– Пусть она окажется права, пожалуйста…  – попросила Надя, – мы вырвемся отсюда, найдем нашу семью…  – Надя погладила ладонь сестры: «Обязательно».

Дорога от дома на набережной Августинок до лицея святого Людовика, рядом с Люксембургским садом, занимала у Пьера де Лу двенадцать минут. Занятия начинались в восемь утра. Ровно без четверти восемь Пьер, любивший поспать, скакал вниз по широкой лестнице дома, украшенной витражами и мозаичным полом. Консьержка, мадам Дарю, появлялась тоже в восемь. Оказавшись на первом этаже, Пьер обычно оставлял в щели запертой двери ее комнаты записку.

Мать немного успокоилась, как называл это Пьер. Лаура доверяла мадам Дарю уборку квартиры. Два раза в неделю в парадной появлялся парнишка в униформе магазина Фошона, обремененный свертками и пакетами. Овощи, фрукты и молоко покупали Пьер или мадам Дарю. Он бегал и за вином на рю Мобийон. Ни в грош не ставя бутылки из магазинов, мать признавала только личный погреб месье Жироля, хозяина Aux Charpentiers:

– У дяди Анри свои связи с виноделами, – ожидая зеленого сигнала светофора, Пьер взглянул на часы, – мама права, лучшего бордо в Париже не найти…  – мать наотрез отказывалась ездить на такси. Если Лаура хотела пообедать в ресторане, месье Жироль сам забирал их на служебном грузовичке:

– Дядю Анри она не считает агентом нацистов, – невесело подумал Пьер, – его, мадам Дарю и семью…  – с остальным Парижем дело обстояло хуже. Лаура не появлялась в лицее, обсуждая школьные дела Пьера по телефону. На плече подростка болталась холщовая сумка с нашивкой, кубинским флагом

– Нечего обсуждать, все понятно. Через год я выпускаюсь, иду в полицейские рекруты. Сэм Берри всего на год старше меня, а он закончил поварской колледж и нанимается на работу…  – о планах кузена рассказал приехавший на пасхальные каникулы из Швейцарии младший Жироль, Филипп:

– Сэм пока не возвращается в Плимут, – заметил приятель, – он хочет попытать счастья в Европе. Он устроится в отель или на личную кухню какого-нибудь богача…

Светофор на бульваре Сен-Мишель славился, как называл это Пьер, задумчивостью. На тротуаре скопилась небольшая толпа, сзади хмыкнули:

– Кажется, президент едет. Завели американскую моду устраивать кавалькады на деньги налогоплательщиков. Постыдились бы, мы только что потеряли Алжир…

В марте в Эвиане, правительство подписало соглашения, заканчивающие войну с Алжиром. Три недели назад, еще до Пасхи, французы одобрили документы на всенародном референдуме:

– Вашим десяти процентам несогласных только бы бряцать оружием, – немедленно встрял еще кто-то, – вы, наверное, не встречали гроб с телом сына в аэропорту Орли. Зачем нам Алжир, где проливалась кровь французов…  – Пьер издалека заметил перемигивающиеся огоньки машин сопровождения:

– Точно, едет де Голль, – подросток невольно подтянулся, – интересно, где он был. За городом, что ли, с кем-то встречался…  – мимо пронесся черный Ситроен с затемненными окнами:

– Ничего внутри не разглядишь…  – ажаны наконец переключили светофор, – но мне на эскорт президента рассчитывать не стоит. Сначала я пойду регулировать уличное движение…  – матери о своих намерениях Пьер пока не говорил. Для всех, включая преподавателей в лицее, он готовился в следующем году поступить в Эколь де Лувр:

– Маме и незачем навещать школу…  – он щелкнул зажигалкой, – технические предметы я кое-как вытягиваю, а по истории и языкам я лучший ученик…

Политику в лицее не обсуждали. Кубинский флаг на сумке Пьера комментариев не вызывал:

– Все знают, что покойный папа был коммунистом…  – витрины на бульваре успели украсить первомайскими плакатами, – форму я ношу, а что нашито на сумке, мое личное дело…  – джинсы в лицее не разрешались. Учеников обязывали надевать белые рубашки с галстуками:

– Кеды тоже не позволяют, – усмехнулся Пьер, – сегодня последним уроком была физкультура…  – снятый галстук торчал из сумки.

Дорога домой всегда занимала больше времени. Пьер мог забежать с черного хода в музей Клюни, где он три раза в неделю занимался с тамошним куратором. Иногда он застревал у букинистического развала на углу рю Серпан или шел на дневной сеанс в какую-нибудь киношку из усеивающих бульвар. Мать выдавала ему щедрые карманные деньги:

– На «Вестсайдскую историю» меня все равно не пустят, – он разглядывал афишную тумбу, – мне еще не исполнилось шестнадцати лет. Ужасная косность, и это в наше время…  – рядом с плакатом фильма черные буквы пересекали белое пространство афиши: «Беккет. Дате. Счастливые дни»:

– Больше ничего и не требуется, – восхищенно вздохнул Пьер, – представления начинаются после первого мая, а билеты раскупили до Пасхи. Ладно, Хана меня проведет на все фильмы…  – кроме «Вестсайдской истории», он хотел посмотреть «Мыс страха» и «Бокаччо-70».

– Итальянцы молодцы, – подумал Пьер, – отличное кино снимают…  – кроме Ханы, на фильмы его мог взять и старший брат. Джо знал, что Хана возвращается в Европу:

– Мама до Пасхи послала ему телеграмму, то есть я послал…  – Пьер припустил к реке, – она каждый день спрашивает, нет ли ответа…  – весеннее солнце золотило его белокурые волосы. Подросток подмигнул девчонке, спустившей стройную ногу с велосипеда, тоже ожидающей на светофоре. Зардевшись, нажав на звонок, девица ринулась вперед:

– Надо найти подружку, – решил Пьер, – хватит, у многих парней в лицее все случилось. Водку я пил…  – мать позволяла ему немного вина за обедом, водку он попробовал с приятелями, – травку курил, пора перейти к более серьезным делам. То есть не серьезным, в нашем возрасте это развлечение…

Задержавшись в цветочной лавке у фонтана святого Михаила, Пьер выбрал для матери фиалки. Выходя на улицу, он поймал в витрине парфюмерного магазина напротив проблеск бронзовых волос:

– Как у тети Марты, но что ей делать в Париже? Максим поступает в Кембридж, Маленький Джон идет в военную академию Сандхерст. Она сидит в Лондоне, надзирает за их подготовкой…

В гулком подъезде на набережной Августинок приятно пахло свежей выпечкой. Мадам Дарю распивала полуденный кофе с бриошью:

– Пришла телеграмма от месье графа, – она окинула Пьера одобрительным взглядом, – я отнесла мадам баронессе…  – консьержка всегда была очень церемонна. Пьер весело сказал:

– Ура, праздники проведем с Джо…  – мадам Дарю подумала:

– Еще вытянулся. Растут они, как на дрожжах. Одно лицо с покойным месье бароном, Пьер тоже будет высоким. Даже уши у него торчат похоже…  – парень цапнул с пола конверт:

– Это что такое, мадам Дарю…  – марок на конверте не было. Адресовали его, на машинке, мадам де Лу. Консьержка пожала плечами:

– Должно быть, сунули под дверь, когда я выходила за бриошью. Конверт маленький, я его не заметила…  – Пьер опустил письмо в карман школьного пиджака:

– Я отнесу. Мама, наверное, захочет привести в порядок комнату Джо. Я к вам еще спущусь, сейчас пора обедать…  – мать обещала его любимого цыпленка по-провансальски, Перескакивая через ступеньки, Пьер побежал наверх.

На синем огоньке газовой плиты пыхтела эмалированная кастрюля. Из-под крышки упоительно пахло чесноком и травами. По деревянной доске, мелко кроша петрушку, стучал полукруглый нож:

– Положите масло в рефрижератор, – заметил Сэм, – и утром скажете мне спасибо…  – юноша широко улыбнулся, – булочная напротив хорошая, багет у них всегда свежий. Вас ждет отличный завтрак, я еще сделаю паштет из печенки…  – Марта покуривала, пристроившись на широком, выкрашенном белой эмалью подоконнике. Рядом лежала папка с отпечатанным на машинке ярлычком: «Адвокат». Стряхнув пепел в блюдечко, она обвела глазами кухню:

– Хорошо, что все дворы проходные, в них можно загнать машину. Почти никто не знает, что я в Париже, но так спокойней…  – рядом с аккуратными грядками и еще крепким птичником стоял серый ситроен Службы Внешней Документации. Французские коллеги посадили на близлежащие крыши пару снайперов: