Выбраться с поплавка оказалось нетрудно. Проскочив через кухню, они с Виктором нашли дверку, ведущую на дебаркадер:

– Это для ящиков…  – парень протиснулся в прорезь, – удобно, что мы с тобой не толстяки…  – Павел решил, что новый знакомец смахивает на Арамиса:

– Таким его рисовали в старом издании «Трех мушкетеров», – вспомнил подросток, – Виктор тоже невысокий, изящный…  – выяснилось, что сам Павел напоминал Виктору того же героя. Они быстро нашли общих знакомых. Виктор учился во французской спецшколе в Спасопесковском переулке. Павел ходил на тамошнее поле гонять в футбол:

– Я футбол не люблю, – признался Виктор, – папа болеет за «Спартак», а я предпочитаю теннис…  – Павел обрадовался:

– Я тоже. Но у меня нет партнера, в училище никто не играет…  – Виктор почесал светлые кудри под невидной ушанкой:

– Сейчас в Петровский парк не пойдешь, там только летние корты. В Лужниках есть крытая площадка, вот бы туда попасть…  – Павел уверил его:

– Попадем. Ракетка у меня есть…  – в квартире Виктор показал ему свою ракетку:

– Импортная, – добавил новый приятель, – мне папа достал…  – по словам парня, его отец отправился на рыбалку:

– Сейчас хороший клев…  – он повел рукой за окно, – а мне папа разрешил сходить на праздник…  – на поплавке отмечал день рождения дальний родственник Виктора. Павлу показалось, что парень не до конца откровенен:

– Хорошо, он смылся из зала потому, что ему шестнадцать. Вообще-то, его не должны были пускать в ресторан. Но почему он велел таксисту не ехать прямо через Замоскворечье, а сделать круг по Садовому кольцу…  – синие глаза Виктора Лопатина были спокойны, однако Павел помнил пачку купюр в его портмоне:

– Во-первых, там было рублей двести, не меньше, и это пореформенных. Во-вторых, у кого в шестнадцать лет есть портмоне…  – приятели Павла по училищу рассовывали рублевки по карманам, – у меня есть, но я другое дело, я Бергер, совершеннолетний. В-третьих, я видел такую ракетку в каталоге закрытого распределителя, а живут они с отцом скромно. Скромно, но со вкусом…

В двух комнатах Лопатиных стояла неожиданно хорошая, дореволюционная мебель. Павел оценил комод эпохи венского сецессиона, кожаный диван с головами грифонов на подлокотниках и наборный стол карельской березы. В гостиной нашлась электрическая плитка:

– Папа часто поздно возвращается с работы, – объяснил Виктор, – он не хочет тревожить соседей…  – в сером сумраке раннего утра за окном возвышалась громада Министерства Иностранных Дел. Павел нашел глазами крышу резиденции американского посла:

– Московский дворик с картины, – подумал юноша, – только со времен Поленова здесь все изменилось…  – Павел не удивился венгерской салями в холодильнике Лопатиных. Рефрижератор скрывался за дверью резного шкафа дореволюционных времен:

– Салями, швейцарский сыр, апельсины, красная икра…  – хмыкнул Павел, – он сказал, что его отец работает в ресторане…  – Виктор не упомянул, в каком заведении трудится старший Лопатин:

– Директор ресторана не остался бы в коммуналке, пусть и рядом с Арбатом. Он бы спроворил себе квартирку в новом районе, со всеми удобствами…  – Павел все больше и больше убеждался в том, что новый приятель не так прост, как кажется:

– На вид он обыкновенный московский парнишка…  – Виктор изъяснялся уютным говорком, – он говорил, что родился на Бутырской заставе…  – Лопатин-младший заметил это, когда таксист проезжал по кольцу мимо Новослободской.

Павел знал, что может быть и очень рассеянным и очень наблюдательным:

– Аня говорит, что я обращаю внимание на детали, только когда работаю…  – сестра смеялась, что в остальное время Павел витает в облаках:

– Но сейчас я пытаюсь понять, кто все-таки этот Виктор, то есть кто его отец…  – в гостиной не висело никаких фото, а Виктор не предложил посмотреть семейный альбом Лопатиных. Павел сомневался, что такой вообще существует:

– Но книги у него отличные, почти все на французском языке…  – Павел сказал:

– Я тоже часто заглядываю в «Академкнигу», в букинистический отдел на улице Горького. Я покупаю издания по искусству…  – Павел решил не упоминать о занятиях китайским языком:

– Пусть он считает, что я Бергер, что мне восемнадцать лет…  – он окончательно сжился с двойником, как весело думал Павел, – иначе у него возникнут резонные вопросы, как возникли они у меня…

Воскресный рассвет был тихим, квартира еще спала. Сняв сковородку с плиты, Павел решил дождаться звонка Дануты в мастерскую Неизвестного:

– Может быть, она поймала такси, поехала к себе на квартиру. Убежала она из-за патруля. Она иностранка, все иностранцы на особом счету, пусть даже они из соцстран…  – на второй конфорке засвистел чайник. Павел услышал резкие звонки в коридоре:

– Три, – он повернулся к Виктору, – это к вам. Что, твой отец уехал без ключей…  – парень неожиданно побледнел:

– Что-то здесь не так…  – сунув ему прихватку, Павел распорядился:

– Я открою…  – он бросил взгляд в унылый двор с жестяными баками для мусора:

– Вроде никаких машин нет. Хотя отсюда не видно выхода на улицу, а милиция могла подъехать именно туда. Но что здесь забыла милиция в шесть утра, в воскресенье…

Это была не милиция. Щелкнув замками квартирной двери, откинув цепочку, Павел увидел серые, с прозеленью глаза. За его спиной маячило двое в штатских пальто. Комитетчик, как о нем думал Павел, сбил мокрый снег с каштановых волос:

– Доброе утро, позвольте войти…

Не дожидаясь разрешения, отодвинув Павла крепким плечом, он направился в комнаты Лопатиных.

На Арбат Генриха послал Скорпион.

Тела четырех людей, погибших в перестрелке, достали из Москвы-реки после полуночи. Трупы пока отвезли в закрытый морг на Лубянке. Туда же, только в тюрьму, отправились и остальные мерзавцы, как их назвал товарищ Матвеев. Александр курил у открытой форточки предбанника в морге:

– Оружия при них мы не нашли, – коротко сказал он Генриху, – реку обыскивают…  – Саша не сомневался, что ворье, как он думал об арестованных, побросало пистолеты в воду:

– Сейчас ничего не докажешь, – устало подумал он, – даже если мы поднимем стволы, все отпечатки пальцев будут смыты…  – особые бригады водолазов работали у Большого Каменного моста, однако тела 880 и М бесследно пропали. Арестованные, разумеется, не упоминали о гостях столицы:

– Они делают вид, что вышли на рыбалку, – желчно сказал Саша Генриху, – ловить старые сапоги и всякий хлам…  – он раздул ноздри:

– Подонки даже не признались, кто они такие. Хорошо, что у нас есть дактилоскопическая картотека…  – все арестованные и убитые оказались судимыми:

– После войны он два раза сидел за кражи…  – Саша потряс папкой гражданина Лопатина, – МУР утверждает, что мы подстрелили московского смотрящего…

Генрих отлично знал от отчима, кто такой смотрящий, но велел себе недоуменно поднять бровь:

– Он наблюдает за порядком среди ворья, хранит общую кассу, – объяснил Александр, – смотрящий всегда работает на самой незаметной должности или вообще получает пенсию. Он не должен вызывать подозрений окружающих…  – гражданин Лопатин трудился кладовщиком в ресторане Ярославского вокзала. Генрих не сомневался, что дядя Джон вышел на него, пользуясь сведениями Волка:

– Но теперь ничего не спросишь, – понял он, – Лопатин мертв, а дядя Джон, если он действительно был в лодке, исчез…  – услышав о перестрелке на реке, Генрих больше всего боялся увидеть в морге тело дяди:

– Непонятно, откуда Комитет взял шифровку, – пришло ему в голову, – но если дядя Джон воспользовался помощью священника, как в сорок пятом году, значит, прелат состоит на содержании Лубянки…  – юноша напомнил себе, что сейчас это не имеет никакого значения:

– Думай не о дяде Джоне, думай, что сказать мальчику…  – Генрих не представлял себе, как и что ему надо говорить:

– У Лопатина есть сын, парню сейчас шестнадцать…  – Скорпион полистал папку, – он усыновил пацана в пятидесятом году, пятилетним. О жене ничего не упоминается, но у воров официальных жен не бывает. Поезжай на Арбат, потряси его сожительницу, если она на квартире, допроси этого Виктора…