– Правда, – приглушенно пробормотала Гертруда, – раньше я говорила обо все этом только на исповеди…  – женщина поддела ножом веревку на ее запястьях:

– У нас тоже исповедальня, – она рассмеялась, – но настало время не слов, а действий…  – вернув нож к шее Гертруды, она ногой придвинула к ней браунинг:

– Тебя учили стрелять, Моллер. Давай, не тяни. Либо муж, либо дети. И без фокусов, если ты хоть дернешься, я проткну тебе сонную артерию. Ты истечешь кровью, словно свинья и не увидишь, как серная кислота разъедает хорошенькое личико твоей дочки. Давай, – женщина кивнула, – я бы на твоем месте не колебалась…  – Гертруда почти ничего не слышала:

– Он простил меня, как я могу…  – пистолет трясся в ее руке, – но ему шестой десяток, а дети только начинают жить…  – Иоганн жалобно вскрикнул. Магдалена заорала:

– Не надо, нет! Папа, милый…

Гертруда не потеряла точности в стрельбе. В Нойенгамме, на турнирах персонала, она всегда получала кубки за первые места. Пули размозжили лицо Брунса, кровь брызнула на стены гостиной. Труп завалился набок. Прошагав к нему, женщина перерезала веревки. Затолкав обрывки в карман дождевика, она выхватила пистолет у Гертруды. В прорезях маски блеснули темные глаза:

– Правильный выбор. Теперь еще один, Моллер, и все закончится.

Что-то острое ударило в щеку Иоганну, оцарапав мальчика:

– Это кости, – понял он, – осколки костей папиного черепа…  – его лицо покрывала свежая кровь. В свете фонарика поблескивала беловатая масса, стекающая по изуродованному лицу отца. Магдалена зашлась хриплым криком. Иоганн не сводил взгляда с заплаканного лица матери:

– Она лгала нам, она служила в СС. Папа мог не быть моим отцом…  – осколок лежал рядом с его связанными кистями, – мой отец британский офицер… Она сама не знает, кто мой отец. Она не моргнув глазом убила папу…  – Магдалена рыдала, пытаясь вырваться из веревок:

– Мама, мамочка, не надо, пожалуйста. Не надо больше стрелять…  – неизвестная женщина, не выпуская канистры с серной кислотой, размашисто хлестнула сестру по лицу:

– Заткнись, – скомандовала она, – не устраивай театр, актриса…  – Иоганн был уверен, что незнакомка в черном плаще тоже служила в СС:

– Наверное, ее послали, чтобы отомстить маме за предательство…  – пошевелив пальцами, он подхватил осколок, – надо перетереть веревки, добраться до пистолета…  – Иоганн предполагал, что случится дальше:

– Она заставит маму выбрать между мной и Магдаленой. Я брошусь на нее, когда она передаст маме пистолет. Мама не станет в нас стрелять, она не сможет такого сделать…

Иоганн умел обращаться с оружием. Во Фленсбурге руководитель кружка, торговый капитан в отставке, водил мальчиков в тир. Кроме пневматических ружей, им выдавали и настоящие охотничьи винтовки. Иоганн славился среди парней точностью и аккуратностью в стрельбе:

– Надо было ее остановить, когда она появилась в спальне, – пожалел мальчик, – у меня под матрацем лежал нож…  – нож Иоганн сделал сам и сам выточил для него рукоятку из оленьего рога:

– Но я испугался, увидев пистолет, – ему стало стыдно, – намочил пижаму и не только намочил…  – подросток велел себе не думать об этом:

– Папы больше нет, – он сглотнул комок в горле, – даже если это правда насчет британца, это ничего не меняет. Папа меня вырастил, он всегда останется моим отцом…  – Иоганн считал себя обязанным спасти мать и Магдалену:

– Эта…  – он подавил крепкое словцо, подхваченное в порту, – она собирается убить нас, сжечь ферму…  – от канистр, сваленных у двери гостиной, тянуло керосином, – потом разберемся, кто чей отец. Сейчас это неважно…  – подросток надеялся, что мать откажется стрелять. Сквозь рыдания Магдалены он услышал резкий голос:

– Давай, Гертруда, сын или дочь? Авербах давно умер, а Холланд может быть жив…  – Лаура считала, что Джон мертв, но сейчас это значения не имело. Ей надо было заставить Моллер выбрать между детьми. Лаура ничем не рисковала:

– О смерти Авербаха написано во всех статьях о Генрике. В любом случае, – она усмехнулась, – я развлекаюсь. Никто из них не выйдет отсюда живым…  – она поднесла канистру серной кислоты к лицу Гертруды:

– Глаза я тебе оставлю, – зашелестел вкрадчивый голос, – ты увидишь, как умрут твои дети. Я видела, как умирал мой ребенок…  – Лаура раздула ноздри, – выбери жизнь, Моллер, хотя бы одну…  – Иоганн рванул кистями, веревки лопнули:

– Прости меня…  – зарыдала мать, – девочка моя, прости меня…  – прогремел выстрел.

Бросившись вперед, Иоганн попытался схватить выпавший из руки матери пистолет:

– Она стреляла в Магдалену, она хотела ее убить…

Незнакомка грубо оттащила его от валяющегося на половике оружия. Ветер стукнул ставней, по комнате закружились снимки матери в эсэсовской форме, фотокопии машинописных справок. Иоганн успел прочесть:

– Отличается безукоризненным исполнением приказов командования, безжалостна к врагам рейха и фюрера…  – рука мальчика шарила по половику. Женщина в черном плаще полоснула по пальцам ножом. Не обращая внимания на боль, Иоганн схватил пистолет правой рукой. Он не знал, что случилось с Магдаленой:

– Она могла ее убить. Отец Магдалены, то есть покойный отец, еврей. Она могла отправлять евреев на смерть…

Перекатившись по полу, вскочив на ноги, Иоганн выстрелил в мать.

Небо над верхушками деревьев отливало розоватым блеском. Лаура сидела на корне сосны:

– Можно подумать, что это восход, сейчас рано светлеет…  – ее часы показывали четыре утра, – только зарево на юге, а не на востоке…

Рядом c догорающим костерком лежал ее брезентовый рюкзак. Место было сухим. На мшистом холмике Лаура отыскала несколько кустиков земляники. Алые ягоды оставляли сладкий привкус на губах. Она оглядела пригорок:

– Когда мы с Мишелем ночевали в бретонских лесах, он рано поднимался, чтобы сварить мне кофе. Он собирал для меня землянику, малину, чернику, если дело шло к осени…  – она почувствовала тупую боль в сердце:

– Мишеля больше нет, но я за него отомстила, хотя бы так. Он бы не стал сомневаться, он бы тоже уничтожил бывшую эсэсовку…  – Лаура, не удержавшись, показала Моллер свое лицо:

– Мальчишка только ранил ее…  – вырвав у подростка пистолет, Лаура ударила его рукоятью по затылку, – она была жива, она все понимала…  – серная кислота стекала по щекам Моллер. Плоть дымилась, обнажая кости. Вдыхая запах гари, наклонившись над женщиной, Лаура стянула маску:

– Пышка…  – в ушах забился пронзительный крик, – Пышка, это ты…  – за спиной Лауры бушевала стена огня:

– Парень был без сознания, а девка лежала связанной…  – она бросила окурок в костерок, – от них ничего не осталось, одни кости…  – Лаура не стала поджигать коровник или птичник. Заведя машину, она послушала испуганное мычание животных, клекот кур в сарае:

– По карте до ближайшей фермы пять километров. Место глухое, пожар обнаружат только утром, если вообще сегодня обнаружат…  – утром Лаура собиралась оказаться на датской территории. Дорога к озеру была песчаной:

– Следов шин не осталось…  – она отряхнула брюки и свитер, – машина покоится на дне…  – загнав опель на мелководье, Лаура набила багажник автомобиля пустыми канистрами. Она отхлебнула горячий кофе:

– Дальше все было просто. Озеро глубокое, пусть ищут машину до скончания века. Но никто и не будет искать. Никто не видел, как я приехала в «Озерный приют», никто не видел, как я уехала…  – испещренные шрамами губы растянулись в мимолетной улыбке. Она утопила и выпачканный в крови дождевик, с шерстяными перчатками. Подняв ногу, Лаура придирчиво осмотрела ботинки:

– Это я зарою после датской границы, – женщина плотнее запахнулась в провощенную куртку, – обувь, одежду, нож и так далее…  – браунинг Джо вернулся в тайник в подкладке ее саквояжа:

– В Копенгагене почищу пистолет, – подумала Лаура, – надо провести в городе пару дней, отдохнуть, навестить магазины…  – разыскивать ее было некому: