А я… У меня так болит сердце, словно этими словами он воткнул в него новую спицу.

Я не могу ревновать. Только не Яна!

Но как с этим справиться?

– Он же… – шелестит Усманов, сосредотачивая на моем лице какой-то подозрительный и вместе с тем крайне обеспокоенный взгляд. – Он же тебя не донимает?

Я чувству себя еще более ужасно, потому что сейчас ощущение того, будто меня поймали на чем-то плохом, добавляет такой остроты, от которой то самое проколотое сердце грозит остановиться.

Нервно мотаю головой и быстро прячу взгляд. От безумных эмоций задыхаюсь.

«Надо рассказать ему все…» – плывет эхом в моем мозгу.

И под этим «все» я подразумеваю не только то, что мы возобновили с Яном дружбу, но и то, что я чувствую, когда он рядом.

Боже…

Как же это страшно! Стыдно! Больно! Ужасно! Я не смогу!

Нужно как-то иначе это пройти… В одиночку. Впервые мне придется бороться с чем-то самой. Без чьей-либо помощи.

Выхода нет… Выхода нет!

Это ведь Ян… У него вон «целый гарем»!

А у меня… Папа, мама, бабушка… Свят, которого я всем сердцем люблю!

Я не могу их ранить. Легче себя убить!

Толпа на трибунах затягивает «Червону руту[4]». Знаю, что Усманов обожает эту фишку. Поймав волну, начинает сам подпевать и меня подбивает.

Со смехом мотаю головой.

– Ни за что…

– У тебя шикарный голос.

– Но я не пою в толпе!

Благо звучит сигнальная сирена. Она и призывает всех затихнуть и обратить внимание на поле. Солистка и музыкальная группа успели уйти. Игроки разбегаются, занимая каждый свою позицию.

По телу несется дрожь, когда я вижу, как Самсонов что-то рявкает Нечаеву, а тот отвечает на это жестом в форме среднего пальца.

«О, Боже мой… Хоть бы они не подрались!» – проносится у меня в голове за мгновение до того, как в кровь впрыскивается свежая доза адреналина.

Я с ним сойду с ума! Однозначно.

Начальный удар, и мяч летит дугой на нашу половину поля. Судорожно сжимаю кулаки, когда команда противников производит первую напористую атаку. То, как быстро они и практически беспрепятственно достигают ворот, потрясает. Успеваю лишь охнуть, когда производится первый штурм, и мяч стремительно залетает в сетку.

– Ого, – роняет Усманов изумленно.

Часть стадиона подскакивает и разрывает пространство ликующими криками. А вторая его часть, включая меня, сокрушает воздух проклятиями.

– Это просто матч, – проговаривает Свят, когда я, заглушая чертыханья кулаком, вцепляюсь в свой указательный палец зубами.

Не реагирую на это замечание.

Наблюдаю за тем, как Самсонов с Нечаевым ругаются. По лицам видно, что оба в ярости. Кричат, агрессивно размахивая руками. И вроде как не дерутся и даже не толкаются, а у меня адреналин выжаривает из вен кровь. Отрывисто перевожу дыхание, лишь когда парни мгновение спустя берут ситуацию под контроль. По мимике улавливаю, что тон общения меняется, когда начинают жестами задвигать какую-то общую стратегию.

И вот… Сразу после введения мяча в игру они перебрасывают его на половину соперников и ведут к воротам.

– Давай, – бормочу, напряженно прослеживая весь путь нашей команды.

Особенно сильным волнение становится, когда мяч оказывается у Яна. Пульс подскакивает до раскатанного аттракционами максимума. Я забываю о своих личных проблемах. Заражаюсь динамикой происходящего на поле. Тону в уверенности, здоровой злости и кипучем азарте Нечаева. Искренне болею за его победу.

– Давай-давай… – шепчу снова, когда он, лавируя между игроками, выдает в какой-то момент свою любимую джингу. – Давай!

И он забивает. Красиво накрывает ворота противника. Феерически бомбит!

Подскакиваю вместе с «гаремом» и кричу в рупор из рук «Молодец!». Ян, конечно, не услышит. Но я просто не могу удержать в себе радость.

– Ты это видел? – бросаюсь к Святу.

Весь наш сектор ликует, а он лишь натянутую улыбку выдает. Придерживая меня, позволяет на кураже танцевать.

А потом…

Надавив ладонью на затылок, Усманов прижимает мое лицо к своему и настойчиво целует. Инстинктивно толкаю его в грудь, чтобы отстраниться. Но он, как ни удивительно, не позволяет этого сделать. Раздвигает мои губы и, проникая в рот, принимается странно кружить вокруг моего языка своим.

Чтобы сдержать неприятие, мне приходится оборвать дыхание и унестись мыслями в далекие дали. Раз, два, три… Дрожь омерзения все же прокатывается по моему телу.

Грустно, что это происходит.

Однако я не способна это остановить. Никогда прежде Свят подобным образом язык не задействовал. Максимум касался им моих губ. А тут… Ощущая его глубоко у себя во рту, я умираю от печали, словно меня вынудили съесть банку дождевых червей.

Четыре, пять, шесть… По нарастающему шуму болельщиков догадываюсь: на поле происходит нечто интересное. Но я, увы, еще не закончила счет.

– Бляха-муха… Вы сядете? Или вас снести? – орет кто-то с задних рядов.

Семь, восемь, девять… Голова кружится. В висках возникает боль. И я вдруг понимаю, что ощущения, которые я сейчас проживаю, могли бы быть хуже, только если бы меня вдруг поцеловал мой двоюродный брат.

Десять, одиннадцать… Все!

Отпрянув, совершаю глубокий вдох.

Ох, если бы он мог перебить осевший на рецепторах вкус. Нельзя ведь тереть губы ладонью. И за кофе не бросишься… Только не кофе!

Смотрю в счастливые глаза Свята, пока видимость не замыливают слезы.

– Прости, – слышу его выдох совсем рядом, когда прижимается губами к моему подбородку. – У тебя такие безумные зрачки были, что я не сдержался. Вскипел. Прости.

– Все нормально…

И все же, опустившись на сиденье, я нащупываю стаканчик и, сгорая от смущения, делаю огромный глоток кофе. Охватывающее мой организм опьянение уже не вызывает потрясения. Мимолетное чувство сожаления, зудящий стыд, и я позволяю себе поплыть от тех ощущений, которые высвобождаются следом.

Искрящееся тепло проносится по всему телу, собирая в самых чувствительных местах жар.

А вот и… Бабочки в животе. Вот и мурашки по коже. Вот и мой горько-сладкий грешный кайф.

Господи, я словно не свою жизнь живу. Это чужая реальность. Так нельзя – мысли, эмоции и чувства, которые прорвались во мне сегодня, предупреждают об этом.

Но…

Я пока не готова выплывать.

Быстрая оценка поля приносит понимание: между командами форсируется жесткая игра, граничащая моментами с откровенными нарушениями правил. Грубые выкрики, яростные отмашки, угрожающие персты, агрессивно сжимающиеся кулаки, скрытые кресты, приглушенные рыки, парующие рваные выдохи, провокационные толчки, слаженное двустороннее наступление, боевые танцы, усиливающееся до невообразимой степени давление… Тестостерон над ареной столбом стоит. И во всем этом хаосе главенствует новоиспеченный капитан «Грифонов» – Ян Нечаев. Ума не приложу, как ему это удается, но он, черт возьми, умеет в буквальном смысле поджигать воздух.

Знаки предупреждения в виде двух разноцветных карточек выписываются так часто, словно игра не на футбольном поле происходит, а за чертовым карточным столом.

– Вот это месиво, – впечатляется, в конце концов, и Усманов. Люди вокруг нас вообще неистовствуют. Гвалт такой несется, что вот-вот барабанные перепонки лопнут. И все же я, к сожалению, слышу: – Ну, в принципе, неудивительно. Так случается везде, куда приходит Ян.

Если бы биение сердца не перекрыло мне горло, лишив возможности говорить, я бы обязательно одернула его. И это осознание шокирует сильнее, чем вызванная словами Усманова злость.

Отбрасываю, как и все, что вызывает беспокойство. Закрываясь, сую голову в песок – фокусируюсь исключительно на игре. Пока не заканчивается первый тайм.

– Может, ну его… – выдыхает Свят. – Ты вроде как отметилась. Необязательно сидеть здесь до конца игры, – эту фразу уже практически мне по щеке губами размазывает. – Едем домой, Ангел. Посмотрим сериал, как и планировали.