит. Выгребает такой максимум, что меня распирает, будто физически в размерах раздувает.

Не вывожу эту мощь. Не вытягиваю.

Мобилу засыпает эсэмэсками. Стискивая зубы, не даю взгляду уйти на оживший экран. И все равно этих усилий недостаточно. Сражаясь с собой, морщусь, мотаю головой и натуральным образом рычу. На педаль газа давлю до тех пор, пока стрелка спидометра не прижимается к самой нижней справа отметке.

Чем я думал? Чем я, блядь, думал?

Задаюсь этим вопросом, когда в закипевшем мозгу всплывает разговор, который я никак не могу списать в архив.

– Нечай!

Окрик Свята прерывает мое продвижение к школьному актовому залу. Пока разворачиваюсь, сознание приятно плывет. Я на кураже, но дело не в алкоголе… Только в том, чей голос сейчас льет в уши про то, как мы быстро повзрослели.

– А ты че здесь? – ухмыляюсь я. – Ю уже поет, – озвучиваю то, что Усманов и сам способен слышать. – Валим скорее, пока не пропустили все выступление.

– Пропустим, – заявляет Свят неожиданно серьезно. – Нужно поговорить.

С трудом сглатывая, напряженно вглядываюсь в полумрак длинного коридора.

– О чем?

– Ты зачем явился? Куда летишь? Что задумал? – заваливает меня дебильными, но отчего-то пристыжающими вопросами.

Где-то за периметром моего беспокойства продолжает петь Ю, но мне вдруг кажется, что звук ее волшебного голоса отдаляется и неизбежно становится недосягаемым.

– В каком смысле? – вытолкнув хрипом вопрос, заглушаю эти дерганые вибрации столь же скрипучим смехом. – Школьный бал – общая туса, не?

Усманов, к моему удивлению, сохраняет серьезность.

– Туса, которая тебя никогда, на хрен, не интересовала.

– И че теперь? – раздражаюсь я.

Свят судорожно сглатывает, выдавая волнение, которое до этого успешно скрывал.

– Думаешь, я не вижу, как ты на нее смотришь?

Именно этот вопрос останавливает на скаку. Заставляет не только оцепенеть, но на миг прекратить дышать.

– На кого?

– Нечай, харэ прикидываться! Ты знаешь, о ком я!

– Нет, не знаю, – отражаю я с поражающей меня самого сухостью.

– Ты! Ты смотришь на Юнию!

Ржу.

Просто не знаю, как еще, мать вашу, реагировать.

Дыхания не хватает. Потому что медовый голос Ю вдруг полосует мое разогнавшееся сердце.