Когда Джозефа подняли наверх, он еще хрипел. С облепленным мокрой глиной лицом, окровавленной головой и неестественной выгнутой шеей он являл собой жуткое зрелище. Ударившись теменем о битум трубы, кучер раскроил себе череп и сломал шейные позвонки. Глядя на него, Чарова вывернуло наизнанку и, дабы не конфузить себя, он отошел в сторону, предоставив распоряжаться всем Блоку. Дико вращая выпученными глазами, раненый безумно таращился на склонившегося к нему полицейского следователя, исторгая из глотки нечленораздельные звуки.

— Он сознался в убийстве столяра! — разгибая спину, объявил во всеуслышание Блок.

Жизнь еще теплилась в нем, и Блок приказал перенести пострадавшего в пролетку и везти в госпиталь. Врач, тот самый лекарь из Мариинской больницы, что давеча беседовал с Чаровым, только развел руками. «С подобными увечьями, он — не жилец», — вынес вердикт, побывавший в мясорубке Севастополя и повидавший много ужасов на своем веку доктор.

— Ну что, Ермилов! Понятливый Билли не желает тебе сообщить, где прячется его достопочтенный хозяин? — первым делом поинтересовался у подчиненного Блок, когда, вернувшись из больницы в сопровождении полицейских, поднялся на квартиру Кавендиша.

— Говорит, по-русски не разумеет, ваше благородие.

— Не разумеет, так не разумеет. Мы и без него, все что надо разузнаем, — вставил свое слово Чаров и подмигнул полицейскому следователю. — Расскажи-ка, Ермилов, по каким улицам ты за наблюдаемым гонялся? — поинтересовался судебный следователь.

— Вначале по набережным: как с Графского переулка на Английскую набережную повернули, так прямиком до Дворцовой и шпарили. Опосля Зимней канавкой на Миллионную свернули, с нее на Мошков переулок, потом на Большую Конюшенную. Тут я приотстал, но приметил, что экипаж наблюдаемого на Шведский переулок поворачивает. «Ага, думаю, значитца, теперь на Малой Конюшенной свидимся». Так и случилось. Приметил я там хвост его брички и даже нагнал ее малость, как они на Невский свернули и обратно, Дворцовой площадью и Адмиралтейским проездом, на Галерную возвернулись.

— Стало быть, на Миллионной ты бричку наблюдаемого недалеко отпустил? — спросил его Чаров.

— Не то, что на хвосте у него висел, но был недалече.

— И ничего подозрительного не заметил? — уточнил в свою очередь Блок.

— Никак нет, — твердо отвечал Ермилов.

— А в какой момент наблюдаемый верх своей брички поднял? — сгорал от нетерпения Сергей.

— Полагаю, когда Шведский переулок проезжал. Там я его уж не видал, отстал преизрядно.

— Стало быть, на Шведском переулке мертвая зона приключилась, и вновь его экипаж ты уже на Малой Конюшенной увидел? — желал расставить все точки над i Чаров.

— Как он на Невский сворачивал, тогда и смекнул, что кузов брички задран.

— Ну а как на Галерную добрались?

— Обыкновенно, ваше высокоблагородие. Ворота в подворотню открытыми стояли, и бричка на задний двор проехамши уж была. А вскорости и сами вы подоспели.

— Полагаю, Кавендиш в доме Имзена по Малой Конюшенной сейчас пребывать изволит, — обернувшись к Блоку, с глубокомысленным видом изрек судебный следователь.

— Месье Чаров, какая неожиданность! — стоя в передней и раскачиваясь на носках, Кавендиш поедал глазами Сергея, не вынимая руки из кармана не застегнутого сюртука.

— Проезжал мимо и, невзирая на поздний час, решил заглянуть, памятуя ваше приглашение, сделанное мне вчера в театре, — безмятежно произнес он.

— Не знал, что давал вам сей адрес. Обыкновенно, я на Галерной улице проживаю. Однако, прошу, прошу, — не теряя хладнокровия, широким жестом англичанин обвел просторную, с шиком обставленную переднюю, указав, куда следует пройти нежданному гостю.

— Уютный кабинетец, — придирчиво оглядев комнату, Чаров занял ближайший к окну стул.

— Идите в кресло возле камина, там вам будет покойнее, — удивился его выбору Кавендиш.

— Не тревожьтесь, любезный Чарльз. Мне и здесь вполне хорошо, к тому же здесь не так жарко. Огонь разожгли у вас больно сильный, — кивнул на мерно гудевшее пламя он, украдкой заметив догорающие листы исписанной бумаги.

— Как вам будет угодно, — британец не стал настаивать и, опустившись в кресло, испытующе посмотрел на Сергея.

— Мой дядюшка весьма лестного о вас мнения, — откинувшись на стуле, кинул пробный шар он.

— Польщен столь высоким знакомством, — англичанин натянуто улыбнулся и впился взглядом в Чарова. — Стало быть, я вам дал-таки этот адрес.

— На Галерной я уж побывал и не застав вас дома, решил податься сюда, — проигнорировал его реплику он.

— Хм, — протянул британец, не вынимая из кармана руки.

— Не буду ходить вокруг да около, — не спуская глаз с Кавендиша, приступил к сути дела Чаров. — Ваш кучер Джозеф признался в убийстве столяра, кое совершил по вашему наущению. Что касается отравленного вами Палицына, то перед смертью он сознался в шпионской работе на вас и преступных сношениях с нигилистами, замышляющих покушение на священную особу государя. Таковы, вкратце, факты, собранные мной на сей час. За дверью квартиры собрались агенты полиции, а посему не советую совершать новые безрассудства. В окно прыгать тоже излишне, агенты дежурят внизу, хотя третий этаж, согласитесь, высоковат для оного предприятия.

— Не верю ни единому вашему слову, господин Чаров. Джозефу не в чем признаваться, а Палицына я не травил. Что касается придуманных вами нигилистов, так я таковых не знаю, — пожав плечами, наградил его ледяным взглядом Кавендиш, однако руку из кармана убрал.

— Вы можете отпираться хоть до второго пришествия, но утром о вашем аресте будет уведомлен посол Бьюкенен, а на следующий день известят столичные газеты. Представляю, как позлорадничает господин Аксаков и другие московские славянофилы. Скандал, полагаю, разразится куда более знатный, нежели тот, от которого вы сбежали из Лондона. Он будет стоить вам карьеры, о репутации я уж промолчу. Аксаков вас не пожалеет и использует в полной мере информацию ему нами о вас данную. Мой дядя министр даст зеленую улицу его публикациям. A propos, подозрительная смерть горничной Катерины, усердно шпионившей для вас и многократно открывавшей отмычками кабинет и письменный стол вице-канцлера, а также ваши корыстные ухаживания за поверившей вам мадемуазель Базилёфф будут преданы огласке. Понятно, что походы по низкосортным борделям и гомосексуальные связи представителя славного рода Девонширов станут вновь притчей во языцех достопочтенной публики. Такова ваша перспектива на ближайшие дни, господин Кавендиш. Однако… — сделав сострадательную мину, заглянул ему прямо в глаза Чаров, — существует и другое, не затрагивающее вашей репутации и успешной карьеры, решение.

При этих словах презрительное выражение на лице британца в одночасье исчезло, он подался вперед и готов был внимать собеседнику.

— Что вы хотите? — осознав свое поражение, глухо выдавил из себя он.

— Вашу работу на нас — только и всего, — Чаров широко улыбнулся и, резко поднявшись со стула, подошел к окну. Чины полиции мирно прогуливались по улице, задерживая взоры на окнах третьего этажа.

— Я должен подумать.

— Думайте до обеда, я заеду к вам днем. А пока — до свидания, господин Кавендиш.

В девять часов утра Чаров приехал на Дворцовую и, узнав от швейцара об отсутствии в министерстве Гумберта, отправился к нему на квартиру. Тайный советник давно встал с постели и, покойно устроившись в креслах, с наслаждением вкушал источавший чудный аромат кофе, когда Сергей появился в его гостиной.

— Чем могу служить? Вы нашли, наконец, пакет? — нехотя отрываясь от дымящегося напитка, хмурым лицом встретил его Гумберт.

— Можно сказать, что да, ваше превосходительство.

— И уже отдали его сиятельству? — он вскинул в удивлении брови и, поставив на поднос недопитую чашку, изумленно уставился на Чарова, так и не предложив ему стул.