– Коров доить я тоже умею, – смешливо подумал подросток, – мама меня взяла в хлев, едва я встал на ноги…  – Брунсы не держали лошадей, но ближний сосед, пожилой фермер, еще пользовался телегой. Иоганн не ленился пройти пять километров по деревенской дороге, чтобы помочь старику. Мальчик, тем не менее, не собирался оставаться в «Озерном приюте»:

– Отдыхающие нас ценят именно за уединенность, – они с отцом сидели в станционном кафе, – но я не хочу всю жизнь проторчать в лесной глуши…

Три года назад, с кружком морских скаутов, Иоганн участвовал в официальном открытии Военно-Морской Академии во Фленсбурге. В Красном Замке, как звали в городе величественное здание, после войны размещалось командование британскими силами, но теперь академию решили восстановить. Иоганн часто видел в городе парней в матросской форме:

– Они станут офицерами кригсмарине, – восторженно думал мальчик, – морскими пехотинцами или подводниками…  – зная, что отец не любит обсуждать военное время, Иоганн пока не говорил о своем желании поступить в Академию:

– Папа считает, что Германии армия ни к чему, – он покосился на отца, – но время союзного правления прошло. Мы независимая страна, член НАТО, нам нужны собственные вооруженные силы…  – вокруг Фленсбурга американских баз не было, но приятель Иоганна по гимназии утверждал, что видел запуски ракет над Люнебургской пустошью:

– Он проводил там каникулы, жил с родителями в палатке. В тех местах точно стоят ракеты США. У нас рядом Восточная Германия, то есть ГДР…  – до Фленсбурга иногда добирались беженцы на моторках и обыкновенных лодках. Пограничники в ГДР строго следили за морем, но кое-кому все равно удавалось проскользнуть на запад:

– При хорошей погоде путь занимает не больше суток, – хмыкнул подросток, – но ведь может подняться шторм…  – беженцы использовали самые никудышные посудины:

– Хорошие судна им никто не дает, – хмуро подумал Иоганн, – ГДР запрещает своим гражданам даже владеть моторками…  – бывшие восточные немцы появлялись во Фленсбурге на угнанных лодках.

В кафе было пусто, отец закрылся гамбургской газетой:

– Триумфальные выступления маэстро Авербаха, – прочел Иоганн, – великий музыкант покорил Гамбург…  – маэстро, по его мнению, походил на Магдалену больше, чем он сам:

– Мама всегда говорит, что я пошел в ее породу. Магдалена напоминает своего отца, он тоже был темноволосым…  – попивая какао, Иоганн прислушался к бубнящему радио:

– Последние известия. Астронавт Скотт Карпентер найден живым и здоровым…  – Карпентер, вчера совершивший три орбитальных витка, приводнился к северу от Пуэрто-Рико, – последние выходные мая обещают теплую погоду. Температура до двадцати восьми-тридцати градусов…  – газета зашуршала, отец подмигнул Иоганну:

– Кто-то, наверное, вместо уборки коттеджей, сбежит на пляж во Фленсбурге…  – мальчик вздернул нос:

– В кружке в эти выходные нет занятий, – отозвался Иоганн, – и я знаю, что маме надо помочь перед открытием сезона. Не волнуйся, папа, – подросток широко улыбнулся, – искупаться можно и в нашем озере…  – Брунс сложил газету:

– Мы с тобой, пожалуй, приведем в порядок лодки…  – он ласково взъерошил светлые, коротко стриженые волосы мальчика, – в кого ты такой вырос, будущий морской волк…  – Иоганн фыркнул:

– У нас море слева и море справа, папа. Мы живем в лесу, но в наших краях от моря никуда не деться…  – он собрал грязную посуду:

– Сиди, папа, я отнесу…  – Брунс одобрительно взглянул на прямую спину мальчика:

– Осанка у него отличная, он никогда не сутулился. И в кого он такой, правда? Магдалена совсем не похожа на девчонку с фермы, и Иоганн от нее не отстает…  – сын много читал, и не только по-немецки:

– Он бойко говорит по-английски, по-французски, латынь у него отменная…  – сам Брунс латынь терпеть не мог, – или попробовать уговорить его пойти в учителя…  – Брунс понимал, что такое бесполезно:

– Иоганн спит и видит себя в форме морского офицера, – он поднялся, – ладно, нельзя обрубать парню крылья. Гертруда обрадуется, академия во Фленсбурге у нас под боком…  – Брунс напомнил себе, что сейчас надо быть особенно внимательным к жене:

– Магдалена уехала из дома, а Иоганн скоро уедет. Ей будет тяжело в пустом гнезде. Ей всего тридцать восемь, – Брунс задумался, – пока шла стройка, пока мы становились на ноги, мы и не думали о детях, но сейчас можно завести еще малыша, пусть мне и пошел шестой десяток…  – вернувшись, Иоганн подозрительно спросил:

– Папа, ты что улыбаешься…  – Брунс отозвался:

– Так. Подумал, что ты у нас хороший парень, Иоганн…  – подросток зарделся, – двигаемся, поезд ожидается по расписанию…  – он подтолкнул сына вперед. Крепкая ладонь легла в его руку. Иоганн вскинул светло-голубые, прозрачные глаза:

– Я люблю тебя, папа, – неожиданно сказал парень, – ты у нас подходящий родитель, как ребята говорят…  – Брунс расхохотался:

– Спасибо и на этом, приятель…  – держась за руки, они вышли на перрон.

Цветы от брата Магдалена пристроила на туалетном столике, купленном Гертрудой по дешевке на складе подержанных вещей во Фленсбурге. В коттеджи для постояльцев тоже поставили старую мебель:

– Но папа привел ее в порядок, – Магдалена сидела в постели, – у него хорошие руки, хоть он и учитель. В Бухенвальде его отправили в столярную мастерскую…  – заключенные в концлагере делали мебель для коттеджей СС, занимались реставрацией вещей из городских музеев:

– Я работал над столом Гёте, – однажды сказал отец, – я думал, что живи поэт сейчас, он бы не миновал лагеря, как и Гейне с Шиллером. Вряд ли бы он писал верноподданные оды фюреру…  – на коленях Магдалены лежала партитура «Фауста». На вступительных экзаменах она пела арию Маргариты у прялки:

– Фауст бросил ее беременной…  – Магдалена прикусила губу, – но ничего такого не случится. Во-первых, маэстро никогда меня не бросит, он любит меня…  – так ей сказал сам Авербах, – а во-вторых, он был очень осторожен…  – партитура соскользнула на половицы. Магдалена приложила ладони к горящим щекам:

– Мама вроде бы ничего не заметила…  – больше всего Магдалена боялась именно зоркого глаза матери:

– Какая девушка себя не соблюла, – вспомнила она наставительный голос, – ту пчелы не кусают. Еще у нее сыр не бродит, тесто не поднимается…  – сыр давно созревал, тесто для пирога с ревенем ставили не на дрожжах. Магдалена нарочно заглянула на пасеку:

– Ни одного укуса, – она поймала себя на улыбке, – хотя пчелы заняты, им сейчас не до этого. В лесу много медуницы, у них в разгаре первый сбор…  – на ферме зацвели яблони и груши. Магдалена бросила взгляд на белые соцветия ландышей:

– Иоганн спит, мама с папой тоже рано улеглись. Сегодня все устали…  – отец с Иоганном приводили в порядок лодки для отдыхающих и детскую площадку с горками и каруселью:

– Надо построить домик на дереве, – заявил отец, – вы с Иоганном из такого выросли, однако детишкам это нравится. Невысокий, чтобы родители не волновались…  – мать с Магдаленой занимались уборкой коттеджей. Девушка потянулась:

– Иоганн успел искупаться. Жалко, что мне нельзя даже окунаться в воду…  – Гертруда строго следила за голосом дочери. На ночь Магдалена получила стакан теплого козьего молока с толикой меда. Горло девушка заматывала кашемировым шарфом. Гертруда покупала остатки пряжи по дешевке:

– Мама не похвалила бы меня, узнай она о случившемся, – вздохнула девушка, – но сейчас новое время. Маэстро, то есть Генрик, ничего мне не обещал, но мне ничего и не надо…  – прощаясь с ней в Гамбурге, Авербах прижался губами к ее ладони:

– Завтра ты поедешь к себе на север, – ласково сказал он, – я, то есть мы…  – он помолчал, – остаемся в городе на неделю. У нас…  – он осекся, – в общем, еще идут концерты…  – Генрик не собирался ни в чем признаваться Адели:

– Меньше знаешь, крепче спишь, – он проследил глазами за стройной фигуркой малышки, – Адель моя жена, так и останется. Ни она, ни я не пойдем на развод, не начнем полоскать грязное белье в прессе. Мои…  – Тупица поискал слово, – мои личные дела остаются именно что личными…  – он попросил девушку сообщить телеграммой результаты экзаменов: