По мере спуска мелодия становилась всё отчётливее, но почему-то я никак не могла её узнать. Что-то очень тоскливое, совершенно не подходящее для проигрывания с помощью цилиндра и металлической гребёнки. Пугающее и наводящее жуть.

Бояться я себе, впрочем, запретила — да и глупо, конечно же, бояться мелодии. Особенно когда у тебя в руках оружие! Вот во сне — да, во сне было страшно. Там я самым кошмарным образом сглупила, оставив револьвер на тумбочке, ну так на то это и сон. В жизни я таких ошибок не допускаю…

Размышляя таким образом, я наконец оказалась перед дверью, ведущей в зал паба, и осторожно, стараясь не делать резких и шумных движений, толкнула ту от себя.

Помещение оказалось совершенно пустым — и очень тёмным. Кроме одного столика, на котором в блюдце стояла маленькая свечка — наподобие тех, что втыкают в торты на дни рождения, а рядом с ней — та самая музыкальная шкатулка. Вот только вместо балерины, долженствующей вращаться в бесконечном незавершённом фуэте, на миниатюрной площадке стоял одинокий винтовочный патрон.

Сощурившись, я быстро огляделась, но в остальной части помещения царила всё та же непроглядная темнота — впрочем, неудивительно, обычно на ночь Стэнтон закрывал роллеты, так что свет с улицы никак не мог бы попасть в зал… Из-за пляски огонька тени вокруг казались даже гуще, всего в шаге от столика сливаясь в непроглядный чернильный полог. Похоже, кроме шеи у врача стоило проверить ещё и зрение.

Не опуская револьвер, я подошла ближе к столу. Патрон —.30 карабин, под M1, M2 и пару не получивших распространения пистолет-пулеметов. Протянув руку, я сняла его с подставки. В этот же момент мелодия с лёгким щелчком и неприятным высоким «дзынь» заклинившего механизма смолкла, а я, ощутив под пальцем лёгкую шероховатость, перевернула патрон, и увидела тонко и витиевато вырезанное на гильзе короткое «Ты».

— Ну надо же, — не удержалась я от нервного фырканья. — Какой спектакль разыграли…

— Никто не пытался тебя запугивать, Долорес, — раздалось из темноты передо мной, на что я мгновенно среагировала, вскинув руку с револьвером и одновременно с этим взводя курок.

— Неужели? — процедила я, тщетно пытаясь что-то разглядеть в густой черноте.

— Разумеется, ведь я здесь не как враг, но как посланник, — голос звучал очень спокойно и, вместе с этим, странно знакомо… и просто странно. Немного невнятно, с тихим присвистом и пришёптыванием на шипящих, и непонятным пощёлкиванием.

— И что же ты хочешь мне передать?

— Предупреждение, — показалось, или вместе со словом прозвучал смешок? — И заодно предложить тебе сделку.

— Вот как, — я не скрывала сарказма. — Что ж, переходи к сути, в таком случае, невидимый посланник.

— Мой вид… Мой вид — не то, что тебя порадует, — вместе с этими словами за столиком напротив — примерно на уровне глаз сидящего человека, — вспыхнули два белёсых огонька.

Я ощутила липкое касание страха к шее и невольно сглотнула, пытаясь утешить себя тем, что, как минимум, теперь у меня есть хоть какой-нибудь ориентир, по которому я смогу выпустить хоть всю обойму. Это мог быть и трюк, в конце концов — фосфорные точки, нарисованные хоть на стене, чтобы запутать стрелка и дать ложную цель. Но я почему-то была уверена, что нет, это именно глаза, и я чувствовала взгляд, хоть и никак не могла разглядеть никаких других черт, сколько ни приглядывалась.

— Ближе к делу, — поторопила я «посланника».

— Да… Как скажешь, — покладисто отозвался он. — В таком случае — предупреждение: верни то, что ты взяла, Долорес. Живым это лишь навредит — и, более того, уже навредило изрядно.

Страх, словно плотная шаль, обнял, окутал меня, почти заставив руки ослабеть, но в последний момент я стряхнула с себя наваждение.

— Как ты… Откуда ты узнал? — ломким и немного слишком высоким голосом спросила я, силясь понять — откуда этот тип прознал про мой кошмар?

— Это несущественно, Долорес. Ты же разумная женщина. Ты всегда поступала, как надо, — в скрипучем голосе послышались увещевательные нотки. — Сделай так и сейчас. Верни ленты.

Я помолчала, чувствуя, как начинает ныть и подрагивать от напряжения рука. Долго так не простоять…

«Чёрт, чёрт, чёрт!»

— Ты знаешь про ленты? — нарочито-спокойно спросила я. — Так, может, знаешь — откуда они у Сонга?

— И более того, — неожиданно охотно подхватил мой тон собеседник. — Если ты вернёшь их — я скажу тебе, где Сонг.

«Это ловушка», — холодная мысль скользнула в сознании.

— Я и без тебя его найду, — несколько грубовато откликнулась я. — Мне интереснее — что это такое.

— Сонг слишком много успел натворить… глупого, необдуманного. Того, что очень навредило принципам Маат, — с глубоким булькающим вздохом проговорил «посланник». — Эти ошибки уже не исправить, и всё, что остаётся — предотвратить новые, гораздо более страшные. Если он откроет Дверь…

— Дверь? — не удержалась от возгласа я, живо вспомнив то бормотание из телевизора.

— Да… Сонг переступил все допустимые границы, и его нужно остановить. И это — моё предложение. Пуля в твоей руке — не для тебя, — светящиеся точки переместились слева-направо, оставляя в темноте лёгкий след — или мне уже чудилось с недосыпу и нервов.

— Я не собираюсь убивать Сонга — мне нужно найти его и вернуть жене, — буркнула я, не до конца понимая, зачем объясняю «таинственному незнакомцу» такие вещи.

— Твоё дело. Ты найдёшь его и решишь, что с ним делать. Но лучше бы тебе иметь при себе средство… — я готова была поклясться, что он пожал плечами. — А пока — ленты, Долорес. Отдай их мне.

— Ты так до сих пор и не ответил ни на один мой вопрос, — сказала я с нажимом, незаметно покрутив кистью, чтобы хоть немного дать отдыха запястью. Я чувствовала, как она немеет — вес револьвера не был рассчитан под длительное удержание одной рукой.

— Твои вопросы… Несущественны, — откликнулся «посланник».

Казалось, с каждой фразой его голос раздавался все дальше и слабее, теряя и так скупые эмоции.

Внезапно я ощутила невероятный прилив злости. Вся чертовщина, что происходила вокруг, слишком сильно походила на заурядную мистификацию и запугивание. Что ж, в такие игры могут играть двое!

— Значит, они тебе нужны? Удачно, что я ношу их с собой, — ровным, почти будничным тоном проговорила я, перекладывая револьвер в левую руку и правой доставая из внутреннего кармана пальто футляр.

Фигура, судя по блеску «глаз», даже не дёрнулась при этом, когда я положила его на стол, рядом с музыкальной шкатулкой.

— Это многое объясняет, — значительно сказал вторженец. — Ты поступаешь правильно.

— Да, разумеется. Я всегда поступаю правильно, — уже плохо сдерживая рвущееся наружу бешенство, я отщёлкнула крышку футляра и трепещущий свет от свечки лёг на жёлтые полосы старинной ткани.

— Демонстрация излишняя — я поверил бы тебе на слово… — начал было «посланник», и в этот момент я, подхватив ту самую свечу, поднесла язычок пламени к хрупким лентам.

— Катись к чёрту, — сдавленно прошипела, со смесью ужаса, восторга и облегчения наблюдая за тем, как легко, словно порох, вспыхнула ткань — в глубине души я боялась, что слабого огонька не хватит, чтобы сжечь эту проклятую «улику».

— Что ж, это тоже выход, — раздалось из темноты тихое хмыканье, а в следующее мгновение в ярком пламени вспыхнувших лент сгорела и окружающая чернота, обнажая лицо моего собеседника.

Лицо мертвеца. Судя по блеску влаги, бесцветной оплывшей коже, покрытой струпьями, смесью ила с тиной и непонятными наростами — утопленника. Давнего такого, хорошо полежавшего в воде. С рыбьими фосфоресцирующими глазами, круглыми и безжизненными.

Волна слепого ужаса и паники, захлестнувшая в этот миг с головой, заставила меня закричать и сделать шаг назад — но не для бегства, а для более уверенного упора. Рука стиснула револьвер, вдавив спусковой крючок. Пуля угодила прямо между светящихся бельм, а по уже моим глазам ударила безумно яркая в темноте вспышка. Я почти ослепла, не посмев отвести взгляд или зажмуриться, и второй раз выстрелила уже почти навскидку, туда, где, как мне казалось, угадывались очертания человека. А потом третий и четвёртый…