Напряженная тишина последовала за угрозой Аида, и он мог видеть и чувствовать гнев Гелиоса. Она жгла ему глаза и бушевала между ними, такая же горячая, как солнечные лучи.

— Человек, которого ты ищешь, находится под защитой твоего брата.

Аид уже знал, что это был не Зевс; Бог Грома никогда не защитил бы смертного, нарушившего один из его самых желанных законов.

— Посейдон, — прошипел Аид.

Он не ладил ни с одним из своих братьев, но если бы ему пришлось выбирать кого-то в жертву, то это был бы Посейдон. Бог моря был ревнив, властолюбив и жесток. Ему не нравилось делить власть над Верхним Миром с Аидом или Зевсом, и он не раз пытался свергнуть Царя Богов, но все попытки провалились.

— Ты не потревожишь мой скот, — сказал Гелиос. — Мы разобрались, Аид?

Аид прищурился, но ничего не сказал. Когда он повернулся на каблуках и покинул Башню Солнца, он услышал, как Гелиос позвал его.

— Аид!

***

Аид вернулся в свой офис в Невернайт. Он подумывал о том, чтобы отправиться прямо в Атлантиду, остров и дом своего брата, и потребовать рассказать, где он прячет Сизифа, но он знал своего брата, знал, что насилие, бушевавшее внутри него, было сильнее гнева, который Аид пытался сдержать. Любое обвинение, выдвинутое против его брата, даже если в нем была доля правды, привело бы бога в ярость. К концу столкновения тысячи людей были бы мертвы.

Аид не мог не думать о душе Александра, разбитой безвозвратно. Одна душа, забранная раньше времени, — это слишком много, и бог знал, что таких, как он, будет еще больше, если он не будет действовать быстро. Он должен был придумать альтернативный план, что-то, что помогло бы Аиду узнать правду, в которой он нуждался, и предотвратить разрушение. Его взгляд упал на белый сверток, который он оставил на своем столе, — ножницы Атропос.

Возможно, у Гефеста найдется решение. Он взял сверток в руки и начал телепортироваться, когда Минфа постучала в его дверь и распахнула ее, войдя в его кабинет.

— Вход до того, как тебя пригласят, сводит на нет цель стука, — жестко сказал Аид, расстроенный тем, что его прервали. — Я занят.

— Расскажи своей новой интрижке, — возразила Минфа. — Она внизу.

Аид нахмурил брови.

— Персефона здесь?

Она должна была прибыть только сегодня вечером для своей экскурсии по Подземному миру. Странное чувство разлилось в его груди. Это было волнующе, почти как надежда, но когда он подошел к окнам, выходящим на этаж Невернайт, эти чувства померкли. Персефона привела с собой спутника, мужчину, в котором он сразу узнал Адониса, любимого смертного Афродиты.

Его глаза потемнели.

— Я говорила тебе, что это случится, — говорила Минфа. — Ты поощрял ее, и теперь она думает, что может потребовать аудиенции у тебя. Я скажу ей, что ты… нездоров.

— Ты не сделаешь ничего подобного, — остановил ее Аид. — Приведи ее ко мне.

Минфа подняла бровь. — И этого человека тоже?

Она пыталась подзадорить его, и это сработало, потому что Аид не мог не ответить горьким шипением.

— Да.

Минфа издала странный звук в глубине своего горла, что-то похожее на смех, а затем ушла. Взгляд Аида вернулся к нижнему этажу.

Персефона стояла в стороне от Адониса, скрестив руки на груди. Несмотря на ее дерзость, он хотел увидеть ее, особенно после угрозы Судьбы. Он просто наказал бы себя, если бы отослал ее прочь. Кроме того, он хотел знать, почему она пришла и привела с собой смертного.

Когда внизу показалась Минфа, он отвернулся от окна, отложил сверток Лахесис в сторону и налил себе выпить. Если бы у него не было чего-то, что могло бы его отвлечь, он бы расхаживал взад и вперед, и он предпочел бы не демонстрировать хаос в своей голове прямо сейчас.

К тому времени, как Минфа вернулась с Персефоной и Адонисом на лифте, Аид снова занял позицию у окон. Он едва заметил приближение Минфы, потому что его глаза были прикованы к его богине в тот момент, когда она вошла в комнату.

— Персефона, милорд, — сказала Минфа.

Она была полна решимости. Он мог видеть это по выражению ее лица — по тому, как была наклонена ее голова, губы сжаты в жесткую линию. Она пришла сюда за чем-то, и Аид обнаружил, что с нетерпением ждет того времени, когда она подойдет к нему с улыбкой, без оговорок или колебаний, потому что она хотела его и ничего больше.

— И… ее друг, Адонис, — продолжила Минфа.

При упоминании имени смертного настроение Аида омрачилось, и он посмотрел на Адониса, чьи глаза расширились под его пристальным взглядом. Ему показалось странным, что Афродита взяла этого мужчину в любовники, учитывая ее влечение к Гефесту. Они были полными противоположностями — этот смертный, не тронутый страданиями мира. Его кожа была гладкой, волосы блестящими и не опаленными в кузнице, на лице не было щетины, как будто отрастить бороду было бы для него трудностью. А потом появилась его душа.

Манипулятивный, вводящий в заблуждение и оскорбительный.

Аид взглянул на Минфу и кивнул.

— Ты свободна, Минфа.

С ее уходом Аид допил остатки своего напитка и пересек комнату, чтобы налить еще. Он не предложил бокал ни одному из двух своих посетителей и не пригласил их сесть. Это было невежливо, но он не был заинтересован в том, чтобы казаться приятным.

Он заговорил, как только его стакан наполнился, прислонившись к столу.

— Чему я обязан этим… вторжением?

Глаза Персефоны сузились от его слов и тона, и она подняла голову. Он был не единственным, кто боролся за то, чтобы быть дружелюбным.

— Лорд Аид, - сказала она, доставая блокнот из сумочки. — Мы с Адонисом из «Нью Афин Ньюс». Мы расследовали несколько жалоб на вас и хотели бы знать, не могли бы вы прокомментировать их.

Еще одна вещь, которую он не знал о своей будущей невесте, — ее род занятий.

Журналистка.

Аид ненавидел средства массовой информации. Он потратил много денег, чтобы его никогда не фотографировали, и отказал во всех просьбах об интервью. Он отказался не потому, что ему было что скрывать, хотя многое он предпочитал держать при себе. Он просто чувствовал, что они сосредоточились на неправильных вещах — например, на его статусе отношений, — в то время как Аид предпочел бы привлечь внимание к организациям, которые помогали собакам, детям и бездомным.

Он поднес стакан к губам и сделал глоток; это означало выпить или показать свой гнев худшим образом.

— Персефона ведет расследование, — сказал Адонис с нервным смешком. — Я просто… здесь для моральной поддержки.

Трус, подумал Аид, прежде чем сосредоточиться на блокноте, который Персефона вытащила из своей сумочки. Он кивнул на него.

— Это список моих проступков?

Он солгал бы, если бы сказал, что не ожидал этого. Она была дочерью Деметры; ей говорили о нем только самое худшее. Он знал, потому что она смотрела на него с таким отвращением, когда узнала, кто он такой, в ночь их карточной игры.

Она прочитала несколько имен в списке — Цицерон Сава, Деймен Элиас, Тайрон Лиакос, Хлоя Белла. Она не могла знать, что значили для него эти имена и что он при этом чувствовал. Это напомнило ему о его неудачах. Каждый из них был смертным, который заключил с ним сделку, каждому были даны условия в надежде, что они преодолеют порок, отягощающий их душу, и каждый потерпел неудачу, что привело к их смерти.

Он почувствовал облегчение, когда она перестала читать список, но потом подняла глаза и спросила:

— Вы помните этих людей?

Каждая деталь их лица и каждое беспокойство в их душе.

Он снова пригубил свой напиток.

— Я помню каждую душу.

— И каждую сделку?

Это был не тот разговор, к которому он хотел вернуться, и он не мог сдержать разочарования в своем голосе, когда говорил, злясь, что она подняла этот вопрос.

— Перейдём к делу, Персефона. В прошлом у вас не было с этим проблем в прошлом, почему сейчас?

Ее щеки вспыхнули, напряжение между ними нарастало — прочная вещь, которую он разрушил бы, если бы мог. От этого у него заболели легкие, а в груди стало тесно.