Я шарахаюсь и ухожу от толпы, пока не оказываюсь у боковой линии. Выкрики парней не прекращаются. Но мне в целом плевать на них, когда я слышу смех Яна и понимаю, что он приближается ко мне.

Господи… Нет…

Но он уже рядом. Его красная футболка вызывает в моих глазах жуткое воспаление.

– Неожиданно. Ты еще что-то помнишь. Не все святой Свят вытравил, – рубит отрывисто, орудуя при этом и искренним удивлением, и своей обыкновенной агрессией, и какой-то поражающей задушенной радостью.

Только сейчас я догадываюсь, что Ян поддавался, позволив мне проявить себя. Однако не понимаю, зачем ему это нужно.

«Хотел убедиться, что я помню годы, которые мы провели вместе? Добивался, чтобы я выпрыгнула из своего кокона и лишилась равновесия? Пытался выставить меня перед всеми посмешищем?» – ломаю я голову, несмотря на ощущение, что с близостью Нечаева последняя извилина покинула мой мозг.

И пока я это делаю… Он вдруг скользит пальцами по тыльной стороне моей ладони. Невесомо, самыми кончиками, а у меня по рукам поднимается ток. Издав какой-то судорожный полувздох-полустон, врастаю в землю. Дергаюсь лишь затем, чтобы оборвать физический контакт, но Ян резко преграждает путь и уже ощутимо сжимает мое запястье.

Пламя охватывает не только мою руку, но и все тело, рождая за волной жара вал бешеной дрожи.

– Как ты смеешь?.. – задыхаюсь.

Ведь легкие со свистом проваливаются в живот и, развернувшись там, принимаются порхать, словно гигантская бабочка.

Хочу пригрозить, что расскажу все Святу. Губы распахиваются… Но ничего кроме дикого, частого, будто загнанного, взволнованного дыхания из него не выходит.

Запрещаю себе, но все равно зачем-то поднимаю взгляд.

Глаза в глаза. И я пропадаю.

Свисток физрука звучит слишком поздно. Дернувшись и отпрянув, я понимаю, что катастрофа, которой я позволила внутри себя произойти, будет иметь глобальные последствия. Мой духовный мир восстановлению не подлежит.

– Филатова! – окликает меня физрук.

И мне вдруг становится так стыдно за то, как я себя при всех повела, что лучше бы мне умереть.

– Да, Игорь Павлович, – мямлю я, вытягиваясь стрункой и незаметно обтирая о край футболки мокрые ладони.

– Ты зачислена в женскую сборную по футболу.

Нет… Боже, нет…

– Но я… Я…

Мне это не нужно!

– Тренировки в понедельник, среду и пятницу в пять часов вечера, – закрывает тот тему и уходит, оставляя меня посреди поля.

Не знаю, сколько бы я там стояла, оглушенная, если бы не Валик с Викой. Они увлекают меня к раздевалкам.

«Не думай ни о чем… Отпусти… Надо попасть домой… Потом… Все потом…» – мысленно говорю я с собой, пока стою под теплыми струями душа.

И вроде как эта уловка срабатывает. Мне становится легче. Но у шкафчиков я замечаю на себе липкие взгляды нескольких девочек и начинаю снова нервничать.

У Мадины грудь почти такая же большая, как у меня, но она ее почему-то не стыдится. Наоборот, будто специально выпячивает всем на обозрение. В то время как я пытаюсь застегнуть бюстгальтер, не снимая полотенца. Ошарашенно таращусь на крупные карамельные соски девушки, которая почему-то выглядит гораздо старше, чем я… И на секунду допускаю дикую мысль, что хотела бы быть такой же раскрепощенной.

– Что такое, махарошая?

Клянусь, это обращение звучит именно так ­– слитно, с придыханием и сиропной тягучкой. Да, дело не в тренажере. Это ее обыкновенная манера разговора.

– Не обижайся, махарошая… Но у тебя повадки… мм-м… пятилетней девочки…

Я ощущаю выброс адреналина в кровь, словно мне его ввели шприцем. А за ним… Меня охватывает злость.

– А ты будто пятый раз на первом курсе, – не удерживаюсь от ответной шпильки.

И цепенею от собственной грубости, словно жду, что в ту же минуту меня поразит разрядом небесного возмездия.

– Почти… Махарошая… Это моя третья попытка… Мм-м… И стесняться я не собираюсь… С удовольствием обкатаю всех наших жеребцов…

После слов про каких-то там жеребцов, которых Мадине зачем-то нужно обкатывать, желание быть чем-то на нее похожей испаряется напрочь.

– Вероятно, ты снова ошиблась с выбором ВУЗа, – невольно подражаю ее медовому тону. – Это не конная школа.

Наездница, блин… Бесстыдная куртизанка!

Я не должна ее осуждать. Это плохо. Но… Я злюсь. Нет! Сказать, что я злюсь – это ни о чем! Меня прямо-таки трясет от ярости.

Господи… Я реально схожу с ума!

И то, что все девочки, включая саму Мадину, заливаются от смеха слезами, меня меньше всего волнует. Закончив одеваться, покидаю раздевалку с надеждой, что на свежем воздухе мне станет легче.

Однако уже в коридоре меня ждет новое потрясение.

Со стороны мужских раздевалок выходит Валик, но шокирует меня, безусловно, не сам факт появления Андросова, а то, что пол его лба закрывает медицинский пластырь.

– Господи, Валя… – выдыхаю, бросаясь ему навстречу. – Что случилось?

Едва касаюсь его виска, он вздрагивает и как будто отшатывается от меня.

– Ничего страшного… Поскользнулся в душе… Упал лицом прямо на мраморный выступ и рассек бровь… – бормочет он, багровея от волнения.

Покрасневшими кажутся и глаза Валика. Кроме того, они блестят, словно он с трудом сдерживает слезы. На контрасте с синими волосами это выглядит болезненно.

Внутри меня все сжимается от жалости. Хочется расплакаться за него. Больше не знаю, как поддержать.

Но в этот момент из раздевалки вываливает шумная толпа парней, и мы с Валиком практически одновременно обращаем все свое внимание на них. Смотрим, конечно же, с опаской. Психологически я крайне истощена, чтобы игнорировать главный источник своего страха. Поэтому сразу же нахожу взглядом Нечаева.

Сердце тотчас подвергается очередному приступу. Измученное и доведенное до отчаяния, оно сокращается с такой частотой, которую я в своей жизни ощущаю впервые.

Ян же… Самодовольно ухмыляется. Откидывая голову, трясет вздыбленными волосами и громко смеется. Пока не перекидывает внимание на Валика. В тот момент, когда смотрит на него, в его глазах возникает привычная агрессия.

– Я пойду, – выпаливает Андросов. – За мной мама должна заехать.

– А как же Вика? Она еще в раздевалке…

Договаривать нет смысла, потому что его уже и след простыл.

И вот тогда я все понимаю.

«Ян ударил Валика…»

Пульс на какое-то время теряется полностью, заставляя меня почувствовать себя окаменевшей статуей. Однако… Только мне удается сделать вдох, как все функции с адовой силой возобновляются.

Я должна что-то сказать Яну… Возмутиться… Защитить Валика…

Но я не могу! Мне самой слишком страшно.

Отлепившись от стены, бегу к выходу следом за Андросовым. Слышу смех и обрывки разговора позади себя, но сути не улавливаю. Вся в своих переживаниях.

Так нельзя… Кто-то должен сказать Яну… Свят бы это не проигнорировал…

Секундный порыв, и я разворачиваюсь.

И тут же об этом жалею.

Толпа продолжает шагать на меня. Но я уже не могу сдвинуться с места. Прижимаю к груди органайзер и, зажмуриваясь, замираю в ожидании столкновения.

И лучше бы так и случилось! Лучше бы Нечаев меня снес! Лучше бы растоптал!

Ведь это предпочтительнее необходимости разговаривать с ним. Господи, да просто находиться рядом! Он ведь останавливается так близко, что я, бурно тягая воздух, как астматик во время приступа, улавливаю не только запах его шампуня или геля для душа, но и тепло его дыхания.

– Ты что-то хотела?

Голос Яна через вибрирующие мембраны охватившей меня паники слышится сиплым и взволнованным. Не понимаю, что со мной происходит, но это почему-то добивает. Вынося меня за пределы возможного, бросает в кипящий водоворот, с которым я прежде знакома не была.