Когда магичка уже вовсю наслаждалась звучностью тайской речи, навостряя на ней слух, парень, беседовавший с Пхантхэ, всё-таки заметил её, скромно застывшую у пышных деревьев и заворожено смотрящую на пару, держась за тянущуюся к земле ветку, как за спасательный круг, отчего несколько отупело сообщил об этом товарищу, что, неторопливо повернув голову за спину, тоже обнаружил на названном месте знакомую. Будто совсем не удивившись такому, он спросил ровным, почти серым в своей однообразности голосом:

— Чего прячешься, сау ба? Подслушиваешь?

— Само собой, а как иначе? С моими-то прекрасными знаниями тайского языка — только в путь! — Обиженно надув губы из-за наглой клеветы, иронично воскликнула Дома, но, не выдержав пристального недоверчивого взгляда, стыдливо опустила глаза в пол и объяснилась, ища подходящие слова для небольшого приукрашивания правды: — Я просто отвлекать вас не хотела — вдруг вы бы нить диалога потеряли, а я потом чувствуй себя виноватой! Вот и ждала, пока закончите.

«А вот не хочу я про красоту его языка ему говорить! Мало ли зазнается ещё!»

— Хорошо-о-о, допустим… — медленно кивнув, протянул Тхэ без какой-либо веры в её слова и полностью повернулся к однокласснице, на время оставив собеседника за спиной в молчании наблюдать за разговором, который предположительно не понимал. — В таком случае, о чём ты хотела поговорить, сау ба?

— Кофта, — темничка приподняла согнутую в локте руку, демонстрируя сыну директора его чистую и выглаженную толстовку. — Отдать вот хотела сразу, чтобы долго не томить тебя. Я её только из прачечной несу.

— Пф, — усмехнулся парень, но не надменно, не как над глупой девочкой, а словно от обычного веселья, даже какого-то умиления, замаскированного под насмешку. — Забавная ты, сау. Я же сказал тебе её себе оставить, что мне станется с одной такой кофты?

— Ещё чего! Чужих вещей я не носила, ага. Забирай и я домой пойду, а то спать безумно хочется, — для пущего убеждения она слегка потёрла правый глаз некрепко сжатым кулаком.

— Как знаешь, — Маиботхад спокойно пожал плечами и протянул руку.

Чужестранка подошла к парню ближе и положила благоухающий каким-то немыслимо приятным стиральным порошком предмет гардероба Прасету на поднятую вверх ладонь. Воспользовавшись секундной медлительностью девушки, он коснулся фиолетовой макушки свободной рукой и потрепал её по голове, да так, словно делал это из какой-то нужды, а не по внезапному порыву не пойми, откуда взявшихся чувств.

— Бессмертным себя почувствовал? — Грубо рыкнула Галицкая в ответ на слишком странное для недели знакомства поведение Сета. Бросила она это не столько гневно, сколько с простым раздражением от его бесстыдства.

— Ага, — легко согласился Пхантхэ, безнаказанно возвращая руку в обычное висящее положение. — Просто по твоему пылкому характеру я заранее понимал, что самовольно и, что главное, добровольно с твоей стороны проверить нынешнее состояние твоего организма ты мне не позволишь, вот и пришлось идти обходными путями, хитрить. Я заметил, ты поспала — какое-то время назад у тебя вырабатывался мелатонин. Я искренне рад, что тебе так скоро помог тот обряд, что ты уже смогла поспать и надеюсь, что в дальнейшем твоё самочувствие будет только лучше.

Доминика натурально опешила от таких слов. Она за эту долю секунды успела повестись на собственные домыслы о том, что таец всё это время просто прикидывался таким белым и пушистым, скрываясь за маской волка-одиночки, а на деле, как и все остальные гадкие маги, которых она повстречала за свою жизнь, желал подмять её под себя своей добротой и открытостью, чтобы как-то использовать. Из-за своего мерзкого мозга она даже умудрилась надумать себе попытку влюбить девушку, внушить ей собственные чувства. Она бездумно поверила этим доводам, но всё вновь рухнуло после оглашения оправдания — этот темник, почему-то Ника была в этом уверена, — точно не придумал его на ходу.

После того, как маг Тьмы рассказал о своих мотивах, россиянка обратила внимание на свой мозг — он подавал знак, буквально кричал о том, что через его защиту нагло пробрались и в считанные мгновения всё изучили. К тому же узнать о том, что Дома спала, ему было не от кого, отчего с души как камень упал, расплескав налитую ею же воду ложных фантазий и надуманных обвинений за борта бассейна со всеми её эмоциями и чувствами.

— Хорошо… — пробормотала магичка вполголоса, покаянно спрятав лицо за распущенными волосами. — Спасибо, что беспокоишься обо мне даже после того, как помог, выполнив свой «долг» будущего директора.

— Это моя работа, сау, — со скрещенными на груди руками и наклонённой к левому плечу головой рассматривая смутившееся, опущенное к земле лицо иностранки, усмехнулся Маиботхад.

Он даже позволил себе едва заметную улыбку, посвящённую девушке, но положительные эмоции не продержались на его лице и пяти секунд. То, что парень сделал через мгновение, поразило петербурженку настолько, что она, потеряв дар речи, в ошеломлении распахнула рот, глядя на наследника, внезапно сменившего глумливость в лице на тягостность десяти провинившихся в чём-то детей. Он сложил руки в «уае», прислонив большие пальцы к губам, склонился в поклоне и произнёс с искренним сочувствием:

— Прости меня, сау ба, что, прежде чем коснуться твоей головы, я не спросил твоего разрешения и сделал это так бесчинно. Это была вынужденная мера, но если ты всё же обижена на такой мой поступок и не захочешь больше со мной говорить — я пойму и сам заговаривать с тобой не стану.

— Боже тебя упаси, индюк! Поднимайся, ты перебарщиваешь! — Ошарашено воскликнула магичка и сделала шаг вперёд на случай, если Прасет не послушается и продолжит гнуть перед ней спину. Но, к счастью, он покорно выпрямился, жалобно, точно милая собачка, взглянув на одноклассницу исподлобья. — Я не местная, Сет! Мне, — прости за слова, — суеверность ваших правил поведения и тяжесть такого «преступления» неведомы и совершенно чужды, мне не за что на тебя обижаться! Понимаю, если бы ты меня за эти волосы по асфальту оттаскал, я бы ещё подумала — оставлять ли тебя после такого живым, — но ты просто потрепал меня по голове! Это не смертельно и, к твоему возможному удивлению, не больно.

— Я это прекрасно знаю, сау, но никак не могу пойти против наших правил. Я, как и любой таец, с самого детства был научен вежливости и правилам поведения. Для нас голова — святая часть тела любого человека и существа, а руки, как и ноги — грязные и никому, кроме родных и близких не позволено касаться твоей головы, как и тебе не разрешено обратное. Ты могла знать, насколько серьёзно мы относимся к святому, так что, надеюсь, всё жн поймёшь меня — я обязан был принести тебе свои извинения, потому что для нас это грубое оскорбление и из-за такого человек может просто прекратить дружбу с нарушившим правило.

— Хорошо, я понимаю это, но давай впредь без приводящих меня в шок действий, хорошо? Даже простого «прости» мне не надо, я тебя заранее за все подобные «оскорбления» прощаю! Я себя неудобно чувствую, Парест.

— Хорошо, ба, я понял. Беги домой, ты спать хотела.

— Да, точно. Всем нон лаб фан ди кха! — С трудом выговорила Галицкая и, бегло поклонившись обоим парням, побежала к себе.

Воскресенье Доминика намеревалась провести в приятном отдыхе дома, не собираясь выходить за пределы квартиры весь этот день. Она окружила себя азиатскими сериалами, какими-то тайскими сладостями и различными Рикиными чаями для любых случаев жизни, которые заваривала каждые полчаса, потому что заканчивались быстро. Эти сутки, как и ожидалось, пролетели для неё крайне скоротечно, но стали, наверное, самыми спокойными за всю прошедшую неделю, за все семнадцать лет. Что день, что ночь с великой радостью прошли без панических атак, полные сутки пролетели без каких-либо тяжёлых мыслей, без физической боли — моральная всё же появлялась, когда в сериале появлялся грустный момент, от которого не плакал только самый пересушенный сухарь из всей приготовленной партии. Соседки по квартире и в целом по общежитию её не тревожили, что стало лишним поводом отметить это воскресенье как её перерождение, красный день календаря, праздник, который надо бы начать праздновать каждый год наравне с днём рождения.