– Ну да, смотрю, – толкаю небрежно. – Она же и мой друг, помнишь?

– Ты смотришь не как друг!

– Это ты мне сейчас говоришь?!

– Я ее люблю! А ты?!

Любовь?.. Я о ней не думал.

Но когда о ней заряжает Усманов… Жалит так, словно он сбросил мне на грудь огромную медузу. Липкую, холодную и омерзительную. Пока яд прожигает до нутра, на коже выступает ледяной пот.

Голос Ю в последнем припеве аккурат на подъем идет. Меня качает, и внутри что-то с оглушающим треском лопается. Грудак заливает шкворчащей кислотой.

Гормоны стресса разбивают кровь на пульсирующие сгустки. Сердце вскрывает плоть. Удар, и оно ощущается гребаным прожектором, который ко всему прочему подключили к запредельно мощной сети. Напряжение зашкаливает. Кажется, что реально слышу потрескивание и улавливаю запах жженого мяса. Жду, когда излишки сработают мне на пользу – перегорят и потухнут.

Но…

К моему величайшему потрясению, этого не случается.

– Ну вот видишь… – делает какие-то выводы Свят. В то время как у меня возникает желание тупо слинять, забиться в укромное, темное место и попытаться проанализировать свои чувства, прежде чем они меня разорвут. – Не вздумай ее трогать, Ян. Тебе ведь она не нужна. А мне нужна! Знаешь как сильно? Мне, блядь, без нее не жить!

– Че ты несешь? – хриплю якобы раздраженно, а на самом деле ни одной настоящей эмоции не способен вытолкнуть. – Какое – не жить?! Это же просто девчонка… Ты дебил, что ли?

– Девчонка, на которой я собираюсь жениться.

– Хах… Да… Понял, да. Понял.

Что именно я понимаю? А ни хрена я не понимаю.

Слишком ошарашен, чтобы осознать хоть что-то. Голову будто сотни спиц пронизывают. Там становится так шумно и так, мать вашу, больно, что кажется, словно я в ускоренном режиме превращаюсь в «овощ».

– Будем мужчинами, брат.

– Будем, – отзываюсь так же сдавленно.

– Обещай, что никогда не прикоснешься к ней.

– Да, блядь… – пытаюсь рассмеяться, но из-за застрявшего в глотке комка нервов похоже на то, будто кашляю. – Свят, че за херня?

– Обещай.

– В этом нет никакой необходимости…

– Похрен. Обещай, Нечай!

– Ты же знаешь, как я отношусь к давлению. Отвали, – сам по тону перегибаю.

Просто на грани уже.

– Пообещай, и отвалю.

– Хах. Выкуси, брат.

– Из-за твоей гребаной наглости Юнии стало сложно с тобой общаться. Она с трудом вывозит.

И тут я замираю. Даже сердце, рухнув в ноги, долбиться прекращает.

Синхронно с остановкой моего дыхания заканчивается пение Ю. А спустя два минорных аккорда пропадает и музыка.

Зал взрывается аплодисментами. Но тараканы под моей черепушкой стопудово громче.

– Это она так сказала? – выдыхаю убитым полушепотом.

– Именно.

– Хах… Ладно. Понял.

– Обещаешь не трогать ее?

– Хах… Обещаю.

Несколько неожиданно для нас обоих открываются двери учительской, и вместе с лучами света в коридор выпархивает дед Филатовой и, по совместительству, наш классный руководитель. Я прикусываю угол рта изнутри, но все равно «стеклом» по его лицу прокатываюсь. Поздно осознаю, что глаза залило.

– Добрый вечер…

Едва улавливаю эти слова, потому что, задыхаясь, уношу свое чертово, будто перебитое катком под названием «любовь» тело.

И вот этот каток снова в деле. Я старше, сильнее, выносливее… Но и он ощущается мощнее. Конечно же, мне дробит, на хрен, все ткани и кости.

Чем я думал? Чем я, блядь, думал?

Не надо было ее уступать тогда.

А сейчас… Сейчас подавно!

Кровь резко уходит по телу вниз. В голове, наконец, проясняется.

«Десантник бежит сначала сколько может, а затем – сколько нужно…»

Точка.

Перестраиваясь, сбавляю скорость, чтобы совершить плавный разворот.

«Девчонка, на которой я собираюсь жениться…»

Беса лысого, Усманов!

Пока доезжаю домой, не то чтобы успокаиваюсь… Нет, умиротворения в моей душе и подавно нет.

Я, мать вашу, на тревоге от самых разных мыслей.

Меня по-прежнему, если не сильнее, задевает то, что Юния писала Святу. Меня, блядь, разрывает от их чертового «люблю». Меня колошматит из-за решения Ю не расставаться под шумок с инсультом Усманова-старшого. Меня, сука, разносит в щепки, когда я представляю, как Свят берет мою Ю за руку, а она при этом ему улыбается так же, как пару дней назад улыбалась мне.

Да, обижает. Да, злит. Да, болит.

Но я, блядь, не собираюсь психовать и срываться на какую-то нецелесообразную дичь.

Я, мать вашу, буду сражаться.

За свои чувства. За свои, сука, мечты. За свою Ю.

Иначе в чем смысл всех тех текстов, с которыми я себе и ей клятвы приносил?

Никто не обещал, что будет легко. Напротив, зная всю эту ебаную ситуацию, я понимал, на что иду.

Какого хрена сейчас равновесие потерял?

Плоть горит? Кости плавит? Сердце докрасна? Душа в чаде? Е-ба! Так сталь огнем и закаляется.

Бросая машину на подъездной дорожке, залетаю в дом.

– Ты откуда в таком виде? Шо это за коники[14]?! Ян! Зима на носу! – причитает мама, поймав меня в футбольной форме.

– Сейчас оденусь, ма, – бросаю на ходу.

– Сейчас! – акцентирует она. – И куда это ты так спешишь?

– Надо, ма. Не задерживай.

– Господи… – все, что выдыхает, пока взбегаю по лестнице на второй этаж.

Переодеваюсь я быстро, поэтому ни черта не удивляюсь, что мама дожидается в гостиной.

– Скажешь хоть, что случилось?

– Все нормально, – спешно обнимаю. – Не переживай.

– Не переживай… – повторяя с укором, треплет по волосам.

– Перекрести, – бормочу, отступая.

Ма, конечно, вся напрягается. На мгновение и дышать прекращает. Но просьбу мою исполняет.

– Пусть Бог тебя оберегает, – шепчет, осеняя крестным знаменем.

– И от меня.

Охая, прижимает ладонь к груди.

– И от тебя, сынок.

Киваю в знак признательности и выскакиваю на улицу.

Запрыгиваю в тачку, завожу мотор и, выруливая на дорогу, набираю Усманова.

– Слушаю, – выдыхает Свят после третьего гудка.

– Здоров! Как отец?

– Пока непонятно…

– Ясно, – роняю глухо. – Ты еще в больнице?

– Да.

– Я могу подъехать?

– Тут мама, Юния и ее родители, – извещает Усманов достаточно многозначительно. По тишине, которая сопровождает его голос, можно предположить, что прежде, чем принять мой вызов, он все-таки отошел от близких. – Решай сам.

– Еду, – выдаю без промедления.

– Ок. Скину в сообщении адрес клиники и предупрежу персонал.

Отключившись, медленно перевожу дыхание. Застывшая посреди экрана ава Ю при одном лишь взгляде вызывает волнение. Однако читать ее эсэмэски я еще не готов. Смахиваю, чтобы скрыть уведомления мессенджера, и на том все.

Свят, его мама, мои родители и я – мы все сидим в молчании. До тех самых пор, пока у дверей реанимационного отделения не появляется Ян Нечаев.

Никто из нас не знал, что он приедет. Мы все ошарашены. В разной степени, но все же… Этого не скрыть.

Принимая необычайно серьезный и чрезвычайно тяжелый взгляд Яна, ощущаю, как замирает сердце в груди. Никогда не считала себя великим знатоком по части понимания настроения и чувств других людей, но в глазах Нечаева под толщей негативно заряженных эмоций вижу ту самую силу, которой восхищаюсь, ту самую нежность, которой он меня покорил, и ту самую любовь, которую он ненавидит.