– Нацистская свинья…  – студентка отмахнулась:

– Кто еще? При Гитлере он служил директором гимназии. Тогда в учителя пускали только нацистов. Он, наверняка, сжег партбилет в сортире, когда в Гамбург вошли британцы…  – взглянув на большие часы, она спохватилась:

– Пошли. Фальконе здесь. Слышишь, он играет на гитаре…  – из кафетерия доносился красивый голос:

– È questo il fiore del partigiano

O bella ciao, bella ciao, bella ciao ciao ciao

È questo il fiore del partigiano

Morto per la libertà….

Герберт не успел щелкнуть зажигалкой, девица затянулась самокруткой:

– Цветок растет на могиле партизана, умершего за свободу, – гордо сказала она, – Фальконе научил нас песне. Он итальянец, коммунист, он здесь тайно, то есть подпольно…  – Герберт пошел вслед за девушкой к раскрытым дверям кафетерия.

– O bella ciao, bella ciao, bella ciao ciao ciao…  – ребята, сидящие кружком, подтягивали певцу. Темноволосый парень в джинсах пристукивал ладонью по гитаре:

– Молодцы, отлично получается… – весело сказал он по-немецки, с сильным акцентом, – теперь Альбер споет «Интернационал»…  – девица шепнула:

– Фальконе, Сокол. Он очень умный, он тоже будущий юрист…  – парень поднял голову. Герберт сглотнул. Перед ним сидел Микеле Ферелли, сын итальянского партнера отца, адвоката Карло Ферелли:

– На прошлых каникулах мы вместе молились на мессе в соборе Святого Петра…  – Герберт не мог сделать и шага, – у его отца в клиентах Ватикан, известные итальянские промышленники…  – Фальконе спокойно распорядился:

– Ребята, подвиньтесь, дайте место опоздавшим…  – подмигнув Герберту, он передал гитару светловолосому юноше:

– Интернационал, Альбер. Пока не все знают слова…  – Герберту показалось, что Микеле улыбается, – поэтому давайте повторим…  – по кругу передавали отпечатанные на машинке, растрепанные копии песенника, украшенного серпом и молотом:

– Это есть наш последний и решительный бой…  – выпрямившись на стуле, Герберт уверенно повторил: «Решительный бой».

– Единственное место в Гамбурге, где варят приличный кофе…  – пыхнув сигаретой, Фальконе достал кошелек, – я угощаю, ребята…  – «Моя Италия» работала до полуночи и даже позже.

Герберт беспокоился, что хозяин его узнает, однако стойку осаждали патроны, направлявшиеся в клубы Сан-Паули. По дороге в кафе, позвонив из уличной будки в «Талию», Герберт услышал сонный голос приятеля:

– Твой папа еще не возвращался. Что, ты подцепил девицу, в библиотеке…  – Адольф смешливо фыркнул. Герберт отговорился именно девицей:

– Удачи, – зевнул Адольф, – здесь они не католички, на севере нравы вольнее…  – рыжую студентку, как оказалось, звали Эрной. На собрании девушка словно ненароком взяла его за руку:

– Она оставила телефон, – юноша покраснел, – обещала, что придет на воскресную ярмарку. Как бы отговориться от мессы? Заболеть, что ли…

Он не сомневался, что сын адвоката Ферелли ни на какую мессу не собирается. В раскрытом вороте рубашки юноши он не заметил крестика:

– При родителях Микеле его носил. Интересно, когда он успел стать коммунистом…  – словно услышав Герберта, Фальконе усмехнулся:

– Прошлым летом, когда поступил в университет. Я твоими годами хотел это сделать, – он потрепал Герберта по плечу, – молодец, Штрайбль, наш человек…  – Микеле представил приятеля, бельгийца Альбера. Светловолосый, приятный юноша улыбнулся:

– Я тоже будущий юрист. Первый курс я отучился в Лувене, но весной мой отчим получил новое назначение…  – отчим юноши был дипломатом, – он представляет Бельгию перед папским престолом…  – Альбер неожиданно зло добавил:

– Мой отчим и мамаша порядочные свиньи. Мой отец умер после войны, я его почти не помню. Мамаша выскочила замуж за бывшего активиста рексисткой партии, наших коллаборационистов, – Альбер поморщился, – он избежал ареста, сделав вид, что его членство было номинальным. Он мерзавец, каких поискать…  – юноша опрокинул рюмку граппы:

– Он свел в могилу мою старшую сестру. Она сбежала из дома, – Альбер помрачнел, – эта свинья к ней приставала. Ее нашли в Брюсселе и заперли в монастыре, где она и умерла…  – юноша затянулся сигаретой:

– Я их обоих ненавижу, что отчима, что мать. Два сапога пара. Они посещают все мессы, но нутро у них гнилое…  – Альбер хорошо говорил по-немецки:

– Отчим, скотина, до сих пор восхищается Гитлером, – угрюмо добавил юноша, – но не прилюдно, конечно. Он и меня заставил выучить язык…  – Микеле объяснил, что они с Альбером совершают паломничество в Мон-Сен-Мартен:

– Мы познакомились на Пасху, на приеме в Ватикане, – он подмигнул приятелю, – занятия в университете закончились. Альбер пригласил меня навестить католические святыни…  – вместо Мон-Сен-Мартена ребята поехали в Западный Берлин и Гамбург:

– Я получил адреса надежных людей от итальянских товарищей, – объяснил Микеле, – надо объединяться, как сделали радикалы в прошлом веке, создавать новый Интернационал…  – Герберт робко заметил:

– Можно найти контакты с представителями СССР…  – Фальконе отрезал:

– СССР давно заплыл жиром, военные времена прошли. Они коммунисты только на бумаге, там, как и на западе, царит неравенство. У нас в Италии, в партии…  – Микеле усмехнулся, – полно хозяйчиков, которых никто не собирается раскулачивать. Надо следовать по пути кубинских коммунистов и товарища Мао…  – он вытащил на свет записную книжку в потрепанной, красной обложке:

– Послушайте. Каждый коммунист должен усвоить ту истину, что винтовка рождает власть…  – Микеле серьезно добавил:

– Цитата из книги товарища Мао «Война и вопросы стратегии». Наш товарищ, востоковед, переводит речи Мао. Каждый коммунист должен их изучить, как должен он обрести военный опыт…  – Альбер рассмеялся:

– Но сейчас мы пользуемся не винтовками, а взрывчаткой и автоматами…  – Микеле допил кофе:

– Летом, когда ты приедешь в Италию, мы отправимся якобы в туристический поход. В горах вокруг Рима есть глухие места. Мы организуем тренировочный лагерь для молодых бойцов…  – Фальконе потянулся:

– В прошлом веке в наших краях сражался знаменитый Волк, сподвижник Гарибальди, организовавший покушение на русского императора. Надо следовать его заветам. Красный террор единственное, что встряхнет зажравшихся буржуа…  – он махнул на портрет римского папы. Герберт обвел глазами заполненное патронами кафе, мозаичные столики, витрину с десертами. Уютно шипела кофейная машинка, звенела касса:

– Но ведь вас, то есть нас…  – он попытался подобрать слово, – так мало, по сравнению с…

Ловкие пальцы Альбера складывали салфетку. На столе появился стилизованный зверь. Крепкий кулак Фальконе опустился на фигурку, сминая и распластывая ее. Микеле кинул потерявшую форму салфетку в пепельницу:

– Империализм всего лишь бумажный тигр, – серьезно сказал юноша, – не надо его бояться, Герберт. Мы все равно сильнее…  – Альбер щелкнул зажигалкой, клочки бумаги вспыхнули:

– Так же случится и со старым миром…  – усмехнулся Фальконе, – от него останется только прах и пепел, Герберт. Прах и пепел.

По каменным стенам гостиной отеля развесили старинные медные сковороды. Огоньки перебегали по дровам, сложенным колодцем за кованой решеткой. Уходя на покой, хозяева задернули вышитые шторы на окнах. Неподалеку шумело море.

На столике рядом с просторным диваном поблескивал коньяк в хрустальном графине:

– Выпейте немного…  – Генрик улыбнулся, – вам надо согреться. На воде еще прохладно…  – Магдалена никогда в жизни не пробовала коньяка.

Маэстро ждал ее в девять утра, у калитки в ограде сада:

– У меня своя дверь, – объяснила девушка, – я поздно возвращаюсь со спектаклей, не хочется будить хозяев…  – Генрик устроил ее на сиденье для пассажира. Магдалена ахнула:

– Я никогда не ездила в открытой машине…  – маэстро подмигнул ей:

– Здесь вы найдете маленький сюрприз…  – сюрпризом оказался шелковый платок от Hermes и солнечные очки. Девушка покраснела: