— Военно-морские демонстрации и перемещения североамериканских войск вдоль пределов британских владений, — наставительно произнес князь, — должны проистекать с регулярностью, подтвержденной конвенцией, — постучал пальцем по невидимому тексту министр. — А коли американское правительство, расплатившись с нами, прекратит исполнение ее тайных статей, намекните Сьюарду, что мы откажемся от приобретения у них принадлежностей для железных дорог и расторгнем контракты на сооружение рельсовых и паровозостроительных заводов в Риге, Курске и на юге империи. Окромя того, переговоры по линии Военного министерства о покупке патента на производство винтовки Бердана и револьвера Кольта будут приостановлены. Доведите это до ушей их посланника Клея. Между прочим, он здесь, на приеме.
— Приложу все усердие, дабы в точности исполнить предписания вашего высокопревосходительства, — деланно подобрался Стекль.
— Полагаюсь на вашу опытность, Эдуард Андреич, — Горчаков живо поднялся и, опершись ладонями о стол, с холодной вежливостью бросил: — Как только подписанный государем договор вкупе с конвенцией окажутся у меня для контрасигнации[7], я извещу ваше превосходительство, — сдержанно улыбаясь и поглядывая в окно, князь поспешил свернуть ставшую докучать ему аудиенцию. После ухода Стекля в кабинет постучался тайный советник Гумберт — правая рука министра и его доверенное лицо.
— Прибыли Валуев с Тютчевым в сопровождении неизвестного мне чиновника правоведа. Поговаривают, он — протеже министра внутренних дел.
— А что госпожа Акинфиева? — глаза князя сверкнули из-под очков.
— Надежда Сергеевна чудесно справляется с ролью хозяйки приема, а прибывший с Валуевым молодой чиновник не отходит от нее ни на шаг, — с игравшей на губах ухмылкой, вполголоса сообщил Гумберт.
— Надин умеет кружить головы, — с философской грустью заметил Горчаков, успевший познать на собственной шкуре колдовство чар мадам Акинфиевой, доводившейся ему внучатой племянницей[8] и любовницей по совместительству.
В эту минуту ворота дворца распахнулись, и затянутый в кавалергардский мундир всадник взял рысью по площади. — А вот и посланец государя, — князь кивнул на гвардейца, скачущего по Дворцовой. — Андрей Федорович, окажите милость, проводите его прямо сюда, а после я уж удовлетворю нетерпение Валуева с Тютчевым и новоприбывших с ними господ, — не отрываясь от окна, попросил Гумберта Горчаков. Когда верховой поравнялся с Александровской колонной, он скрылся в глубине кабинета, заняв место за письменным столом. Спустя четверть часа князь вышел к гостям.
Появление в столь поздний час флигель-адъютанта царя, в компании загадочно улыбавшегося Гумберта, обратило внимание гостей раута. Всевидящая баронесса Талейран, супруга французского посла, красноречиво указала мужу, что глава русского МИДа получил важное известие от императора. Александра Второго с нетерпением ожидали в Париже, где открылась Всемирная выставка. Наполеон Третий жаждал видеть царя, надеясь личной встречей снять груз былых недоразумений[9] и попытаться заручиться поддержкой России против вошедшей в необычайную силу Пруссии. Как министр иностранных дел, Горчаков будет сопровождать своего государя, поэтому в запечатанном красным сургучом пакете наверняка содержатся детали предстоящего визита. Или, Пресвятая Дева, царь раздумал ехать, обидевшись на запоздалое приглашение, и просит вице-канцлера найти аргументы для отказа.
Посол Пруссии усмотрел в привезенном пакете монаршии инструкции по герцогству Люксембург, на кое рассчитывал распространить, вопреки желанию Парижа, свое влияние Берлин. Посол Великобритании предположил, что речь идет о новых таможенных тарифах, посол Австрии тоже подумал о чем-то своем, разве что американский посланник сэр Кассиус Клей — огромный статный мужчина двухметрового роста, равнодушно кинув взгляд на бравого кавалергарда, предпочел наслаждаться ледяным шампанским и созерцать вальсирующие в парадной зале пары. Сияние бриллиантов на декольтированных туалетах придворных красавиц и сверкавшие переливы хрусталя люстр ослепляли глаз, а аромат духов из зажженных спиртовых конфорок и поражающее взор великолепие свежих цветов в расставленных по углам корзинах, сообщали приему атмосферу изысканного шика.
Восторг гостей раута не разделял один Стекль, угрюмо стоявший близ очарованного блестящим спектаклем Клея. Он догадался о содержимом пакета и теперь старательно искал глазами Горчакова, однако тот прошествовал мимо, удостоив краткой беседы нехотя вернувшегося в реальность американца.
Обойдя дипломатов и сказав любезное слово каждому, князь вернулся в голубую гостиную, где разгорелся нешуточный спор. Министр внутренних дел Валуев, позабыв привычную сдержанность, горячо доказывал коллеге по финансам Рейтерну вредные последствия огульной передачи казенных железных дорог иностранным владельцам. Особенно его беспокоила предстоящая продажа Николаевской железной дороги, сделку по которой он считал необходимой, но мало продуманной, беря в расчет сомнительную репутацию покупателей. Будучи в недавнем прошлом вторым человеком в Министерстве государственных имуществ, Валуев знал предмет досконально. Он понимал, что стоит за стенаниями Рейтерна о нехватке на содержание дороги государственных средств, угадывая в ее скоропалительной продаже коррупционные схемы.
Отвечавший за иностранную цензуру тайный советник Тютчев, напротив, был миролюбив и галантен, и с куртуазным шармом внимал очаровательной Надин и одетому в щегольский фрак худощавому господину. Когда Горчаков входил в гостиную, вдохновение посетило Тютчева, и он выдал стихотворный экспромт, приведший в совершеннейший восторг молодого человека. «Очевидно, этот великолепный франт и есть протеже Валуева, о котором мне давеча толковал Гумберт», — подумал Горчаков, приближаясь к поглощенной общением троице.
— Следователь Санкт-Петербургского окружного суда, титулярный советник Чаров, ваше высокопревосходительство, — представил молодого человека Горчакову Тютчев, помимо начальствования в Комитете иностранной цензуры, состоявший и при вверенном князю министерстве.
— С сегодняшнего дня уже коллежский асессор! — раздался позади властный баритон главноуправляющего Третьим отделением шефа жандармов Шувалова. Окинув неодобрительным взглядом Акинфиеву, граф церемонно раскланялся с князем и, любезно кивнув Тютчеву, пожал руку новоиспеченному асессору. — Господин Чаров весьма преуспел в расследовании дел фабрикаторов фальшивых денежных знаков в Харькове и удостоен высочайшего благоволения за раскрытие аферы по распространению поддельных ломбардных билетов в губернии, — продолжил свою речь шеф жандармов, заставляя покраснеть от смущения молодого человека.
— Можно только сожалеть, что подающий столь многообещающие надежды чиновник не принадлежит моему ведомству, — с интересом глядя на Чарова, отвечал Шувалову Горчаков, неотрывно держа в поле зрения Акинфиеву, беззастенчиво флиртовавшую с вошедшим в гостиную Вяземским.
— Я также в недоумении, что месье Чаров изволит служить по ведомству Министерства юстиции, а не по Третьему отделению. В особенности, когда он столь похвально проявил себя в деле…, впрочем, я не вправе говорить о предмете, составляющим государственную тайну, — вовремя остановил себя граф, успев изрядно заинтриговать слышавших его разговор лиц.
— Петр Андреевич, вижу, порядком сконфузил вас, — учтиво улыбаясь Шувалову, пришел на помощь молодому человеку освободившийся от спора с министром финансов Валуев. — Должен заметить, господа, что по уставу Училища правоведения, курс которого блестяще окончил господин Чаров, он обязан прослужить шесть лет по ведомству графа Палена[10] и только по прошествии означенного срока сможет осчастливить иное министерство. Потерпите год, господа, и Сергей Павлович сделает свой выбор, — прояснил ситуацию Валуев, увлекая за собой Горчакова, к которому имел приватный разговор.
