— У тебя там всё так темно, что сейчас даже непривычно свет белый видеть.

— Сам решил проверить меня, так что не жалуйся, — девушка пожала плечами, разнимая затёкшую шею.

— Думаешь, я жалуюсь? Нго сау, я указываю тебе на твои оплошности! Обычно внутри любого — слышишь? — абсолютно любого мага светло, точно летним полднем, а у тебя в голове безлунная зимняя ночь! Стоит задуматься, не считаешь?

— Маи, — нарочито громко и выделено отрезала петербурженка, скрестив руки на груди и, нагло покачав головой, приблизилась к лицу собеседника.

Тот шумно выдохнул и, видимо, не сдержав пылающий в груди гнев, схватил Дому за руку, грубо потащив за собой. Поставив её перед зеркалом в пол, парень сжал в пальцах женский подбородок и, приблизившись к её уху, злобно прорычал:

— А теперь посмотри, кем я сегодня тебя увидел. Глянь на своё внутреннее лицо.

Темничка, не на шутку испугавшись такой резкой смены поведения сына Советчика, безмолвно выполнила приказ, сказанный совсем без юмора и точно неоспоримый. Уставилась в собственное отражение, что исказилось, когда Пхантхэ уткнул в зеркало горящие чёрным глаза. Вместо красивой миловидной девочки семнадцати лет перед ней предстала потрёпанная жизнью женщина с серой кожей и обсохшими соломенными волосами жжёного фиолетового цвета. Глаза представшего образа были впалыми и почти бесцветными, различался лишь блеклый пепельный оттенок, очерчивающий тусклый зрачок. Брови неживого силуэта располагались крайне низко, словно стали одним целым с обвисшими веками, уголки тонких губ уплыли вниз, почти достав до подбородка. Чем-то отдалённым женщина в зеркале напоминала её маму, только постаревшую лет на тридцать, отчего становилось особенно жутко.

Россиянка пошатнулась. Тяжело, невыносимо сложно было видеть себя такой, разглядеть в своём внутреннем лице собственную мать и осознать теперь, наконец, что догадки оказались верны. Тхэ придержал магичку Тьмы одной рукой за локоть и подставил под спину свою грудь, чтобы не упала. Убрав из зеркала видение, он тревожно взглянул на Доминику сверху вниз, а руку, которой держал её подбородок, прижал к щеке, раз двести успев пожалеть за содеянную глупость — нельзя было так резко, почти без предупреждений.

— Прости, ной, прости идиота… Я не подумал, как плохо тебе может стать от этого… — затараторил, не выпуская девушку из рук, лишь позволив повернуться к нему телом.

— Нет-нет, не извиняйся, ты сделал всё правильно, я должна была это знать! — Зашептала магичка хриплым голосом, пытаясь смахнуть образ, засевший в голове.

— Я же понимаю, что поступил не очень правильно, сау. Я совершил ошибку…

— Ой, какой ты, однако, чувствительный! — Ника закатила глаза и, нежно улыбнувшись парню, провела ладонью по его напряжённой щеке, расслабляя.

Таец понимал — она шутила, желая разрядить обстановку, чтобы он не переживал из-за собственных действий и мыслей, жгущих всё внутри, отчего еле сдержал себя от порыва захватить эту девочку в объятья, глядя в её смеющиеся глаза.

— Давай собираться, скоро салют, — хрипло проговорил наследник, выпуская Дому из своих рук.

— Так любишь смотреть на разноцветные огни в небе, что готов лишиться этого умиротворяющего момента? — Издевательски спросила та и звонко посмеялась.

— До дрожи в теле обожаю, — саркастично ответил Сет и огорчённо сгорбился. — Но дело не в этом — это традиции, их нарушать практически грешно.

— И виноваты только эти два пункта?

— Какая же ты допытливая, сау! Нет. В каждый запуск салютов мы загадываем желание или изливаем ему душу, глядя на красочные взрывы. Пока он не закончится, мы думаем обо всём сокровенном или в красках пересказываем всё, что хотим, чтобы произошло в нашей жизни. Только, знаешь, лучше просить что-то нематериальное, ибо может не сбыться.

— Интересная традиция… Она в целом тайская или исключительно магическая?

— Второе.

— А это просто поверье или обряд действенный?

— В целом, он действительно помогает, но надо следить, чтобы всё, что ты решишь изложить, было искренним, сказанным из лучших побуждений. Иначе ничего не получится. Ну, а если решишь просто «исповедаться», то тебе должно стать морально легче, груз с плеч постепенно сойдёт на «нет» — как поход к психологу, но лучше.

— У вас здесь всё так… необычно и достаточно мило! Надо в Российских Магических Школах тоже такое устроить. Вот прилечу к ним в гости и обязательно заставлю придумать подобные обычаи. Ну, если, конечно, ваша идея с салютами не запатентована.

— Не бойся, сау, патент мы на неё пока не покупали. А так, могу только удачи пожелать и инструкцию по созданию специальных фейерверков у отца попросить.

— Ловлю на слове, Маиботхад.

Девушка по-лисьи улыбнулась и первой двинулась вперёд. Опережая сына директора, она выскользнула в коридор, заставляя того её догонять.

Большинство магов уже собралось на тренировочном поле, но кто-то продолжал стоять у банкетного стола; одни подъедали оставшиеся закуски, другие ворковали со своей парой, пока ещё оставалось время, третьи отдыхали от шумных компаний. Галицкая изучающе огляделась вокруг, но соседок не нашла, зато наткнулась на Пхата, тоскливо общающегося с имитирующим веселье Тиннакорном в отдалении от всех. Она задумалась: были ли у них когда-то отношения? Детские влюблённости? Есть ли в их в сердцах те, кто когда-то был ими любим, но причинил боль, оборвав любую веру в чувства?

Прасет проследил за задумчивым взглядом знакомой, заметил парней, с которых она не сводила глаз, и решил рассказать кое-что, чувствуя, что ей будет интересно. Подойдя к ней поближе, чтобы лишние уши историю не услышали, он поведал:

— У Пхата никогда девушки не было, только, может, влюблялся однажды, а Корн с девятого класса один. И мне… очень жаль его, если честно. Он не заслужил той боли, что пережил.

— Ты о чём? — Удивлённо переведя глаза на собеседника, поинтересовалась Доминика и замедлила шаг. Взгляд его отчего-то стал слишком болезненным, будто он очень сдерживался, чтобы не выдать свои эмоции.

— У него девушка-иллюзионистка появилась в четырнадцать. Красивая до ужаса, достаточно выдающаяся для своего возраста и покоряющая с каждым днём всё большее количество мальчишечьих сердец.

— Ты так говоришь, будто местную легенду пересказываешь…

— А она со временем в неё и превратилась. Ананья — так её звали, — хоть и находилась в отношениях с Корном, своих чувств к нему почти не проявляла. Возможно, вообще иллюзией ему свою любовь навеяла — девочка умелая, вполне могла.

Максимум, что Тинн получал тогда от неё, это похвалу в сторону миловидной внешности и накаченного тела, а также поглаживая по торсу, когда он упражнялся без футболки. Да, в четырнадцать лет. Что-то кроме Корн от неё добиться не мог, но был безбожно влюблён и потому пропускал все эти «формальности» мимо, забываясь в моментах близости с ней: объятия, держания за руки на прогулке или телесный контакт во время общения. На год отношений Анья намекнула ему на возможный поцелуй и сказала явиться в тренировочный зал к пяти часам вечера.

— Он пришёл, начал готовиться получить обещанный подарок на юбилей, который так давно ожидал. Пока Корн покорно дожидался Ананью и размышлял, как лучше преподнести ей свой подарок, она привела на место встречи всех своих одноклассников и ребят с двух других направлений, среди которых был и я. Притом со мной она и словом не обмолвилась о том, что собиралась сделать, сказав лишь, что меня ожидает что-то весёлое.

И тогда при всех собравшихся она во всеуслышание заявила, что Тиннакорн — наивный дурак, который повёлся на сладкое личико, красивые речи и «восхищающий» нежный характер, тогда как сама она всё это время лишь игралась с ним. Свой гадкий поступок Анья оправдала внешностью Тинна, что была пределом мечтаний многих девочек в школе, и сказала, что нравилось ей в нём только его лицо и тело. Также она рассказала, что всё это время у неё был настоящий парень — Уан, а Корна Ананья просто держала на привязи, чтобы другие девушки завидовали и не могли его заполучить, хотя быть с ним на деле она не хотела.