В апреле 1968 года, когда несколько советских посольств в крупных странах, включая, понятно, США, получили из Москвы некое закрытое секретное письмо-орентировку, мой шеф, посол Шпедько, пригласив с собой меня, выехал машиной из Оттавы в Вашингтон, чтобы ознакомиться с этим документом. Разумеется, заодно мы ознакомились и с некоторыми достопримечательностями Вашингтона, а также Нью-Йорка, где посетили здание ООН и советское представительство при ООН.

Пересекая границу США у Ниагарского водопада, мы сразу попали в Баффало, большой промышленный и портовый город у озера Эри, где наш путь пролегал по унылым грязным улицам с мрачными, местами заброшенными и даже разбитыми домами, что неприятно контрастировало с только что покинутой туристически красочной канадской Ниагарой. Далее дорога проходила уже через живописные и ухоженные сельские районы, но первый шок прошел не сразу.

По прибытии в Вашингтон мы разместились в гостинице, не очень далеко от нашего посольства, и, поскольку располагали парой свободных часов, я рванулся было погулять по улицам около гостиницы. Встречавший нас сотрудник посольства вдруг категорически возразил. Сказал, что в последние месяцы обострились отношения властей с жителями определенной части города, населенной чернокожими, и в результате неспокойно во всех центральных кварталах; даже днем прохожего могут «зажать» у какого-либо подъезда или перехода и избить, ограбить.

Помню, как после благополучной тихой Канады было дико слышать это, я не хотел верить. Договорились, что я лишь полчаса поброжу вблизи гостиницы и буду осмотрителен. Уж очень я хотел самостоятельно потопать по американской столице.

Все обошлось благополучно, но я действительно видел лишь редких, таких же, как я, случайных пешеходов, быстро и с оглядкой следовавших от витрины к витрине. Их настороженность невольно передавалась и мне.

Тем не менее в Вашингтоне мы осмотрели все главные достопримечательности, сфотографировались на фоне Белого дома, посетили могилу Джона Кеннеди на Арлингтонском кладбище.

Затем был Нью-Йорк, который произвел на меня сильное впечатление. Мы плыли с экскурсией по Гудзону, фотографировали панораму города, бродили по Бродвею и вокруг Таймс-сквера, задирали головы у подножья небоскребов...

Тогда же с нами произошел трагикомический случай. В Штаты мы прибыли на только что приобретенной для посла престижной машине «линкольн-континенталь», ведомой опытным и сметливым шофером Петей. В Нью-Йорке, однако, и он стал теряться, особенно когда надо было парковаться: повсюду на улицах вдоль тротуаров устрашающие двойные желтые полосы и никаких парковочных мест.

И вот посол в очередной раз успокоил его, что, мол, если мы оставим машину ненадолго, то полицейские уважат канадские дипломатические номера, все же — машина посла. Мои сомнения он в расчет не принял. В результате, погуляв вокруг небоскребов, мы вернулись к месту, где должна была стоять наша машина, но ее там не оказалось.

Настроение, конечно, сразу упало. Ведь не исключено, что новенький «Линкольн» могли угнать. Покружив по улице, я увидел традиционную парочку полицейских патрулей и спросил у них, что нам делать. Они «успокоили» нас тем, что машину следует поискать прежде всего на ближайшем пустыре, куда транспортная полицейская служба эвакуирует автомобили нарушителей правил парковки, и указали нам направление, по которому мы затем долго брели, уже не интересуясь небоскребами. Там машина и оказалась.

Заплатили штраф, вызволили наш шикарный «Линкольн», порадовались, что он не побит и не поцарапан, а об «уважении к дипломатическим номерам», да еще из Канады, мы, понятно, даже не заикались. Что ж — равенство, так равенство, для всех, по-американски! Этот урок я хорошо усвоил, и это правило я зауважал.

После того первого визита в Штаты прошло очень много лет, прежде чем мне довелось вновь приехать в эту страну и жить там, о чем скажу позже.

По завершении командировки в Канаду я работал три года в центральном аппарате МИДа СССР и занимался вопросами отношений с Австралией, Новой Зеландией, Океанией, а затем — вновь Канадой. Было много интересных событий, в которые и я был вовлечен: визит в СССР в мае 1970 года премьер-министра Пьера Трюдо и ответный визит в Канаду годом позже А. Н. Косыгина. Воспоминания моих коллег об этих визитах публиковались, и я не вижу смысла пополнять их своими впечатлениями.

Затем последовала командировка в Лондон, которая длилась около шести лет. В тот период (1972— 1978 гг.) много интересного происходило в отношениях между Москвой и Лондоном. Это был период разрядки в отношениях, но холодные ветры то и дело охлаждали их, и эти ветры дули прежде всего из-за океана, из Америки.

Работая в Лондоне в качестве советника-посланника (заместитель посла), я был участником встреч и переговоров, которые прямо или косвенно касались перипетий взаимоотношений СССР и США: ограничения стратегических вооружений, созыва Общеевропейского совещания по безопасности и сотрудничеству, ряда других проблем.

Посещая Форин-оффис, я, как и мои коллеги в посольстве, всегда имел в виду позиции американцев, которые требовалось оспорить или прокомментировать, с тем чтобы как-то подвинуть англичан в нашу сторону, оттянув их от американцев.

В какой-то период в 1975 — 1977 годах хорошо знакомые мне директора департаментов Форин-офиса Криспен Тикелл, Джолион Буллард и другие стали сообщать мне с иронией, что вот у них только что побывал заместитель посла США Рон Спаерс, который несколько иначе интерпретировал итоги состоявшихся советско-американских переговоров (в Москве или Вашингтоне). Случалось, что свою неуступчивость по обсуждавшимся вопросам они оправдывали ссылками на жесткую линию своего главного партнера — США, что не всегда выглядело правдоподобно.

Порой это раздражало, порой — забавляло, и я проявил инициативу — предложил Спаерсу, с которым иногда виделся на приемах, проводить периодически «междусобойчик», то есть вдвоем, «по-человечески», сверять между собой наши далеко не схожие позиции. Он, нужно отдать ему должное, сразу согласился, и на протяжении почти двух лет мы с ним эпизодически, по необходимости проводили такие «междусобойчики» — то в нашем посольстве, то — в кафетерии на верхнем этаже посольства США.

Посол, вылетая в Москву в отпуск или в командировку, разрешал мне, как временному поверенному в делах, устраивать для Спаерса ланч в посольстве «на посольском уровне», и тогда гостю предлагалась экзотика русской кухни из рук личного посольского повара. Спаерс, однако, не слишком ценил ее, как я понял с запозданием; ему все больше хотелось съесть просто большой кусок стейка.

Позже Спаейрс получил назначение послом в Турцию. Наши с ним встречи я вспоминаю с теплом. Беседы он вел четко, со знанием дела и вполне откровенно, порой даже критикуя те или иные моменты в позиции США, но и не отступая от основ этой позиции. Беседы были, несомненно, полезными для дела, а для меня это было еще и очередное «открытие» американцев.

Не могу обойти молчанием экзотический случай «встречи с Америкой» в годы работы в Лондоне.

В один из обычных рабочих дней секретарь сообщила мне, что по телефону меня спрашивает Марлон Брандо. Разумеется, я переспросил, идет ли речь о знаменитом киноактере и нет ли в этом какой-то путаницы, но секретарь не могла сообщить более того, что уже сказала. Взяв трубку, я сразу узнал знакомый по многим фильмам голос.

Брандо просил о встрече, и я ответил, что буду рад принять его в любое удобное для него время в посольстве. Он однако резко возразил: нет, не в посольстве. Я быстро в уме исключил вариант встречи где-то на публике, в кафе или ресторане, где звезда привлечет к себе всеобщее внимание, и предложил ему придти на следующее утро, в субботу, ко мне на квартиру, на чашку чая, и это его устроило.

Помню, как моя жена сгорала от любопытства, готовясь угощать своего кумира чаем (тем более что незадолго до этого мы видели его в фильме «Крестный отец»). Желая создать максимально удобную обстановку для беседы и избежать непредсказуемого поведения трехлетней дочери Марии, «хозяйничающей» в нашей очень небольшой квартире, принял я Брандо в пустовавшей «гостевой» квартире на первом этаже, куда жена торжественно принесла поднос с чаем и русскими сладостями. После чая и разговора о лондонской погоде (был пригожий весенний день) гость вполголоса поинтересовался, может ли он «говорить здесь». В ответ я молча показал на стены и окна, включая окна дома напротив, после чего мы договорились прогуляться в Голланд-парк, расположенный неподалеку.