Она сердито посмотрела:

— Тебе горгона сказала?

Он боролся с желанием улыбнуться ее разочарованию.

— Нет. Эвриала не говорила… Я узнал в твоей магии магию Деметры, но ты не Деметра.

Он наклонил голову, изучая ее, как будто изучал ее изображение в Библиотеке Душ.

— Когда ты ушла, я просмотрел несколько текстов. Я и забыл, что у Деметры есть дочь. Предположил, что ты Персефона. Вопрос в том, почему ты не используешь свою собственную магию?

— Так вот почему ты это сделал? — потребовала она, снимая с запястья отвратительный набор браслетов и поднимая руку, где полоса черных точек отмечала ее кожу.

Он заметил, что она уклонилась от ответа на его вопрос. Неважно, он вернется к этому. Вместо этого он сосредоточился на отметине на ее коже, своей отметине, и ухмыльнулся.

— Нет. Это результат проигрыша мне.

— Ты учил меня играть!

— Игра слов, — сказал он, пожимая плечами. — Правила Невернайт предельно ясны, Богиня.

— Они совсем не ясны.

Она вскинула руки и указала на него.

— А ты мудак!

Он оттолкнулся от своего стола, направляясь к ней. Была часть его, которая хотела потребовать уважения, часть его, которая хотела напомнить ей, что он был Королем Подземного мира, Богом Мертвых, но когда он приблизился к ней, он вспомнил, кто она такая — Персефона, Богиня Весны, его будущая королева. Эта мысль успокоила его, и все же она, должно быть, увидела, как что-то еще промелькнуло в его глазах, потому что отступила на шаг.

— Не обзывай меня, Персефона, — сказал он, нежно сжимая ее запястье. Он почувствовал странную энергию между ними, когда восстановил их связь. Он провел пальцем по метке, портившей ее кожу, и она задрожала под его руками.

— Когда ты пригласила меня за свой столик, ты заключила соглашение. Если бы ты выиграла, то могла бы уйти из Невернайт без претензий. Но ты этого не сделала, и теперь у нас контракт.

Я мог бы дать ей свободу. Слова пришли ему в голову, непрошеные, рожденные из его прежних мыслей, и его внезапно охватило чувство вины. Это правда, что не было никакого Божественного Закона, поэтому он мог отпустить ее.

Но, наблюдая за ней, он заглянул под ее прекрасную внешность и увидел ее душу такой, какой она была — могущественной богиней, заключенной в клетку сомнений и страха. Это было причиной, по которой она использовала магию своей матери — потому что ее магия была заперта, бездействовала.

Чем дольше он смотрел, тем глубже погружался. Она опьяняла, и ее магия пахла сладкими розами, глицинией и чем-то совершенно греховным. Его собственная магия поднялась в нем, желая соединиться с ее магией. Он хотел вытянуть это из нее, уговорить ее освободиться.

Блядь, блядь, блядь.

Он не был уверен, что она увидела в выражении его лица, но заметил, как сжалось ее горло, когда она сглотнула, и подумал, что хотел бы поцеловать ее там, почувствовать, как она дрожит под ним.

Она заговорила, ее слова сочились сдерживаемым гневом.

— Что это значит?

— Это означает, что я должен выбрать условия, — сказал он уверенно.

Внезапно эта сделка приобрела для него совершенно новый смысл. Он сорвал бы прутья с ее тела, освободил бы ее из этой собственноручно построенной клетки ненависти, и в конце концов, если бы она не любила его, по крайней мере, она была бы свободна.

— Я не хочу заключать с тобой контракт, — сказала она сквозь зубы, ее красивые глаза ярко вспыхнули. — Убери это!

— Я не могу.

«Я не буду», — подумал он.

— Ты наложил эту метку и можешь убрать её.

Его губы дернулись.

Он не должен находить юмора в ее бедственном положении. Он знал, что это огорчает, знал, что она не поймет, почему это должно было случиться. Тем не менее, он ухмыльнулся, потому что она была дерзкой, потому что ему нравились ее огонь и разочарование.

— Думаешь, это смешно? — требовательно спросила она.

— О, дорогая, ты даже не представляешь.

— Я богиня. Мы равны.

Она произнесла эти слова, но он знал, что она им не верит.

— Ты думаешь, наше происхождение меняет тот факт, что ты добровольно заключила со мной контракт? Это закон, Персефона.

Она свирепо посмотрела на него.

— Метка исчезнет, когда контракт будет выполнен.

— И каковы твои условия?

Он размышлял о том, что видел в ее душе. Она была женщиной, которая приравнивала Божественность к силе. Это было ядром ее неуверенности, и это было то, чему он бросит вызов. Наконец, он заговорил.

— Создать жизнь в Подземном мире.

Ее глаза расширились, и она побледнела, быстро осознав невозможность произнесенных им слов. Его пальцы сжались вокруг ее запястья.

— Что?

— Сотвори жизнь в Подземном мире, — повторил он. — У тебя есть шесть месяцев. Если ты потерпишь неудачу или откажешься, то станешь постоянным жителем моего царства.

— Ты хочешь, чтобы я вырастила сад в твоем королевстве?

Он поморщился. Она уже решила, что есть только один способ выполнить сделку, и это было с помощью силы, которой у нее не было… пока.

Он пожал плечами.

— Я полагаю, что это один из способов создать жизнь.

Это была подсказка, которую она не уловила. Вместо этого она пристально посмотрела на него.

— Если ты украдешь меня в Подземный мир, ты столкнешься с гневом моей матери.

— О, я уверен, — размышлял он, представляя себе это сейчас, и все же это была цена, которую Деметра заплатит — во-первых, за то, что торговалась с Судьбой, а во-вторых, за то, что скрывала от него Персефону. Интересно, когда за ним придет Богиня Урожая?

— Так же, как и ты почувствуешь ее гнев, когда она узнает, что ты так безрассудно наделала.

Ему было неприятно, что он произнес эти слова, и он подумал о том, чтобы заверить ее, что защитит ее от матери, но затем Персефона выпрямилась, встретилась с ним взглядом и приняла его вызов.

— Отлично. Когда мне начинать?

Он почти улыбнулся.

— Приходи завтра. Я покажу тебе дорогу в Подземный мир.

— Только после, — сказала она.

Его брови сошлись вместе.

— Занятий?

— Я студентка Нью Афинского университета.

Это был пример того, как много он не знал об этой девушке, и ему стало любопытно. Что она изучала? Как долго она училась в университете? Где она жила до Новых Афин? Чему Деметра научила ее о Божественном?

Все я узнаю со временем, напомнил он себе.

— После занятий тогда.

Они долго смотрели друг на друга, все еще прикасаясь, все еще вторгаясь в пространство друг друга, и он обнаружил, что доволен этим — тишиной, ощущением ее энергии, — потому что от этого у него стало легче в груди.

— А как насчет твоего вышибалы? — внезапно спросила она.

Аид нахмурился, опустив брови.

— Что насчет него?

— Я бы предпочла, чтобы он не помнил меня в таком виде.

Она подняла руку к своим рогам, и глаза Аида последовали за ней. Это были красивые рога, изящно изогнутые в заостренные кончики, но когда он посмотрел на них, они исчезли из его поля зрения, покрытые чарами, которые вызвала Персефона. Его взгляд снова упал на нее.

— Я сотру его память… после того, как он будет наказан за свое обращение с тобой, — пообещал он.

— Он не знал, что я богиня, — сказала она.

«Не оправдывай его», — хотел сказать он. Он не заслуживает твоей доброты.

— Но он знал, что ты женщина, и позволил своему гневу взять верх над собой. Так что он будет наказан.

И я буду полностью наслаждаться этим процессом.

— Чего мне это будет стоить?

Он снова сосредоточился на ней, на ее густых ресницах, завораживающих глазах и чувственном рте.

— Умно, дорогая. Ты знаешь, как это работает. Наказание? Ничего. Его память? Услуга.

— Не называй меня дорогой, — отрезала она, и он приподнял бровь от ее внезапного разочарования. Возможно, она думала, что он слишком быстро освоился.

— Какого рода услуга?

— Все, что я захочу, — сказал он. — Для использования в будущем.

Она прищурила глаза, скептически отнесясь к его просьбе, и так и должно быть. Самыми опасными были те, которые не были указаны, и если она согласится, это даст бы ему представление о том, как много она действительно знает о том, что значит быть Божественной.