…Преступник — уроженец Волынской губернии, поляк по имени Березовский. Он эмигрировал два года пред сим, он двадцати лет и проживал в Париже. Он уже несколько дней искал удобного случая для покушения на жизнь Государя Императора. Двуствольный пистолет его разорвало от слишком сильного заряда, а при этом уклонилось и направление пули. Березовский сделал полное признание, обнаруживая признаки фанатизма…

Париж, 27 мая 1867 года.

Из телеграммы графа Шувалова министру внутренних дел Валуеву:

…Судебные власти заключают, что преступление — дело одного лица, без сообщников. Рана преступника, вероятно, потребует ампутации руки…

Санкт-Петербург, 13 июня 1867 года.

Министерство иностранных дел, Дворцовая площадь.

— Каков наш юбиляр[58], орел, да и только! Не скажешь, что ему стукнуло 69, — подивился свежим видом Горчакова Вяземский, обращаясь к потягивающему шампанское Тютчеву.

— Пребывание в Париже и милости Двора пошли ему на пользу.

— Скорее, разлука с дорогой племянницей, — желчно заметил Вяземский.

— Право, князь, вы слишком строги к ней. A propos, что-то я не наблюдаю ее сегодня. Неужели опять мигрень? — поставил выпитый бокал на поднос подоспевшего лакея Тютчев.

— Ежели мигрень — это герцог, тогда, пожалуй, — оглядывая людей в гостиной, ядовито хмыкнул Вяземский.

— Он разве вернулся? — взял новый бокал Тютчев и встретился взглядом с Валуевым.

— Одним поездом с государем, — вступил в их беседу он, знавший о возвращении герцога от сопровождавшего императора Шувалова.

— Мой ancien[59] beau-fils ведает обо всем, отчего и министр, — с вымученной улыбкой и сарказмом в голосе, обреченно развел руками Вяземский. Он ровно ничего не слышал об истинном местонахождении герцога и упомянул его всуе, но попал на этот раз в яблочко.

— Министр внутренних дел, князь, — уточнил бывшему родственнику свою должность Валуев.

— Однако ж как печально, что злоумышление того польского безумца омрачило поездку государя! — вспомнил о покушении Березовского Тютчев, едва Валуев назвал ведомство, которое возглавляет.

— К несчастью, господа, деяния фанатиков не поддаются разумному толкованию, не правда ли, племянник, — как водится, Валуев втянул в разговор бесцельно шатавшегося по гостиной Чарова, пытавшегося найти глазами Акинфиеву или, на худой конец, самого юбиляра.

— Совершенно справедливо, дядюшка, но и на них можно найти управу.

— И, какую же, позвольте полюбопытствовать, молодой человек? — энергично вскинулся Вяземский, и его эллипсоидной формы очки сверкнули в свете люстр.

— Должное охранение монаршей особы подготовленными для подобной службы чинами полиции или каким иным, вновь учрежденным ведомством, а также разного рода превентивные меры. А именно неуклонное выявление подозрительных лиц через агентурную сеть и преданных Престолу соотечественников, кои составляют подавляющее большинство жителей Империи.

— Иными словами, поголовное доносительство, — скривил физиономию князь, как в залу вошел Шувалов.

Заметив легкое замешательство на лице Вяземского, он вопросительно воззрился на него. В ту минуту один из гостей услужливо склонился к уху шефа жандармов и передал суть происшедшего мгновение назад разговора.

— Браво, господин Чаров! — не замедлил похвалить его граф и сразу завладел вниманием дам, желавшими непременно знать обстоятельства дела в Булонском парке, а также будущее не состоявшегося убийцы[60].

Пока Шувалов, с видимым удовольствием, давал соответствующие разъяснения, Чаров, наконец, обнаружил, окруженного сановной толпой Горчакова и, улучив момент, поздравил его.

— Благодарю покорно, но я у вас в неоплатном долгу, Сергей Павлович. Сегодня неудобно, — любезно дежурным взглядом окинул публику новоиспеченный канцлер, — однако завтра я бы желал видеть вас у себя. Жаль только господин Гумберт не сможет выразить вам свою признательность, — едва заметная тень легла на чело его светлости. — В мое отсутствие он захворал, и доктора настояли на его отбытии в Карлсбад на воды. Ума не приложу, как ноне буду без него обходиться? — посетовал в сердцах князь.

— Надеюсь, здоровье тайного советника вскоре поправится, — сделал участливую мину Чаров.

— Вашими молитвами, Сергей Павлович. Что ж, тогда до завтра. Приходите вечерком, опосля службы, — совсем по-домашнему бросил Горчаков и, оторвавшись от раздумий, двинулся навстречу американскому посланнику Клею.

— Чаров, где вы прячетесь? Вот, уж битых полчаса не могу вас найти! — деланно возмущенный баритон шефа жандармов огласил залу.

— Приносил поздравления его сиятельству, ваше высокопревосходительство. Между тем сие, оказалось, затруднительно исполнить, князь постоянно кем-то окружен, — оправдывался он.

— Князь и иностранных дел канцлер, любезный Чаров, — Шувалов многозначительно поднял вверх указательный палец. — Да, сегодня он — центр мироздания. Что ж, заслужил, заслужил, — с тайной завистью произнес он. — Однако и вы не обойдены царской милостью. Государь жалует вам Святого Владимира с бантом. Указ уж подписан. Столь высокую награду вручают за воинские доблести, и не всем. Его императорское величество выразил надежду на ваше дальнейшее верное служение Престолу и России и уполномочил меня возложить на вас оный орден. Посему, жду вас у себя завтра, в обед. Тогда и потолкуем. События в Булонском парке подтвердили вашу правоту и бесповоротно убедили меня в вашей исключительной дельности. Кстати, господин Блок также удостоен награды, — с этими словами граф молодцевато развернулся на каблуках и, оглядев себя в зеркале, покинул гостиную, оставив Сергея в радостном кипении мыслей.