— И я собираюсь дать это тебе.

Он молниеносно опускается, чтобы подхватить мяч и бросить его снова, подмигивает мне, а затем поднимается и перепрыгивает через стену сада. Я поворачиваюсь и иду обратно к дому, изо всех сил стараясь не обращать внимания на промокший шелк между ног.

Час спустя Патрик провожает меня до дверей моего офисного здания. Моя голова все еще настолько заполнена Джудом, что я иду прямо на твердое тело, но прежде, чем я успеваю отскочить, сильные руки хватают меня за локти и поддерживают на каблуках. От легкого смешка я вскидываю голову.

— Доброе утро, малышка. Я бы сказал тебе смотреть, куда идешь, но мне нравятся результаты, когда ты этого не делаешь.

— Ради любви к… Чего ты хочешь, Тейт? — выдавливаю я из себя и отталкиваюсь от него. Он улыбается с мягким взглядом, качает головой и делает шаг назад.

— Я уже все получил, малышка. Просто хотел начать свой день, увидев твое прекрасное лицо. Приятного тебе дня.

Стою посреди оживленного вестибюля, а люди проходят мимо и вокруг меня, и смотрю, как он, не оглядываясь, пробирается сквозь толпу и выходит через вращающиеся двери. Я в полной растерянности, что делать дальше. Черт.

Весь оставшийся день я практически бесполезна. Каждый раз, когда я пытаюсь сосредоточиться на работе, мои мысли возвращаются к Тейту и Джуду. То, что они сказали, рикошетит в моей голове, как шарики в пинбольной машине. Мое тело сжимается от жажды ласк другого человека. Никто, кроме меня самой, не прикасался ко мне в этом плане с тех пор, как я ушла от них, и мое либидо бьется в ответ. Отталкиваюсь от стола, когда стены начинают словно смыкаться вокруг меня, и вылетаю из кабинета, чтобы побродить по коридорам. Мэнди бросает на меня любопытный взгляд, но я игнорирую ее и продолжаю идти, желая сжечь немного этого разочарования. Заглядываю в несколько отделов, но нигде не задерживаюсь надолго и, наконец, решаю зайти в комнату для руководящего состава, чтобы выпить и перекусить, чтобы успокоить раздражение в моем желудке.

Я поворачиваю по коридору в сторону комнаты персонала, но как только я прохожу мимо шкафа с запасами, дверь открывается, и чья-то рука вцепляется в мою руку, втаскивая меня в темноту. Другая рука зажимает мне рот, когда я пытаюсь закричать, а затем дверь с щелчком закрывается, оставляя меня в полной темноте. Я начинаю биться, но низкий смех заставляет меня замереть на месте. Сильные руки крутят меня, и я прижимаюсь грудью к полкам, а его грудь прижимается к спине.

Его рот скользит по шее, горячее дыхание заставляет дрожать все тело.

— Каждую чертову ночь с тех пор, как ты ушла, я сжимал в кулаке свой ноющий член и гладил его, вспоминая твои изгибы и горячее тело, куколка. Те вещи, которые я делал с тобой в своей голове, чтобы наказать тебя за то, что ты оставила меня? Я не мог прожить и дня без твоего вкуса на моем языке.

Его рука соскальзывает с моего рта вниз и обхватывает мое горло. Я хочу закричать, закричать, потребовать рассказать, как он поднялся на мой этаж, минуя охрану, но его другая рука обхватывает одно из моих бедер и начинает скользить вверх, крадя любые слова, которые я могла бы произнести.

— Положи руки на полки, детка, и держись чертовски крепко.

Мои руки поднимаются вверх и хватаются за металл, даже когда мой разум кричит о том, какая я слабая, жалкая женщина, но мое тело отменяет все мысли, когда эти твердые, грубые пальцы скользят под мою юбку. Он стонет мне в шею, когда они перебирают кружевную ленту моих чулок и касаются голой кожи. Впиваюсь зубами в нижнюю губу, чтобы остановить стон, рвущийся на волю, но моя задница отталкивается от прижимающегося ко мне твердого тела. Он отодвигает клочок шелка, прикрывающий мой бугорок, в сторону и слегка касается моей щели. Его сдавленный стон обжигает кожу моей шеи от того, что он обнаружил.

— Чертовски промокла, детка. Все еще так, блядь, отзывчива на прикосновения. Я заставлю эту киску плакать так сильно, что она забудет прикосновения любого другого мужчины, кроме меня. — Он проводит зубами по моей шее, чтобы прикусить мочку уха. — Теперь ни один мужчина не сможет прикоснуться к этому, куколка. Эта киска моя, моя и моих братьев, и больше ничья. Скажи это! — Он рычит мне в ухо.

Я знаю, чего он на самом деле хочет. Он хочет, чтобы я сказала ему, что никогда не было никого другого. Ну и хрен с ним. Он хочет поиграть? Я могу, блядь, сыграть в ответ. Пожимаю плечами, заставляя его пальцы проникать в мои складочки именно там, где я хочу. Он наказывает меня за то, что я не сказала, чего он хочет, самым лучшим, блядь, способом. Два из этих пальцев проникают глубоко внутрь моей пульсирующей киски. Я сжимаю их, пытаясь засосать еще глубже, и он выплевывает придушенное «Блядь!»

Он использует эти пальцы внутри меня, чтобы сильнее притянуть меня к своему члену, сильно вдавливая его в мою задницу, и я смеюсь. Я смеюсь, потому что он думает, что контролирует мое тело, но правда в том, что у меня есть ошейник и поводок на нем. Смех переходит в стон, когда он снова и снова вонзает в меня скрюченные пальцы, а основанием ладони проводит по моему клитору. Волна, которую он создал, начинает нарастать, и моя киска начинает пульсировать, так чертовски близко к пику, а затем он отстраняется и отходит от меня, заставляя вырваться из моих задыхающихся губ стон недовольства.

— Увидимся очень скоро, куколка. — Он рычит, а затем на меня падает свет, дверь закрывается, и я снова оказываюсь в темноте.

Мой клитор пульсирует, а пальцы сжимают металлические полки, но по моему лицу расползается широкая ухмылка. Он и понятия не имеет, что я уже не та маленькая невинная девочка, какой была, когда он впервые положил на меня свои руки. Возможно, я навсегда заперла свое сердце, но у девушки есть потребности, и после многих лет экспериментов с игрушками я точно знаю, как мне это нравится, поэтому я быстро кончаю без его помощи. Выпрямляюсь, опускаю юбку, сдвигая белье на место, и поднимаю подбородок. Мой разум больше не затуманен и не сбит с толку. Я никогда не позволю ему или другим причинить мне еще больший эмоциональный ущерб, но секс? Если Джуд думает, что может контролировать меня, манипулировать мной, разогревая меня и оставляя меня без оргазма? Он даже не представляет, насколько горячим я могу сделать все для него. Вопрос в том, сможет ли он пережить мой ожог.

Черт, у куколки выросли зубки. Моя милая маленькая девочка уже не такая, как раньше. Я снова и снова бью кулаком по боксерской груше, но это не отвлекает меня от боли в члене и сердце. Я сказал ей, что пройду медосмотр, когда она не отвергла меня, надеясь, что это будет путь к разрушению этой гребаной стены, за которой она прячется, но вместо этого она залила ров вокруг напалмом.

Она, блядь, смеялась! Как будто она знала, что именно я хочу от нее услышать, и это маленькое пожатие плечами вместо ответа заставило меня быть с ней грубее, чем следовало. Но моя куколка от этого стала еще горячее и мокрее. Моя девочка любит грубость, и мне интересно, кто, блядь, научил ее этому. Сави тогда была такой охуенной. Все, что я с ней делал, чему учил, она принимала как ангел. Я едва коснулся ее поверхности, когда все пошло наперекосяк. Четыре гребаных года долгий срок для девушки, так чутко реагирующей на прикосновения, чтобы остаться без них. Я был бы дураком, если бы думал, что у нее не было никакого опыта на этом пути. То, что я никогда не позволял другой женщине прикасаться ко мне, не означает, что она никогда не позволяла другому мужчине прикасаться к ней. От этого мне хочется выкрасить нож кровью любого ублюдка, который наложил свои руки на то, что принадлежит мне.

— Блядь!

Ударяю по груше еще раз со всем накопившимся внутри меня гневом и разочарованием, затем иду в душ, чтобы выплеснуть другое разочарование, от которого я не могу избавиться с тех пор, как оставил ее в той комнате. Я представляю, как ее розовые губы обхватывают мой член, пока она смотрит на меня наполненными слезами голубыми глазами, и разрисовываю кафель своей разрядкой. Делаю шаг под горячие брызги и откидываю голову назад, когда на моем лице появляется ухмылка.