В частности, рассматривается пример со школьным учителем, которого ввиду несомненных его успехов на каждой занимаемой им должности, пусть и скромной, постепенно поднимали по служебной лестнице и в завершение всего посадили в кресло директора. Решили так, исходя из того, что он уже прекрасно справился с ролью завуча, как перед этим с ролями преподавателя, старшего преподавателя, преподавателя-наставника.

Но вскоре обнаружилось очевидное несоответствие опыта и личных качеств нового директора тем делам, которыми ему теперь предстояло заниматься: административно-хозяйственным, финансовым, взаимоотношениям с властями, инспекциями и попечительским советом. И получилось так, что подняли человека, на его беду, выше его «потолка».

Авторы книги с жестокой прямолинейностью делают вывод, что подобное происходит сплошь и рядом, причем в самых разных сферах деятельности человека, в результате чего очень многие занимают должности и посты, стоящие выше уровня их компетенции. В этом и суть «принципа Питера», которым можно объяснить, почему в обществе появляется так много бездарных начальников и почему они принимают так много дурацких решений.

Уже совсем недавно я листал новый перевод на русский язык знаменитых «Законов Паркинсона». Сирил Норткот Паркинсон посвятил вышеописанному принципу одну из глав. Суть принципа в его изложении такова: «Во всякой иерархии каждый служащий имеет тенденцию достигать своего уровня некомпетентности». Автор с присущей ему иронией показывает как могущество, так и ограниченность силы этого закона, напоминая о том, как много в мире летчиков, банкиров, инженеров, моряков, композиторов, солдат и журналистов, «отличающихся почти потрясающей компетентностью». В этом он, безусловно, прав.

Если теперь добавим к «принципу Питера» раздутое самомнение какого-нибудь русского «нового героя», который, ничтоже сумняшеся, готов играть роль хоть депутата, хоть министра, хоть губернатора, то будем иметь захватывающую картину современной жизни.

Отведя душу, хотел бы теперь приободрить себя и читателей тем, что всеохватывающая гласность позволяет-таки сегодня довольно скоро выявить несоответствие потенциала человека его раздувшимся амбициям. Лишь бы не вернули нас назад — в эпоху «беззаветной веры в непогрешимых вождей».

«Нихто ничаво не знаить», — эти слова произнес в раздумье в предрассветной тишине украинской степи, на бахче у шалаша сторож после того, как всю ярко-звездную ночь слушал горячие споры у костра именитых столичных писателей, выехавших «на природу».

А рассказал мне об этом один из тех именитых писателей, вспомнив свою ночевку в степи. Рассказал потому, что я, еще горячий по молодости, попытался вызвать его на откровенный «философский» разговор. Я тогда провоцировал его, правда, без особого успеха, поведать подлинную подоплеку некоторых событий сталинской эпохи, о которых он мог знать.

Был это Сергей Владимирович Михалков, которого я вез в машине в Оттаву после посещения Всемирной выставки в Монреале.

Позже в моей квартире в Оттаве после знакомства с моим маленьким сынишкой, тоже Сергеем Владимировичем, после домашнего русского обеда, который россияне, побыв даже несколько дней за рубежом, начинают высоко ценить, особенно с водочкой, высокий гость расслабился. Подписал много книжек со своими стихами, которые я часто читал сыну, рассказал несколько забавных историй.

Не удержусь и перескажу одну. О том, как получил путевку в жизнь любимый в те годы проект Михалкова-старшего — сатирический киножурнал «Фитиль».

Первые выпуски этого журнала доходили и до нашего посольства в Оттаве. Мы с большим интересом прокручивали их на киносеансах, когда субботними вечерами в посольский зал собирались все сотрудники с членами своих семей. По этой причине мои расспросы о «Фитиле» были вполне понятными, а Михалкову льстила популярность его детища в далекой Оттаве. Я спрашивал, почему киножурнал назвали «Фитиль», а не как-то иначе, кто придумал такое название...

Идею сатирического киножурнала Михалков вынашивал долго и колебался долго, зная по опыту, как там, «в верхах», относятся к сатире. Подготовив обоснование своего проекта, начал ходить по «инстанциям»: Главкино, Министерство культуры, различные сектора в ЦК КПСС. В конечном итоге собрал все визы под проектом решения ЦК, и такое решение было принято. В нем были расписаны поручения киностудии и разным организациям, дело быстро закрутилось. Но уже после начала производства первого выпуска обнаружилось, что у журнала нет названия. При всех согласованиях о названии позабыли.

Пришлось вновь идти по всему кругу согласований и предлагать варианты названия журнала. Какие бы названия ни предлагал Михалков, те, кого он просил завизировать свою бумагу, предлагали подумать над другими, да не позабыть получить прежде всего визу, скажем, Ивана Ивановича либо Юрия Петровича.

Вконец расстроенный хождениями по этому заколдованному кругу, Михалков заглянул как-то к приятелю подаче на Николиной горе и там за чашкой чая или рюмкой коньяка излил свои чувства. Сказал, что совсем запутались с выбором названия: одному нравится одно, но оно не нравится другому, и так без конца...

А приятель был находчивым человеком и посоветовал: «Назови-ка свой журнал «Фитиль». Объяснишь, что в старину на корабле провинившемуся моряку поручали неотлучно сидеть у тлеющего фитиля, «беречь огонь». А позже появилось выражение «дали фитиля», в смысле «дали прикурить».

Но ведь уже отвергли более десятка других названий, сомневался Михалков. Не паникуй, отвечал приятель, предлагай это и говори, что все уже согласовано. Они выпили еще за успех и разошлись.

Михалков, следуя полученному совету, вновь пошел по тем же начальникам и уверенно говорил, что название теперь найдено, объяснял его «морскую экзотику», а на недоуменные вопросы, мол, кто выбрал и одобрил, уверенно отвечал: «Согласовано!» Это действовало магически, визу ставили.

Завершив свой нехитрый (а может быть, и хитрый) рассказ, наш классик детской поэзии от души рассмеялся и заключил: «Вот так мы выбрали название «Фитиль», и никто из начальников не знает, что выбрали мы его вдвоем с приятелем на даче за рюмкой коньяка!»

История, как наука, в молодые годы меня не слишком увлекала. Интересовался я все больше отдельными ее яркими этапами, такими, как эпоха Петра I, или великими открытиями, путешествиями. Уже в зрелые годы, в силу образования юриста-международника и самой дипломатической работы, у меня развился вкус к фактам, датам, документам. Не раз в ходе дипломатических переговоров я убеждался в том, сколь важно «владеть фактами» во всем объеме и досконально знать историю вопроса.

Этот полезный опыт даже подвиг меня на написание диссертации о политике Британии 70-х годов, «десятилетия разрядки».

Работая над диссертацией, я заново анализировал событие за событием в британской внешней и внутренней политике. Многих из этих событий я сам был очевидцем, работая в те годы в посольстве в Лондоне.

Сверяя свои собственные справки и информационные письма со статьями и книгами, в которых те же самые события излагались и анализировались другими авторами, часто обнаруживал нечто новое, чего мы не могли тогда видеть с нашего «посольского угла».

Скажем, поворот Лондона в середине 70-х годов от конфронтации с Москвой к поиску взаимопонимания некоторые британские историки не связывали только с приходом к власти лейбористского правительства Вильсона, а нам казалось, что было именно так. Эти авторы указывали и на объективные, чисто прагматические причины, заставлявшие британский истеблишмент поворачивать в сторону разрядки напряженности.