Осознав это, он потянулся, откинувшись на подушки, заложив руки за голову, и погрузился в воспоминания о прошлой ночи.

Персефона была не единственной женщиной, с которой он спал, но она была единственной, в ком он нуждался. Он никогда раньше не чувствовал такой связи и предпочитал близость. Это делало секс с ней еще лучше, все ощущения более интенсивными, вздохи удовольствия более вознаграждающими, последствия более нежными.

Это придало ему еще больше решимости убедиться, что Судьбы не расплели их нити, что все еще было возможно с Сизифом в бегах. При мысли о сбежавшем смертном Аид сел, создавая магией одежду, чтобы прикрыться. Он найдет этого смертного сегодня и прикончит его бьющееся сердце. Ничто, ни смертный, ни Судьба, не удержало бы его от эйфории, которой была Персефона — его возлюбленная, его королева, его богиня.

Он вышел на балкон и увидел Персефону, бредущую по дорожке в саду. Она была одета в черное, и ее кремовая кожа пылала на его фоне. Он не мог не думать о том, как дома она выглядела среди цветов Подземного Мира, несмотря на свое презрение к ним. Он знал, что она завидовала его магии, даже если то, что он создал, было ненастоящим и не имело настоящей жизни. Его цветы не нуждались ни в солнце, ни в воде. Они не вдыхали и не выдыхали. Они просто существовали, как души, без какой-либо цели, кроме красоты.

Но Персефона, у нее была способность создавать жизнь. Реальную жизнь. Он мог чувствовать это внутри нее, мощную сердцевину ее существа, скованную неверием. Настанет день, когда в ее присутствии расцветут цветы, когда ее дыхание вызовет ветер, когда ее слезы превратятся в бури. Она сотрясет землю и построит королевства из обломков.

А он будет стоять рядом и наблюдать — ее муж, ее король.

Он спустился по лестнице в сад как раз вовремя, чтобы увидеть, как Персефона сошла с черной каменной дорожки, босые ноги коснулись земли, вокруг нее расцвели розы и пионы. Цвета подчеркивали теплые тона ее кожи — розовую кожу с красными отметинами от занятий любовью, места, где его хватка была крепкой, и слабые фиолетовые кровоподтеки от его рта. Он увидел следы себя на своей женщине, и почувствовал, как внизу живота разгорается огонь.

— Ты в порядке?

Он спросил, потому что она не двигалась с тех пор, как сошла с тропинки. Она повернулась к нему, когда услышала его голос, как будто он напугал ее. Ранним утром Подземного мира она выглядела прекрасно — широко раскрытые глаза, дикие, блестящие волосы, приоткрытые губы. Ее пристальный взгляд скользнул по его телу, и его кровь забурлила от вожделения. Его пальцы сжались, напоминая оставаться на месте и не сокращать расстояние между ними. Ей еще предстояло ответить на его вопрос.

— Персефона?

Она подняла на него глаза и улыбнулась. Она казалась умиротворенной, почти вялой.

— Я в порядке, — заверила она.

Аид выдохнул, как будто эти слова дали ему разрешение. Он знал, что боялся ее сожаления, но ничто не подготовило его к физическим последствиям этого беспокойства — сжатию в груди и животе и страху, который сгустился в горле. Он приблизился, обхватив ладонями нижнюю часть ее подбородка.

— Ты не жалеешь о нашей ночи вместе?

— Нет!

Ее быстрый ответ прогнал его тревожные мысли, и, как будто она знала, что ему нужно услышать это снова, она тихо добавила.

— Нет.

Его взгляд упал на ее губы, и он провел по ним большим пальцем.

— Я не думаю, что смог бы справиться с твоим сожалением.

Он чувствовал себя странно уязвленным, признавая то, о чем думал несколько мгновений назад, и все же после того, что они пережили прошлой ночью, быть уязвимым казалось правильным.

Он запустил пальцы в ее шелковистые волосы, прижимаясь губами к ее губам, ненасытный, когда желание, которое он испытывал к ней, вернулось десятикратно, разливаясь по его венам, гуще, чем его кровь, побуждая его прикоснуться к ней, взять ее. У него не было желания играть или дразнить, он обхватил ее бедра, приподнял ее над землей и направил свою тяжелую длину к ее входу, наклоняя ее назад, прежде чем вонзиться в нее. Они были близки, энергия между ними была интимной.

Некоторое время они смотрели друг другу в глаза, обмениваясь дыханием и тихими стонами, но вскоре они задышали тяжелее, уткнувшись друг другу в шею, и когда Аид пошевелился, он почувствовал, как Персефона кончила. Ее лоно сжалось вокруг его собственного, и она прикусила его кожу, что вызвало резкое рычание из глубины его горла. Это заставляло его чувствовать себя диким, как зверь, который хотел заявить свои права. Его руки напряглись, и он толкался сильнее, погружался глубже, пока не кончил, изливаясь в нее.

После этого Аид остался стоять, все еще внутри нее, прижимая Персефону к себе, пока их дыхание не пришло в норму. Когда он помог ей спуститься на землю, ее пальцы впились в его руки. Он нахмурился и подхватил ее на руки, прижимая к своей груди. Когда он это сделал, она закрыла глаза, и он нахмурился, гадая, о чем она думает. Тем не менее, он ничего не сказал и ни о чем не спросил, возвращаясь в свои покои.

Оказавшись внутри, она открыла глаза.

— Куда мы направляемся? — спросила она, когда он направился в ванную.

— В душ, — сказал он.

Он почти ожидал, что она будет протестовать, но она этого не сделала. Она позволила ему опустить ее на ноги в душе, раздеть и вымыть. Пока он работал, проводя мочалкой по ее икрам, между бедер и еще раз по бедрам, она положила руки ему на плечи, дрожа, когда его губы собирали влагу с ее кожи.

— Аид.

Она произнесла его имя, и он уставился на нее с пола душа.

— Позволь мне доставить тебе удовольствие.

Ее глаза впились в его, и пока она говорила, он поднялся на ноги. Его рука поднялась и обхватила ее лицо, его большой палец провел по ее губе.

— И как бы ты хотела доставить мне удовольствие? — спросил он.

Ее ответом было обхватить руками его член, проведя большим пальцем по его чувствительной головке, и опуститься на колени.

— Персефона.

Ее имя было шершавым на его языке, и он не был уверен, почему произнес его — как предупреждение или в молитве. В любом случае, он не чувствовал себя полностью готовым к ее рту, даже зная, каких ощущений она добилась от него прошлой ночью. Это было как-то по-другому. Это был выбор, сделанный при дневном свете, выбор, который не был вызван отчаянием или придан смелости вином. Ее рот был теплым, язык дразнящим, горло глубоким. Он схватил ее за голову и толкался в нее, пока не кончил, и наслаждался видом того, как она вылизывает его дочиста.

Они закончили принимать душ и начали одеваться, когда Персефона повернулась к нему, прижимая красный шелк своего платья к груди.

— У тебя…есть что-нибудь, что я могу надеть?

Он окинул ее оценивающим взглядом и ответил:

— То, что на тебе, просто замечательно.

Взгляд, который она бросила, был вызовом.

— Ты бы предпочел, чтобы я бродила по твоему дворцу голой? Перед Гермесом и Хароном…

Он действительно предпочел бы не проводить день, выколачивая глаза.

— Если чего… — сказал он и телепортировался в единственное место, где он мог найти платье — коттедж Гекаты. Когда он пришел, богиня сидела за своим столом, разложив перед собой колоду карт. Она не смотрела на Аида, когда проговорила:

— На кровати.

Он обернулся и увидел ожидающий его зелёный пеплос. Он собрал ткань и повернулся к Гекате.

— Я говорил тебе, что ты лучшая?

— Я запишу дату и время, — сказала она. — И буду напоминать тебе при каждом удобном случае.

Аид усмехнулся и ушел, вернувшись к Персефоне.

— Ты позволишь мне одеть тебя?

Она уставилась на пеплос, а затем на него. Отчасти он попросил об этом потому, что не был уверен, как часто она его надевала, и завернуть его могло оказаться непросто, но это также был предлог прикоснуться к ней. Через мгновение она сглотнула и кивнула, и Аид подумал, что так же сильно, как он переживал последние несколько часов своей жизни, она тоже переживала.