– Но это вопрос решенный…  – Генрик хотел навестить ректора консерватории, – малышка обещающее лирическое сопрано, у нее большое будущее. Все равно, кофе с ректором не помешает…  – он посоветовал Магдалене подготовить еще и арию из немецкой оперы:

– Гуно есть Гуно, – Авербах повел рукой, – но местный патриотизм никуда не денешь. Из тебя выйдет отличная Сюзанна в «Свадьбе Фигаро»…  – он пощекотал девушку, – ты тоже веселая, живая…  – Магдалене не нравилась роль Маргариты:

– Очень заунывная, – девушка зевнула, – маэстро прав, надо поработать над Сюзанной…  – пианино в спальне Магдалены тоже было куплено с большой скидкой во Фленсбурге, у ее бывшей учительницы пения:

– Дам ему телеграмму…  – Магдалена удобнее устроилась в постели, – он обещал приехать в Германию с концертами в конце лета. Он будет один, без жены. Он заберет меня на море, мы проведем вместе неделю, а то и больше…  – девушка вспомнила мощный голос из-за стены репетиционного зала:

– В моей груди пылает жажда мести…  – поежившись, она успокоила себя:

– Миссис Майер-Авербах ничего не узнает. Я не хочу разбивать их семью, мне достаточно просто любить маэстро…

Магдалена мало что знала. Гертруда не обсуждала с дочерью такие вещи:

– Когда обручишься, я тебе расскажу, все что надо, – строго говорила мать, – а пока помни, что хорошая католичка не поддается соблазнам. В брак надо вступать чистой душой и телом…  – Магдалена коснулась крестика:

– Мама не венчалась с моим отцом. Они собирались пожениться, однако он умер. Значит, мама сама не устояла перед соблазном, по ее выражению. И с папой она не венчалась, а сходила в мэрию…  – Магдалена не собиралась рассказывать о случившемся на исповеди:

– Это ерунда, – девушка закрыла глаза, – сейчас новый век. Мы с Генриком любим друг друга, а остальное неважно…  – Магдалена краем уха слышала разговоры старших девушек в оперном хоре и массовке:

– У всех есть парни, никто не обращает внимания на сплетни кумушек. Но я и не думала, что это так хорошо…  – томно потянувшись, Магдалена опустила руку вниз:

– Хорошо…  – дыхание сбилось, – так хорошо. Он тоже так делал, и рукой, и…  – она прикусила угол подушки, – хочется, чтобы он сейчас был рядом. С ним легко, словно я его всю жизнь знала, словно он мой брат…  – в полудреме она услышала хрипловатый голос цыганки: «Твой брат здесь». Магдалена свернулась клубочком под одеялом:

– Она имела в виду Иоганна, кого же еще? Или она вообще болтала все, что в голову взбредет…  – девушка погасила керосиновую лампу.

Скрипела неплотно прикрытая форточка, деревья во дворе гнулись под неожиданно холодным ветром. Дневная жара сменилась мелким, надоедливым дождем. В темноте засветились очертания чего-то белого. Машина c выключенными фарами выехала с лесной дороги. Автомобиль остановили рядом со щитом:

– Добро пожаловать в «Озерный приют»! Домашний отдых на берегу озера, в сосновом лесу…  – невысокая фигурка в черном плаще выскользнула из-за руля. В отсутствии гостей Брунсы отключали на ночь генератор. Большой особняк с черепичной крышей и деревянной галереей освещала только бледная луна, виднеющаяся в разрывах туч. Ловкая рука перекусила клещами телефонный кабель, уходящий в выстроенную рядом с забором будку. Вскинув на плечо погромыхивающий канистрами рюкзак, визитер пошел ко входу в дом.

Нож защекотал шею Гертруды. Низкий голос требовательно сказал:

– Я жду, фрау Брунс, то есть фрейлейн Моллер, – она осветила фонариком стену гостиной, – право, это не такое сложное решение…

Запястья и щиколотки Гертруды стягивала грубая веревка. Вышитая ночная рубашка промокла от мочи, в комнате пахло испражнениями:

– Это кто-то из детей, – бессильно поняла Гертруда, – но если я не сделаю того, что она скажет, она вообще их убьет…

Неизвестная женщина натянула на лицо черную вязаную шапку с прорезями для глаз и рта. Волосы надежно прикрывал капюшон. Ее дождевик блестел в свете фонарика. Гертруда понятия не имела, кто перед ней:

– Она говорит на хохдойч, она немка…  – зубы застучали, – меня нашли беглые нацисты. Она принесла сюда мое досье из министерства безопасности, то есть копию моей папки…  – на вытканном руками Гертруды половике гостиной валялись ее фотографии в форме СС, диплом женской школы, справки о работе в концлагерях. Она не поднимала головы:

– Брунс и дети все слышали, она заставила меня во всем признаться…  – мужа, Магдалену и Иоганна тоже связали. Гертруда подумала, что незнакомка сама могла учиться в ее школе:

– Или в диверсионной школе абвера. Она меня старше и наверняка работала в гестапо…  – незнакомка двигалась легко. Руки она прикрывала перчатками, но Гертруде казалось, что перед ней женщина лет пятидесяти.

Нож ткнул ее в шею, теплая кровь потекла вниз:

– Если ты этого не сделаешь, – спокойно сказала женщина, – я на твоих глазах перережу горло твоим детям. Или нет…  – Гертруда уловила в ее голосе улыбку. Наклонившись к ее уху, женщина что-то прошептала:

– И отчим и брат, – весело сказала она, – по очереди и вместе. Они развлекутся с твоей дочерью, а ты посмотришь. Потом я выжгу ей глаза серной кислотой…

Удерживая нож на месте, она потрясла открытой канистрой. На половик плеснула бесцветная жидкость. Ткань, зашипев, задымилась. По лицу Гертруды потекли слезы, она широко открыла рот:

– Я все сказала. Пожалуйста, не заставляйте меня…  – рядом с ее связанными кистями лежал небольшой браунинг. Под его дулом Гертруда подтвердила, что служила в СС, что работала в Нойенгамме и Равенсбрюке. Она говорила монотонным голосом, не поднимая глаз к противоположной стене:

– После освобождения Равенсбрюка я…  – она прервалась:

– Надо говорить правду, Иисус не заповедовал нам лгать. Я слишком много лгала, почти двадцать лет. Нельзя чернить имя покойного, он такого не заслужил…  – Гертруда вспомнила брезгливое выражение его лица:

– Он не обнимал меня, не целовал. Он не хотел касаться нацистской твари…  – женщина сглотнула:

– Я встретила британского офицера, капитана Самуила Авербаха, – до нее донесся испуганный вздох, слезы Гертруды закапали на половик, – он стал отцом Магдалены…

Женщина твердо сказала себе:

– Она не убьет мою семью. Пусть Магдалена знает, что у нее есть старший брат. Она вернется в Гамбург, найдет его…  – Гертруда рассказала и о встрече с капитаном Холландом в Нюрнберге:

– Он допрашивал меня после освобождения Равенсбрюка. В Нюрнберге я работала, – Гертруда стиснула зубы, – в подпольном публичном доме, он стал моим клиентом…  – сверху раздался издевательский голос:

– Свершилось божественное правосудие, учитывая твои занятия в Нойенгамме…  – слезы застилали глаза. Гертруда справилась с собой:

– Ко мне приходил и высокопоставленный нацист, генерал Каммлер. Он приехал в Нюрнберг с чужими документами, но я его узнала и сообщила о нем союзникам…  – она рассказала историю своего появления на севере:

– Меня с Магдаленой поместили в программу защиты свидетелей, у меня появились новые документы…  – фонарик ударил ей по глазам:

– Но Холланд, то есть герцог Экзетер, навещал тебя и позже, Моллер…  – она добавила:

– Скажи своему сыну правду. Признайся, кто его отец на самом деле…  – Гертруда крикнула:

– Его отцом мог быть и герр Брунс! Я точно не уверена…  – незнакомка фыркнула:

– Холланд тебя бросил и ты легла под первого попавшегося мужчину. Я…  – она оборвала себя:

– Ты, Моллер, отменная сказочница, водившая за нос собственного мужа и детей. Но сейчас пришло время расплаты…  – Гертруда услышала гневный голос Брунса:

– Прекратите! Война закончилась, это не имеет больше никакого значения. Оставьте в покое мою жену, что было, то прошло…  – женщина презрительно отозвалась:

– Вы отсидели десять лет в концлагере, но защищаете бывшую эсэсовку. Вы просто тряпка, герр Брунс…  – до Гертруды донесся отчаянный голос дочери:

– Мама, скажи, что это неправда, насчет капитана Авербаха…  – она уткнула лицо в ладони: